Горбатая поэтесса княжна Кугушева, или Неизбежность советского ада
Наталия Петровна Кугушева родилась 24 сентября 1899 г. в Москве в княжеской семье, владевшей имениями в Пензенской, Тамбовской, Тульской и Уфимской губерниях. Своего отца она почти не знала, с 1904 г. он жил за границей, мать (урождённая Шильдер) вышла замуж за другого. Её детство прошло в основном в Москве, по её собственным словам, «в чрезвычайно фешенебельных кварталах и домах», только в 1914-1915 гг. они с матерью жили в Уфе: «Я очень любила уходить на меловые утёсы над Белой, там ложилась на живот и смотрела вниз. Или стояла на утёсе и орала (буквально) стихи. Книги брала в аксаковской библиотеке». Тогда же она начинает писать собственные стихи. Не известно точно, при каких обстоятельствах она в детстве сломала себе позвоночник, оставшись на всю жизнь горбуньей.
В 1917 г. Кугушева закончила гимназию в Москве и сразу же кинулась в пучину литературной жизни города. В мемуарах о начале 1920-х гг. Нина Серпинская упоминала о «грациозном, струнчатом щебетании хорошенькой, как боярышня на картине Маковского, Наташи Кугушевой». Надежда Вольпин вспоминала о «талантливой Наталье Кугушевой (в прошлом княжне Кугушевой) <…> с красивым лицом, длинными стройными ногами <…> синими печальными глазами и чуть приглушённым чарующим голосом». Впрочем, не все были столь же благосклонны к юной поэтессе, мать Ларисы Рейснер в декабре 1922 г. сообщала в письме дочери: «В пятницу у меня будет ещё <…> моя горбунья-поэтесса княгиня Кугушева, я люблю слушать её, она хаос, но надоели размеры».
В 1918 г. Наталия Кугушева участвует в создании Всероссийского союза поэтов, заседает в кафе «Домино», читает стихи на поэтических вечерах, в 1921-1922 гг. учится в «Брюсовском» институте. В автобиографии 1923 г. она сообщала: «Состою членом почти всех литературных организаций Москвы». В числе этих организаций - «Жёлтый дом», «Зелёная мастерская», «Литературный особняк», люминисты, презантисты и пр. В круг её общения входят Есенин, Пастернак, Кручёных, Рюрик Ивнев, Вениамин Каверин и другие известные литераторы. Однако подготовленные ею к печати две книги стихов («Некрашенные вёсла» и «Проржавленные дни») так и не увидели свет. Кугушевой удалось напечатать лишь несколько стихотворений в поэтических сборниках, выпущенных в основном в Рязани.
В 1924 г. её имя значится среди подписавших приветствие Фёдору Сологубу по случаю его юбилея. С середины 20-х публикации Кугушевой, и до того редкие, почти совсем сходят на нет. Стихотворение, напечатанное в 1929 г. в сборнике «Литературный особняк», оказалось её последней прижизненной публикацией. В это время она выходит замуж - за Михаила Гордеевича Сивачёва, старшего её на 22 года писателя-самоучку, работавшего в молодости кузнецом, но потерявшего трудоспособность из-за жестокого ревматизма и достигшего к 1915-1916 гг. благодаря протекции Горького определённой популярности. Как ни странно, брак этот был, по-видимому, довольно счастливым, хотя о жизни Кугушевой в это время известно очень мало.
Сивачёв умирает (свой смертью) в 1937 г., после чего Кугушева выходит замуж вторично, за личность не менее экзотическую - инженера Гвидо Гавриловича Бартеля, пропагандиста кремации, автора трижды издававшейся монографии на эту тему «Огненное погребение». Второй брак Кугушевой оказался ещё более счастливым, чем первый, однако летом 1941 г. Бартель как этнический немец был отправлен в ссылку в Казахстан, и Наталия Петровна как верная жена последовала туда за ним.
