Гибель Платоновской академии в Афинах и завершение христианизации греческой философии
В 529 г. император Юстиниан издал закон, запрещавший язычникам, в числе прочего, заниматься преподавательской деятельностью - они должны были либо принять крещение, либо подвергнуться конфискации имущества и ссылке (Cod. Just. I. 5. 18. 4; I. 11. 10. 2). Иоанн Малала в своём историческом сочинении сообщает дополнительно, что тогда же в Афины был послан указ о запрете преподавания философии: «В консульство того же самого Декия [529 г.] василевс послал в Афины указ, приказав, чтобы никто не преподавал философию, не толковал законы и не устраивал игрального притона ни в одном из городов» (Хронография, кн. XVIII).
На этом основании 529 г. традиционно считается годом закрытия Платоновской академии в Афинах и едва ли не конца всей греческой философии. Насколько подобный взгляд оправдан? Действительно, спустя примерно два года после указа Юстиниана, в конце 531 - начале 532 г., семь афинских философов во главе с диадохом Дамаскием, главой Академии, покинули Афины и отправились в Персию. Привлекли их туда слухи о том, что Хосров (будущий Ануширван), вступивший на персидский престол в сентябре 531 г., является воплощением идеала царя-философа, о котором мечтал Платон. Подробно эту историю излагает Агафий Миринейский:
«…Дамасский сириец, Симплиций киликиянин, Евлалий фригиец, Прискиан лидиец, Гермий и Диоген финикияне представляли, выражаясь поэтическим языком, цвет и вершину всех занимающихся философией в наше время. Они не приняли господствовавшего у римлян учения о божестве и полагали, что персидское государство много лучше, будучи убеждены в том, что внушалось им многими, а именно, что там власть справедливее, такая, какую описывает Платон, когда философия и царство объединяются в одно целое, что подданные все без исключения разумны и честны, что там не бывает ни воров, ни грабителей и не претерпевают никакой другой несправедливости, так что если кто-нибудь оставил свое ценное имущество в самом пустынном месте, то его не возьмёт никто, случившийся в том месте, но оно останется в целости, если и не охранялось, для оставившего его, когда этот возвратится. Они были убеждены в этом, как в истине. К тому же им запрещено было и законами, как не принявшим установленных верований, оставаться в безопасности дома. Поэтому они немедленно собрались и отправились к чужим, живущим по совершенно другим обычаям, чтобы жить там в дальнейшем. Там все они скоро увидели, что начальствующие лица слишком горды, непомерно напыщены, почувствовали к ним отвращение и порицали их. Затем увидели много воров и грабителей, из которых одних ловили, другие скрывались. Творились и всякие другие беззакония. Богатые притесняли убогих. В отношениях друг с другом [персы] обычно были жестоки и бесчеловечны, и, что бессмысленнее всего, они не воздерживались от прелюбодеяний, хотя позволено каждому иметь сколько угодно жен, и они действительно их имеют. По всем этим причинам философы были недовольны и винили себя за переселение.
Когда же переговорили с царём, то и тут обманулись в надежде, найдя человека, кичившегося знаниями философии, но о возвышенном ничего не слышавшего. Мнения их не совпадали. Он придерживался других [взглядов], о которых я уже упоминал. Не перенеся неистовств кровосмесительных связей, они вернулись как можно скорее, хотя он их почитал и приглашал остаться. Они же считали, что для них будет лучше, вступив в римские пределы немедленно, если так случится, умереть, чем [оставаясь там] удостоиться величайших почестей. Так, они все вернулись домой, сказав прощай гостеприимству варвара. Получили, однако, и пользу от пребывания вне отечества и [в деле] не кратковременном и малом, но благодаря этому вся их последующая жизнь протекла мирно и сообразно их желанию. Когда в это время римляне и персы заключили между собою договор о мире, то в условия мира было включено положение, что эти люди, по возвращении их к своим, должны жить в дальнейшем без всякой боязни и чтобы их не вынуждали изменять свои убеждения, принимать какие-либо верования, кроме тех, которые сами одобрят. Хосров оговорил, что мир будет иметь силу не иначе, как при этом условии».
О царствовании Юстиниана. II, 30-31
Итак, разочаровавшись в персах и их царе, афинские платоники уже к концу 532 г. вернулись в пределы Римской империи. Как сложилась их дальнейшая судьба? Прямых сведений об этом в источниках нет, но по крайней мере о двоих из них можно сделать обоснованные предположения.
