Национализм Союза Русского Народа
Бытует мнение, что единственной подлинно националистической русской организацией в начале XX века был Всероссийский национальный союз, который в лице своих идеологов, прежде всего Михаила Меньшикова, придерживался расового национализма, в то время как черносотенные организации были сторонниками якобы традиционного для России религиозно-государственнического понимания национального вопроса. Татьяна и Валерий Соловьи в своей книге «Несостоявшаяся революция» показывают, что эта точка зрения является заблуждением. СРН, как и ВНС, придерживался именно этнического национализма, хотя и совмещал его с наивным этатизмом (что в конечном счёте его и погубило):
Черносотенная трактовка русской нации носила двойственный характер: в зависимости от контекста и целей она могла пониматься как политическая имперская или как этническая общность. Имперская и этническая общности вовсе не отождествлялись, а в рамках имперской общности первенствующее место резервировалось за определённой этнической группой - русскими (пусть даже они понимались как восточные славяне): «Русской народности, собирательнице земли русской, создавшей великое и могущественное Государство, принадлежит первенствующее значение в государственной жизни и государственном строительстве».
Стержень идеологии и программ черносотенных организаций составил последовательно проводившийся этнократический принцип. Лозунг «Россия для русских!» был для них непосредственным руководством к действию. Русским обеспечивались важные льготы и преференции. Например, преимущественное право приобретения и аренды казённых земель и заселения свободных территорий по всей империи. В «коренных областях» преимущественные права русского народа превращались в исключительные.
Кардинальную проблему «империя и русские» черносотенцы предполагали решить за счёт превращения всего русского народа (а не только его элиты) в правящий имперский слой. В этом смысле черносотенство носило субстанциально демократический характер. В сущности, манифестация от имени определённой этнической группы как целостности демократична по своей природе. Однако демократизм черносотенства, в отличие от предшествовавших ему исторических проявлений русского национализма и русского националистического дискурса, носил не только теоретический, но и практический характер. Ведь это было массовое, в подлинном смысле всесословное движение, объединявшее представителей всех слоёв и групп российского общества: от высшей аристократии, чиновничества, купечества и интеллигенции до рабочих и крестьян.
Необходимо отметить новаторский характер использовавшейся «чёрной сотней» модели политической мобилизации. Большевики, поставившие на классовую борьбу, воплощали лабораторно чистый социальный тип революционности, черносотенцы пытались (порою небезуспешно) соединить социальный и этнический принципы. В этом поиске они опередили своё историческое время: двадцать лет спустя после рождения в далёкой северной России «чёрной сотни» синтез социального и национального привёл к вершинам власти итальянский фашизм и положил начало грандиозной динамике германского национал-социализма. Но за эти двадцать лет сменилась целая историческая эпоха: Европа и Россия прошли испытание железом и кровью, на политическую арену вышли массы, были отброшены монархия и церковь, которые черносотенцы считали своими святынями. Но эти святыни оказались оковами, не давшими реализоваться революционному потенциалу «чёрной сотни», не позволившими ей превратиться, наряду с большевиками, в ещё одну «партию нового типа».
Переходный характер черносотенства, оказавшегося на перепутье между старой и новой исторической эпохами, точно уловлен Уолтером Лакером: «Чёрная сотня - уникальное явление в политической истории XX века… Это движение находится где-то на полпути между реакционными движениями XIX века и правыми популистскими (фашистскими) партиями XX века. Прочная связь Чёрной сотни с монархией и церковью роднит её с первыми, но, в отличие от ранних консервативных движений, она не элитарна. Осознав жизненно важную необходимость опоры на массы, Чёрная сотня стала прообразом политических партий нового типа».
Этот обобщающий вывод отчасти разделяется и довольно осторожным в оценках Сергеем Степановым, указывающим, что «арсенал средств, использованных черносотенцами, во многом совпадал с приёмами фашистской пропаганды», что «черносотенная идеология предвосхищала фашизм» по части эффективного использования социального и национального популизма.
