Лариса Рейснер
Любопытности про «валькирию революции» из статьи: К изучению литературной жизни 1920-х годов // Н.А. Богомолов. Русская литература первой трети ХХ века. Портреты, проблемы, разыскания. Томск, 1999. С. 580-590
Нет сомнения, что Лариса Рейснер была далеко не ангелом. Чего стоит хотя бы фраза её, приводимая в беллетризованных мемуарах хорошо её знавшего Льва Никулина о том, что «мы» (т.е. большевики, но при непосредственном участии автора этой фразы) расстреляли адмирала Щастного! Замечательны её письма из воюющего Поволжья 1918 года, где эпически повествуется о том, как в промежутках между боями они с мужем отдыхают в чрезвычайно комфортных условиях (и даже приглашают к себе родителей), или жалобы на то, что им не отвели персональный вагон, или письмо из «Гамбурга на баррикадах», где Рейснер (кстати сказать, заброшенная туда, по всей видимости, по каналам ГПУ, ибо письма ей должны были адресовываться «Изе» на имя И.С. Уншлихта), якобы находившаяся на нелегальном или полулегальном положении, просит мать сообщить размер ноги, чтобы можно было купить замечательные туфли… Эти документы показывают с наивной откровенностью - и, смеем предположить, откровенностью, проистекающей из того, что собственная жизнь на фоне ежедневно видимого не представлялась сколько-нибудь исключительной, - личную жизнь новой, большевистской элиты.
Отношение большевички Рейснер к когда-то любившему её Гумилёву:
Согласно сведениям Лукницкого, по указанию Рейснер Гумилёв был лишён пайка.
Далее цитаты из писем матери Ларисы Рейснер дочери в Кабул, где она с мужем Ф.Ф. Раскольниковым находилась в 1922 г. в составе советской миссии.
Прекрасный новый мир, созданный трудами Ларисы, во всей своей красе:
Я узнала, напр<имер>, от одного следователя из Г.П.У., что М. был призван в это милое заведение и ему было предложено деликатно следующее: «Напишите характеристику всех в Кабуле… не стесняйтесь ничьим положением ни рангом… конечно, нам более интересно узнать про Раск<ольникова> и Лариссу Р<ейснер>». Что отвечал Мин., не знаю, но его характеристику на бумаге мне показал следователь. Он честно, пользуясь случаем, рассеял те доносы, гнусные и лживые, которые подавались всеми, приезжающими из К<абула>, по просьбе Г.П.У. и без оной. Трудно работать, если за тысячи верст от Вас подаются на Вас papierchen’ы и выдумываются легенды всякими фантазёрами по критерию прачечной или сапожной, где их порабощали эксплоататоры. Словом, все это до крайности омерзительно, истина выявляется на очной ставе, а не в тайных закоулках и в тайне от обвиняемого, это ведёт к торжеству клеветы и интриги…
Тов. Тельянов по всему пути распускал слух, едя в Кб., что ты исключена из партии, что он везёт это с собой… Эта гнусность долетела до нас, и папа немедленно хотел отдать свой партийный билет… Это опровергли, и Тельянова притянут. В длинном синодике мелькают имена Твоих доносчиков и клеветников, людей вредных и страшных для партии, но… Возьми их характеристики, написанные… Это «люди маленькие, но не вредные, и служить с ними можно».
1922 год, в семье Рейснеров кушают вкусные кэкс и крэм, в осчастливленном их дочерью Поволжье в это время кушают дэтэй:
Мой дорогой Лерок, папа написал Тебе письмо сегодня один, а я в горячке носилась по своим комнаткам: новый год надо встретить по моему ритуалу, всё вымыть, вычистить и много Struzel’ей сделать. Уже куплена макотра для растирания мака, уже мёд на окне красуется и всё бельё вымыто и сложено душистое в шкафик. Прислуге сделано новое платье и сапоги высокие… Гогик оделяет нас чёрным кофеем и хорошим кэксом. Тэки сидит на моих коленях и грезит о барышне: «Где дети? где Ляля, где Лёва?» - спрашиваю я, скот, тихо скуля, отвечает мне: «Они есть». Ну хорошо! Лёвушку мы ждём завтра, он приедет к нам и мы с ним покутим. Мы любим с ним кулич с крэмом, а потом читаем поэта Райниса.
Ну и, конечно, о святом:
Очередной анекдот. Учитель на экзамене ученику: «Была ли столица у евреев?» - Ученик: «Да, столицей еврейства был Иерусалим, а теперь Москва». - «Хорошо». И ученика и учителя хорошо бы в Г.П.У. Вот это её дело, а не доносы. Ну, до свидания, золотая моя крошка, Б.Р. ждёт этого письма. Твоя Мама.
Лариса Рейснер умерла в 1926 г. в возрасте 30 лет от брюшного тифа. Можно сказать, повезло, вряд ли её ждало что-то хорошее, судя по тому, как кончили её мужья. Первый муж Фёдор Ильин (Раскольников), будучи советским полпредом в Болгарии, ввиду своего неминуемого ареста в 1938 г. стал невозвращенцем, умер в 1939 г., предположительно, убит агентами НКВД. Второй муж Карл Радек в 1937 г. как троцкист приговорён к 10 годам заключения, в 1939 г. в Верхнеуральском политизоляторе по приказу Берии и Кобулова убит заключённым - бывшим сотрудником НКВД.