В октябре 1941 г. они прибыли в Казахстан и были размещены в колхозном посёлке близ Караганды. Спустя месяц Кугушева писала одному из друзей в Москву: «Гвидо работает на поле. Получает кило хлеба. Деньги наши иссякли… У нас земляной пол, топим кизяками, приобрели, наконец, топчан, а то спали на полу. Стола нет, купили табуретки, на одной едим». Однако и такая относительно сносная жизнь продолжалась недолго. 5 января 1942 г. Бартеля арестовало Карагандинское НКВД. Открытка, которой Кугушева сообщала об этом в Москву, залита слезами: «Совершенно убита горем. Г.Г. 5 января увезён от меня и я ничего не знаю о нём…. Пока держусь хорошо, не плачу, не хожу за сочувствием. Но чувствую, что больше месяца не выдержу. Я уже всё обдумала и насчёт вещей, и насчёт чем, как, но ты не бойся, я буду бороться с собой до последнего».
Бартель был осуждён на 10 лет ИТЛ и погиб в заключении в мае 1943 г., о чём Кугушева узнала лишь три года спустя. Её попытки вернуться в Москву окончились ничем. Формально препятствий для этого не было - она последовала за мужем в ссылку добровольно, у неё были вызовы в Москву, где родная тётка Кугушевой была готова её к себе прописать, но советская карательная машина не выпустила попавшую в свои шестерёнки жертву. Кугушева осталась в казахстанском аду на долгих 14 лет. О том, какой это был ад, свидетельствуют её письма:
«В декабре прошлого года я смалодушествовала и чуть-чуть не отправилась к праотцам. Но у меня так сгустились обстоятельства, что я не могла себя преодолеть - жила впятером в хате с 4 чеченцами, вшивыми, грязными, они у меня всё воровали, по стенам лазали мокрицы, а хата была без двери (в декабре), тут же любовные неурядицы <…>, а вся хата с носовой платок, а в дверях стояла корова, для того, чтобы в хату войти, нужно было, - буквально, - лезть под хвост корове… Вот я и сдрейфила… Была неделю в больнице, насилу меня спасли. Всю ночь спасали» (22 августа 1947 г.).
«Надо иметь крепкую, огнеупорную душу, чтобы это всё выдержать», - признавалась она в другом своём письме. «Мне иногда кажется, что все умерли. И я осталась одна среди снега на огромных просторах, на маленьком островке». Единственным, что поддерживало её в эти годы, была переписка с друзьями на «большой земле», да ещё стихи, которые она после долгого перерыва вновь начала писать: «Стихов много, и самое страшное, что все они (если я умру) пропадут. Кто-нибудь будет ими разжигать печку… Есть много плохих, но есть и довольно хорошие, мне жаль их больше, чем всё остальное в жизни». Стихи Кугушева старательно переписывает в нескольких экземплярах и отправлят своим корреспондентам в Москву.
В 1956 г. приходит долгожданное разрешение вернуться, но возвращаться уже не к кому - её московская тётка умерла, а другой родни нет. Моссовет отказал ей в комнате, Союз писателей - в пенсии. Попытка издать книгу сочинений Сивачёва кончается ничем, пенсия за мужа обрекает Кугушеву на нищество. Она живёт у своей подруги в Малоярославце: «Я привыкла к тишине и одиночеству, а теперь нет у меня одиночества. За всё это время я и часа не была одна. Всё чужое. Дома нет. Нет своего стола». После смерти подруги в 1961 г. почти ослепшую Кугушеву отправили в инвалидный дом на станции Кучино Горьковской железной дороги, где она умерла 22 апреля 1964 г. Её могила не сохранилась.
ИЗ СТИХОТВОРЕНИЙ 20-Х ГОДОВ
БЕЗУМНЫЙ ВАЛЬС
Кому предугадать развитье партитуры
Под дирижёрской палочкой безумного маэстро?
Несётся мир. Всё бешенее туры
И па сбиваются, оглушены оркестром.
И только клочья вальсов нестерпимых,
Дрожа, взвиваются испепелённой лентой,
А мир несётся. Рвутся звёзды мимо,
Неистовый летит под вскрики инструментов.
Кому предугадать развитье партитуры,
И кто переложил безумный вальс на ноты?
Несётся мир. Неистовее туры,
Но всех неистовей железные фаготы.
***
ПЛЕНЁННЫЙ ПИЛИГРИМ
А. Блоку
В снеговые просторы влюблённый
Вы бредёте за тенью белой
Ускользают ледяные склоны
От Ваших шагов несмелых.