В «Греческой антологии» содержится несколько стихотворений под именем диадоха Дамаския, в том числе эпиграмма на надгробии девочки-рабыни. В начале ХХ в. это надгробие было найдено возле города Эмесы в Сирии. К счастью, оно оказалось датированным - 538 годом. Дамаский родился в Сирии, в окрестностях Дамаска. Разумно заключить, что по возвращении из своей персидской поездки в 532 г., будучи в преклонном возрасте (около 80 лет), он решил остаться в родных краях.
Самым выдающимся из учеников Дамаския был Симпликий. После возвращения из Персии он написал обширную серию комментариев к Аристотелю (несколько тысяч страниц), входящих в число наиболее эрудированных античных сочинений на эту тему. При этом свои источники он обильно цитирует по оригиналам, а не по доксографической традиции, как было принято уже в течение многих столетий (например, он упоминает находившийся в его распоряжении экземпляр поэмы Парменида). Из этого следует, что Симпликий имел доступ к уникальной по богатству философской библиотеке.
Наличие подобных библиотек в VI в. можно предполагать лишь в очень небольшом количестве мест, список которых ограничивается Константинополем, Александрией и Афинами. О проживании Симпликия в Константинополе в источниках нет никаких намёков, да и невозможно предположить, чтобы закоренелый язычник решил поселиться в самом средоточии христианских властей, преследованию которых он подвергался.
Александрия тоже исключается на следующих основаниях. В своих сочинениях Симпликий яростно оспаривает с языческих позиций своего младшего современника, христианина Иоанна Филопона, всю жизнь прожившего в Александрии. При этом в комментарии на сочинение Аристотеля «О небе» он упоминает, что никогда не встречал Филопона лично. Живя в Александрии и занимаясь философией, Симпликий не мог бы не встречаться с Филопоном. Остаются Афины.
Свидетельство о том, что после 532 г. Платоновская академия в Афинах возобновила свою работу, дошло до нас в составе сочинений Олимпиодора, возглавлявшего кафедру философии в Александрии в середине VI в. В своём комментарии к платоновскому диалогу «Алкивиад» он заявляет, что Платон не брал с учеников плату за обучение, будучи состоятельным человеком, «вот почему средства на содержание главы школы (диадохика) имеются по сей день, несмотря на происходящие многочисленные изъятия» (In Alc. 141.1-3).
В том же комментарии Олимпиодор упоминает случай, имевший место в период, когда августалом Александрии был Гефест (т.е. в 546-551 гг.), причём из его слов понятно, что после этого случая прошло уже довольно много времени. На этом основании комментарий Олимпиодора к «Алкивиаду» вряд ли можно отнести ко времени раньше 560 г., из чего следует, что Платоновская академия в Афинах тогда ещё существовала и располагала собственными финансовыми средствами. Во времена Прокла диадохика составляла 1000 золотых солидов в год. Известно, что при Юстиниане риторы и грамматики в Карфагене получали в год 70 солидов. Отсюда видно, что даже с учётом конфискаций Академии должно было хватать средств, чтобы обеспечить по крайней мере безбедную жизнь её главы.
Ни в одном из своих сочинений Симпликий не называется диадохом. Возможно, формально он не носил этого титула, будучи диадохом de facto и получая причитающиеся этой должности средства. Год его смерти неизвестен. Последние из его сочинений могли быть написаны в 560-х гг., когда ему должно было быть около семидесяти лет. Таким образом, нет никаких оснований исключать, что ремарка Олимпиодора относится именно к Симпликию.
Но как же указ Юстиниана 529 г. о запрете язычникам преподавать? Необходимо учитывать, что принятие большинства позднеримских законов означало, по выражению одного из историков, немногим более того, что «злоупотребления, которые они были призваны устранить, известны центральному правительству». Прекрасной иллюстрацией этого тезиса служит судьба уже упоминавшегося александрийского философа Олимпиодора.
От него сохранились 3 комментария к Платону (к «Алкивиаду», «Горгию» и «Федону») и 2 комментария к Аристотелю (к «Категориям» и «Метеорологике»), представляющие собой студенческие записи его лекций. Самый поздний датируемый из них - комментарий к «Метеорологике» - с определённостью датируется временем после 565 г. Из этих записей ясно, что Олимпиодор был язычником и не делал из этого никакой тайны.