Нет сомнения, что Лариса Рейснер была далеко не ангелом. Чего стоит хотя бы фраза её, приводимая в беллетризованных мемуарах хорошо её знавшего Льва Никулина о том, что «мы» (т.е. большевики, но при непосредственном участии автора этой фразы) расстреляли адмирала Щастного! Замечательны её письма из воюющего Поволжья 1918 года, где эпически повествуется о том, как в промежутках между боями они с мужем отдыхают в чрезвычайно комфортных условиях (и даже приглашают к себе родителей), или жалобы на то, что им не отвели персональный вагон, или письмо из «Гамбурга на баррикадах», где Рейснер (кстати сказать, заброшенная туда, по всей видимости, по каналам ГПУ, ибо письма ей должны были адресовываться «Изе» на имя И.С. Уншлихта), якобы находившаяся на нелегальном или полулегальном положении, просит мать сообщить размер ноги, чтобы можно было купить замечательные туфли… Эти документы показывают с наивной откровенностью - и, смеем предположить, откровенностью, проистекающей из того, что собственная жизнь на фоне ежедневно видимого не представлялась сколько-нибудь исключительной, - личную жизнь новой, большевистской элиты.
Отношение большевички Рейснер к когда-то любившему её Гумилёву:
Согласно сведениям Лукницкого, по указанию Рейснер Гумилёв был лишён пайка.
Далее цитаты из писем матери Ларисы Рейснер дочери в Кабул, где она с мужем Ф.Ф. Раскольниковым находилась в 1922 г. в составе советской миссии.
Прекрасный новый мир, созданный трудами Ларисы, во всей своей красе:
Я узнала, напр<имер>, от одного следователя из Г.П.У., что М. был призван в это милое заведение и ему было предложено деликатно следующее: «Напишите характеристику всех в Кабуле… не стесняйтесь ничьим положением ни рангом… конечно, нам более интересно узнать про Раск<ольникова> и Лариссу Р<ейснер>». Что отвечал Мин., не знаю, но его характеристику на бумаге мне показал следователь. Он честно, пользуясь случаем, рассеял те доносы, гнусные и лживые, которые подавались всеми, приезжающими из К<абула>, по просьбе Г.П.У. и без оной. Трудно работать, если за тысячи верст от Вас подаются на Вас papierchen’ы и выдумываются легенды всякими фантазёрами по критерию прачечной или сапожной, где их порабощали эксплоататоры. Словом, все это до крайности омерзительно, истина выявляется на очной ставе, а не в тайных закоулках и в тайне от обвиняемого, это ведёт к торжеству клеветы и интриги…
Тов. Тельянов по всему пути распускал слух, едя в Кб., что ты исключена из партии, что он везёт это с собой… Эта гнусность долетела до нас, и папа немедленно хотел отдать свой партийный билет… Это опровергли, и Тельянова притянут. В длинном синодике мелькают имена Твоих доносчиков и клеветников, людей вредных и страшных для партии, но… Возьми их характеристики, написанные… Это «люди маленькие, но не вредные, и служить с ними можно».
1922 год, в семье Рейснеров кушают вкусные кэкс и крэм, в осчастливленном их дочерью Поволжье в это время кушают дэтэй:
Мой дорогой Лерок, папа написал Тебе письмо сегодня один, а я в горячке носилась по своим комнаткам: новый год надо встретить по моему ритуалу, всё вымыть, вычистить и много Struzel’ей сделать. Уже куплена макотра для растирания мака, уже мёд на окне красуется и всё бельё вымыто и сложено душистое в шкафик. Прислуге сделано новое платье и сапоги высокие… Гогик оделяет нас чёрным кофеем и хорошим кэксом. Тэки сидит на моих коленях и грезит о барышне: «Где дети? где Ляля, где Лёва?» - спрашиваю я, скот, тихо скуля, отвечает мне: «Они есть». Ну хорошо! Лёвушку мы ждём завтра, он приедет к нам и мы с ним покутим. Мы любим с ним кулич с крэмом, а потом читаем поэта Райниса.
Ну и, конечно, о святом:
Очередной анекдот. Учитель на экзамене ученику: «Была ли столица у евреев?» - Ученик: «Да, столицей еврейства был Иерусалим, а теперь Москва». - «Хорошо». И ученика и учителя хорошо бы в Г.П.У. Вот это её дело, а не доносы. Ну, до свидания, золотая моя крошка, Б.Р. ждёт этого письма. Твоя Мама.
Лариса Рейснер умерла в 1926 г. в возрасте 30 лет от брюшного тифа. Можно сказать, повезло, вряд ли её ждало что-то хорошее, судя по тому, как кончили её мужья. Первый муж Фёдор Ильин (Раскольников), будучи советским полпредом в Болгарии, ввиду своего неминуемого ареста в 1938 г. стал невозвращенцем, умер в 1939 г., предположительно, убит агентами НКВД. Второй муж Карл Радек в 1937 г. как троцкист приговорён к 10 годам заключения, в 1939 г. в Верхнеуральском политизоляторе по приказу Берии и Кобулова убит заключённым - бывшим сотрудником НКВД.