На вершинах далёких храмы
Хрусталями звонят моленья
Много лет ждёт Вас белая Дама
Ждут обряды давно свершений.
Много лет пилигрим пленённый
От тоски и любви усталый
Роняет на белые склоны
Капли крови горячей и алой.
***
Ты хочешь быть чужим - пожалуйста,
Я не заплачу, не разлюблю -
Пусть ветер на меня пожалуется,
Пусть слёзы облака прольют.
Вся жизнь твоя проходит издали,
А мне покорность и стихи -
Так русских женщин манят издавна
Любовь и схима.
***
Тополями пропахли шальные недели,
Каждый день как осколок расколотых лет.
Это юность моя по старинным пастелям
Отмечает взволнованно стёршийся след.
Не по чёткам веду счёт потерь и находок,
Не по книгам считаю количество строк. -
По сгоревшей судьбе только скрипы повозок,
Да стихов зацветающий дрок.
***
Милый, милый, осень трубит
В охотничий рог.
Небо и землю раскрасил Врубель
И смерти обрёк.
Милый, милый, уж солнце-кречет
Ждёт добыч.
И алые перья сбирает вечер
Для ворожбы.
Милый, милый, чей лук на страже
Калёных стрел,
В какие страны нам путь укажет
Чужой прицел?
Милый, милый, нам осень трубит
В зловещий рог.
И ветра медный протяжный бубен
Среди дорог.
ИЗ КАЗАХСТАНСКОГО ДНЕВНИКА
Не думали, не гадали,
Не видели даже во сне,
Какие года настали
На старости. По стране
Гуляет голодный призрак,
Зубами скрипит тоска.
Захлёбывается визгом
Гармошка у кабака.
Весёлые стонут песни
Истерикой мировой.
И чёрные вьются вести,
Как вороны, над головой.
Замученные, убитые
В застенках и на войне,
Глазами глядят закрытыми
И бродят толпой по стране.
Безрукие и безногие
С пеньковой петлёй идут;
Отравленные, убогие,
Расстрелянные поют.
В болотах кровавых земли,
Немыслимые цветы
К холодному небу подъемлют
Искусанные персты.
К далёким и древним звёздам
Взывает земная кровь -
Пробьётся ли криком грозным
Сквозь плотный ночной покров.
Багровые тучи падают,
И смрадом полна земля, -
Лишь буйные травы радуют
Тучнеющие поля.
28 февраля 1947
***
Отпели, отпили, отпраздновали -
На смену пришла тишина…
Не пыткою ли, не казнью ли
Легли на душе имена.
Какими словами бесстрашными
Утешишь себя и простишь?
Над жизнью моей вчерашнею
Предгрозовая тишь.
Задёрнут тяжёлый занавес,
И чёрная тень лежит. -
Я жизнь просмотрела заново -
И я разлюбила жизнь.
И надо ль стирать кровавые,
Стирать со стены следы, -
Возмездьем грозят и славою
Крылатые дни беды.
1948
***
НОЧЬ
Тьма обступила кругом,
Чёрная в окна глядится,
Маленький белый дом
Сжался замёрзшей птицей.
Робкие крылья сложил,
Вздрагивает от ветра.
Бьётся чуть слышно жизнь,
И не дожить до рассвета.
14 ноября 1952
***
Землю такую нетрудно забыть -
Ветер. Песок. И полынь.
Голые сопки - верблюжьи горбы -
В мареве сизом пустынь.
Только стремительные облака
Всю красоту земли,
Всю белизну и прохладу цветка
В зное пустынь нашли…
С этой землёю расстаться не жаль.
Да и не всё ль равно,
Где человечья седая печаль
Камнем пойдёт на дно!
8 июля 1954
***
От целой жизни - горсточка стихов,
Мечтаний и бесплодных и случайных…
Судьба, судьба - я слышу стук шагов
И чувствую в душе твой голос тайный.
И по земле, как странник, проходя,
Я берегу внимательно и скупо
И солнца свет, и лёгкий шум дождя,
И этот звёздный, величавый купол.
Но тайный голос унесу с собой,
Он будет петь о ледяном покое -
И Богом, Светом, Домом и Судьбой
Засветится над вечною рекою.
20 февраля 1956
Наталия Кугушева. Проржавленные дни. Собрание стихотворений. М., 2011