Например, в комментарии к «Горгию», объяснив богиню Геру аллегорически как воздух или разумную душу, Олимпиодор заявляет: «Вследствие этого вы не должны так поверхностно истолковывать учения, представляемые в виде мифа; на самом деле мы, со своей стороны, тоже прекрасно понимаем, что есть только одна первая причина, Бог, потому что множество первых причин невозможно» (In Gorg. 32.15-33.3). Далее он защищает язычников от обвинений в идолопоклонстве: «Не считайте, что философы воздают божественное поклонение камням или идолам. На самом деле, учитывая, что мы живём в чувственном мире, вследствие чего бестелесная и нематериальная сила для нас недостижима, идолы были изобретены как напоминание нам об этом виде бытия, чтобы мы, взирая на эти идолы и поклоняясь им, приводились бы тем самым к постижению бестелесных и нематериальных сил» (In Gorg. 246.7-12).
В отличие от Афин, кафедра философии в Александрии была государственной и её глава получал содержание от городских властей. После антиязыческого указа Юстиниана 529 г. указы против язычников повторялись в 545-546 и 562 гг. И после всех этих указов, в середине 560-х гг., государственную кафедру философии в Александрии возглавлял открытый язычник, который позволял себе свободно отстаивать собственные взгляды перед своей преимущественно христианской аудиторией! На этом фоне продолжение существования Платоновской академии в Афинах в 560-х гг. выглядит полностью возможным.
Александрия представляет также прекрасный пример того, что христианизация греческой философии имела преимущественно естественный, а не насильственный характер. Учеником и преемником Олимпиодора на философской кафедре был Элий, носивший почётный титул апоэпарха. От него сохранились пролегомены к философии Аристотеля, комментарий к «Категориям», комментарий к «Введению» Порфирия и несколько более мелких философских сочинений.
Преемником Элия был Давид, обычно ложно отождествляемый со своим тёзкой - армянским богословом, жившим на век раньше. От Давида, именуемого в рукописях «боголюбивейшим и богомысленным философом», сохранились комментарии к «Аналитике» Аристотеля и «Введению» Порфирия.
Судя по именам и титулам Элия и Давида, они оба были уже христианами. Однако записи их лекций свидетельствуют, что преподавать они продолжали во вполне традиционном духе, выражая идеи о вечности мира, божественности небесных тел, неразумных духах-мстителях, нимфах-долгожительницах и т.п., свойственные нехристианскому аристотелизму и платонизму.
Можно предполагать, что такой же процесс постепенной естественной христианизации происходил и в Афинах, о чём к тому же есть свидетельства, о которых будет сказано далее. Следствием этого процесса должна была стать полная христианизация Платоновской академии, если бы её существование не было прервано, на этот раз окончательно, около 580 г. в ходе катастрофического разгрома Афин вторгшимися в пределы империи славянами:
Менандр Протектор:
…На четвёртый год царствования Тиверия Константина кесаря [577/578 г.] случилось, что во Фракии народ славян, примерно до ста тысяч, разграбил Фракию и многие другие [области]… Эллада опустошалась славянами и со всех сторон одна за другой нависли над нею опасности…
История. Фр. 47, 48
Иоанн Эфесский:
В третьем году после смерти Юстина царя и правления победительного Тиверия - вышел народ лживый славяне. И прошли они стремительно через всю Элладу, по пределам Фессалоники и Фракии всей. Они захватили много городов и крепостей: они опустошали, и жгли, и захватывали в плен, и стали властвовать на земле и живут на ней, властвуя, как на своей собственной, без страха, в продолжение четырёх лет… Пока Бог на их стороне, они, конечно же, и опустошают, и жгут, и грабят [всё] вплоть до стены до внешней.
Церковная история. VI, 25
Современные этим событиям историки ничего не сообщают о судьбе конкретно Афин, но их молчание компенсируется красноречивыми свидетельствами археологии:
Раскопками на афинской Агоре ясно засвидетельствовано, что в конце шестого века мирный ход городской жизни в Афинах был нарушен. Известно, например, что ряд зданий в это время был сожжён и покинут временно или навсегда. Находки монет, очевидно спрятанных в спешке или брошенных в панике, позволяют датировать события, которые в ином случае было бы очень трудно поместить в конкретный исторический контекст, хотя они и хорошо засвидетельствованы историческими открытиями. Византийские хронисты сообщают о славянском вторжении в Грецию в конце 578 или в начале 579 г., вследствие которого большое количество славян поселилось в Греции на несколько лет или навсегда. Не приходится сомневаться, что некоторые из разрушений на афинской Агоре, датируемых годами, непосредственно последовавшими за вторжением, были делом рук славян.
D.M. Metcalf. The Slavonic Threat to Greece circa 580: Some Evidence from Athens // Hesperia. Journal of the American School of Classical Studies at Athens. Vol. XXI, No. 2. April-June 1962. P. 134
Данные раскопок указывают на крупномасштабное опустошение территории Агоры в это время, наиболее вероятно в 80-х годах шестого столетия. Вряд ли можно сомневаться, что эти разрушения связаны с особенно жестоким вторжением славянских племён. Спустя короткое время по крайней мере некоторые из зданий были починены и стали использоваться вновь, о чём свидетельствует в нескольких случаях резкое повышение уровня пола. Но их обитатели вели жалкое существование в обстановке неопределённости и постоянной угрозы варварского вторжения… Монеты и керамика свидетельствуют о присутствии некоторого количества жителей до второй половины седьмого века. За этим следует период почти полного запустения, продолжавшийся до десятого столетия, когда эта территория была превращена в жилой квартал.
Homer A. Thompson. Athenian Twilight: A.D. 267-600 // The Journal of Roman Studies. Vol. XLIX, 1959. Parts I & II. P. 70
Угроза [славянского вторжения], на самом деле, вскоре стала реальностью, и где-то между 580 и 585 гг. город постигла общая катастрофа. Средневековые историки обычно безразличны к событиям в Афинах (Феофан вообще не упоминает их в шестом и седьмом столетии, а в пятом - лишь косвенно), включая это бедствие 580-х гг., но событие оставило свою собственную документацию в виде обгоревших развалин и монетных кладов в разных местах, как к северу, так и к югу от Акрополя. Как и их предшественники герулы, эти враги, очевидно, не попытались оккупировать город, а удовлетворились тем, что оставили после себя груду развалин, которая лежала более-менее нетронутой до начала седьмого столетия.
Хотя славянским нашествиям в конце шестого - начале седьмого веков подвергся весь Балканский полуостров, маловероятно, что сами Афины были в какой-то момент в этот период оккупированы. Они находились в руках византийцев и, очевидно, считались безопасным местом в 662-663 гг., когда в них зазимовал Констант II, и хотя есть свидетельства о серьёзных угрозах в правление Гераклия, полностью отсутствуют данные о перерывах в обитании, подобных тому, который имел место в 580-х гг. Город, очевидно, был в упадке, но появляются всё новые свидетельства о периоде возрождения в седьмом веке, который задержал наступление самых тёмных времён до конца столетия. Объём монет Фоки, Гераклия, Константа II и Константина IV, найденных на афинской Агоре (всего 1127 за период 602-685 гг.), представляет впечатляющий контраст ничтожным двадцати пяти монетам, зафиксированным за непосредственно предшествовавшие двадцать лет, когда Афины переживали последствия славянского вторжения.
Alison Frantz. From Paganism to Christianity in the Temples of Athens // Dumbarton Oaks Papers. No. 19. 1965. P. 197-198
Именно в районе южного склона Акрополя, подвергшемся в числе прочих славянскому разгрому, и располагалась в V-VI вв. Платоновская академия. Её первоначальное здание, находившееся на расстоянии мили к северу от городских стен Афин, было ещё в 86 г. до Р.Х. разрушено Суллой. Примерно с 400 г. Академия размещалась в доме, специально для неё построенном диадохом Плутархом. Его местонахождение описывает Марин в Житии Прокла: «…Этот дом, где жил и он, и родитель его Сириан, и прародитель (так он выразился) Плутарх, расположен был очень удобно по соседству с храмом Асклепия, прославленным у Софокла, и с храмом Диониса, что возле театра, на виду и во всяческой близости к акрополю самой Афины». В 1960-х гг. греческими археологами были обнаружены остатки здания, соответствующие этому описанию. Среди находок оказался бюст философа - вероятно, Прокла или кого-то другого из диадохов.
Таким образом, афинская Платоновская академия, сумевшая пережить гонения христианских имперских властей, погибла от рук язычников. О том, что уровень философского образования в Афинах накануне их разгрома славянами продолжал оставаться весьма высоким, свидетельствует пример последнего родившегося в этом городе философа - Стефана Афинского или Александрийского, закончившего свою карьеру главой кафедры философии в Константинопольском университете.
Самое раннее событие из биографии Стефана упоминается в «Церковной истории» Дионисия Тельмарского и относится к 581 г., когда в Александрию прибыл монофизитский патриарх Антиохии Пётр. Сопровождавшие его учёные богословы вступили там в спор с софистом Стефаном, который раньше был монофизитом, но затем стал распространять противоречившее их взглядам учение и был изгнан из монофизитской церкви.
Иоанн Мосх (умер в 622 г.) в «Луге духовном» («Синайском патерике») рассказывает, как он и его друг софист Софроний во время своего первого пребывания в Александрии между 581 и 584 гг. посещали уроки софиста и философа Стефана, которые тот давал в пристройке к церкви Богородицы, именуемой Дорофея, построенной Евлогием (православный патриарх Александрии в 581-608 гг.): «Азъ же и господь мой Софроний идохове въ домъ философа Стефана да пребудемъ: бе же пладьнуя. Живяше же идуще къ Святей Богородици, юже съзьда блажены папа Еулогий на въстокы великаго Тетрафола» (Слово 99).
Из философских сочинений Стефана сохранились комментарии к «Об истолковании» и 3-й книге «О душе» Аристотеля и к «Введению» Порфирия. Ему также принадлежат комментарии к «Прогностикону» и «Афоризмам» Гиппократа и «Терапевтике к Главкону» Галена и несколько трактатов на частные медицинские темы. О том, что Стефан занимался математикой и астрономией, свидетельствует написанное им введение к малому комментарию Теона Александрийского к «Таблицам» Птолемея. Ему также приписывается ряд астрологических и алхимических трактатов.
В заголовках ряда рукописей Стефан называется уроженцем Афин, что также косвенно подтверждается его собственными сочинениями. Примерное время его рождения - 550-555 гг. В Афинах же, по-видимому, он получил в 560-570-х гг. и своё первое образование. Трудно сказать, застал ли он в живых Симпликия, но, во всяком случае, учиться у его учеников он мог вполне. В 581 г. мы находим его уже в Александрии. Вряд ли его переезд туда не был никак связан со славянской угрозой Афинам, возникшей в конце 570-х гг.
Круг интересов и некоторые черты сочинений Стефана свидетельствуют, что в Александрии он сблизился с последователями Иоанна Филопона. Это объясняет, почему он, родившись, по всей видимости, в христианской православной афинской семье, на некоторое время примкнул в Александрии к монофизитству. Обнаружив логические несообразности в учении монофизитов, он вступил с ними в спор, был отлучён от их церкви и вернулся к халкидонитам. Философский дар Стефана был замечен православным патриархом Александрии Евлогием, который предоставил ему место для проживания и преподавания в пристройке к церкви Богородицы, где его уроки, в числе прочих, посещали Иоанн Мосх и софист Софроний.
Во введении к комментарию Теона Стефан именует себя «великим философом из Александрии» и упоминает о своём преподавании mathemata в Константинополе при императоре Гераклии (610-641 гг.). Введение датировано 9-м годом правления Гераклия, т.е. сентябрём 618 г. - августом 619 г. В своей переработке сочинения Теона, написанного в Александрии, Стефан приспособил его данные к константинопольским реалиям, использовав таблицы для климáта Визáнтия, употребив юлианские месяцы и описав метод вычисления даты Пасхи.
Армянский учёный Анания Ширакаци (610-685 гг.) в своей автобиографии рассказывает, что его учитель Тихик около 612-613 г. приехал в Константинополь, «где он встретил знаменитого человека, учителя из Афин, города философов, который преподавал философам этого города». Этим афинским философом несомненно был Стефан. По всей видимости, он был приглашён в Константинополь из Александрии возглавить кафедру философии в Императорском университете, восстановленном Гераклием после свержения в 610 г. узурпатора Фоки. Об этих событиях упоминается в диалоге Философии и Истории, открывающем «Историю» Феофилакта Симокатты (ок. 630 г.):
«Философия: Давно уже, дитя моё, ты умерла после того, как вторгся в царский дворец этот калидонский тиран, окованный железом, этот полуварвар из племени киклопов, этот распутный кентавр, облекающийся в чистое величие царского пурпура, для которого царская власть была лишь ареной для пьянства. О всём остальном я умолчу, стыдясь и своей скромности, и почтенных своих слушателей. Я и сама, дочь моя, была изгнана тогда из царского дворца, и мне запрещён был доступ в пределы Аттики, когда владыку моего Сократа казнил этот фракийский Анит. Впоследствии Гераклиды спасли меня, вернули мне моё владычество, очистили от этого исчадия святейший дом царей. Тогда-то они и вновь поселили меня в обители императоров. Вновь зазвучал мой голос во дворце, вновь раздались посвящённые музам древние и аттические речи».
Одно из сохранившихся философских сочинений Стефана - комментарий к «Введению» Порфирия (его автор ранее именовался Псевдо-Элием или Псевдо-Давидом) представляет собой традиционную для александрийской философской школы запись лекций (praxeis), сделанную со слуха (apo phones) студентами уже во время его преподавания в Константинополе. Примечательно, что в своих философских комментариях Стефан, как и его христианские предшественники Элий и Давид, без каких-либо опровержений выражает противоречащие христианству традиционные философские идеи, включая вечность мира («согласно Аристотелю»), пятый элемент («как говорят некоторые»), предсуществование человеческих душ и бесстрастность разумных небесных тел.
Из рассказа Анании Ширакаци о своём учителе Тихике, учившемся у Стефана, можно заключить, что Стефан умер ещё при жизни императора Гераклия (т.е. до 641 г.) и константинопольского патриарха Сергия (т.е. до 638 г.). Таким образом, он не дожил до захвата арабами в 641 г. Александрии, положившего конец существованию её философской школы.
В истории греческой философии поздней античности и раннего средневековья Стефан представляет собой одну из наиболее показательных переходных фигур. Родившийся и получивший начальное образование в Афинах, достигший философской зрелости и славы в Александрии, он пережил гибель философской школы первых и немного не дожил до гибели философской школы второй. Его переезд в Константинополь знаменовал окончательное прекращение этого города в центр греческой учёности, а его деятельное и несомненно искреннее участие в богословских спорах знаменовало окончательную христианизацию греческой мысли. Вспомним, что крупнейший греческий философ VII в. Максим Исповедник родился и получил образование в Константинополе и до своего монашеского пострижения в 630 г. служил секретарём у императора Гераклия, т.е. вряд ли мог избежать ученичества у Стефана.
В течение VII в. записи философских лекций (их последним по времени известным образцом является комментарий Стефана к «Введению» Порфирия) полностью вытесняются в качестве основного жанра греческой философской литературы логическим компендиумом или сборником философских определений с примерами. Здесь Стефан вновь оказывается связующим звеном, потому что ряд его логических формулировок был включён в конце седьмого столетия в антимонофизитский сборник «Учение отцов о воплощении Слова». Самым же знаменитым образцом подобного логического компендиума является «Диалектика» Иоанна Дамаскина, опирающаяся, в числе прочего, на традиции александрийского аристотелизма, включая комментарии Стефана.
Список использованной литературы:
Cameron, Alan. La Fin de l’Académie // Le Néoplatonisme. Paris, 1971
The Last Days of the Academy at Athens // Cameron, Alan. Literature and Society in the Early Byzantine World. Variorum Reprints. L., 1985
Thompson, Homer A. Athenian Twilight: A.D. 267-600 // The Journal of Roman Studies. Vol. XLIX, 1959. Parts I & II
Frantz, Alison. From Paganism to Christianity in the Temples of Athens // Dumbarton Oaks Papers. No. 19. 1965
Metcalf, D.M. The Slavonic Threat to Greece circa 580: Some Evidence from Athens // Hesperia. Journal of the American School of Classical Studies at Athens. Vol. XXI, No. 2. April-June 1962
Westerink, L.G., Segonds, A.Ph., Trouillard, J. Prolégomènes à la philosophie de Platon. Paris, 1990
Wolska-Conus, W. Stéphanos d’Athènes et Stéphanos d’Alexandrie. Essai d’identification et de biographie // Revue des études byzantines. No. 47. 1989
Roueché, Mossman. Byzantine Philosophical Texts of the Seventh Century // Jahrbuch der Österreichischen Byzantinistik. 23. Band. 1974
Roueché, Mossman. A Middle Byzantine Handbook of Logic Terminology // Jahrbuch der Österreichischen Byzantinistik. 29. Band. 1980