Важное сходство между «чёрной сотней» и германским нацизмом состоит также в их поглощённости еврейским вопросом и, главное, в расовом характере разделявшегося ими антисемитизма. Последнее обстоятельство принципиально отличает черносотенство от традиционной русской правой. Какая бы теоретическая база ни подводилась под антисемитизм, из дискурса черносотенцев со всей очевидностью следует, что выделение евреев проводилось не по религиозному, культурному и языковому, а по расовому признаку.
Если для «лиц не коренного русского происхождения и инородцев» теоретически была открыта дорога в черносотенные организации (в случае единогласного голосования за их кандидатуры), то для евреев такая возможность исключалась даже гипотетически, в силу того, что они евреи. Непременный пункт устава всех черносотенных организаций гласил: «Последователи иудейского исповедания и вообще евреи никогда не могут быть допущены в члены Союза».
Для русских «староконсерваторов» основанием ограничений и преследований в отношении еврейства служила религиозная принадлежность: переход из иудаизма в православие или любую другую религию превращал евреев, по крайней мере формально, в полноценных и лояльных подданных империи. Для «чёрной сотни» еврей, вне зависимости от его вероисповедания, социального статуса, степени ассимиляции в русскость и пр., всё равно оставался врагом по своей антропологической природе. Старый консерватизм придерживался принципа «почвы», черносотенный - «крови». О том, что всё дело было именно в крови, свидетельствует следующее обстоятельство: теоретики «чёрной сотни» требовали поражения в гражданских, политических и имущественных правах не только для евреев per se, но и для потомков «смешанных браков евреев с христианами и лицами других вероисповеданий до третьего поколения включительно, а также и в отношении лиц, женатых на еврейках…». Впечатляющая параллель с печально знаменитыми нюрнбергскими законами нацистов о «защите чистоты расы» (1935)!
В интеллектуальной перспективе «чёрной сотни» евреи по своей антропологической природе были враждебны России, христианству, всем нееврейским национальностям и стремились к мировому господству. Естественно, никакое мирное сожительство с таким субстанциально враждебным народом попросту не было возможно. Как же черносотенцы предлагали решить «роковой вопрос» России и всего христианского человечества?
Справедливости ради надо признать, что нацистская идея Endloesung'а - «окончательного решения» еврейского вопроса - в черносотенных документах никогда не фигурировала. В контексте той исторической эпохи подобные идеи, и тем более их реализация, были попросту невозможны. Миру потребовалось пройти через бойню Первой мировой войны, чтобы радикально девальвировать стоимость человеческой жизни и избавиться от ряда культурных и гуманитарных ограничений.
Тем не менее, с точки зрения черносотенцев, лучшим решением еврейского вопроса было бы физическое исчезновение евреев с территории Российской империи. Они призывали создать для евреев невыносимые условия существования, чтобы те сами стремились покинуть Россию или попросту вымирали.
Т. Соловей, В. Соловей. Несостоявшаяся революция. Исторические смыслы русского национализма. М., 2009. С. 107-137
Черносотенная трактовка русской нации носила двойственный характер: в зависимости от контекста и целей она могла пониматься как политическая имперская или как этническая общность. Имперская и этническая общности вовсе не отождествлялись, а в рамках имперской общности первенствующее место резервировалось за определённой этнической группой - русскими (пусть даже они понимались как восточные славяне): «Русской народности, собирательнице земли русской, создавшей великое и могущественное Государство, принадлежит первенствующее значение в государственной жизни и государственном строительстве».
Стержень идеологии и программ черносотенных организаций составил последовательно проводившийся этнократический принцип. Лозунг «Россия для русских!» был для них непосредственным руководством к действию. Русским обеспечивались важные льготы и преференции. Например, преимущественное право приобретения и аренды казённых земель и заселения свободных территорий по всей империи. В «коренных областях» преимущественные права русского народа превращались в исключительные.
Кардинальную проблему «империя и русские» черносотенцы предполагали решить за счёт превращения всего русского народа (а не только его элиты) в правящий имперский слой. В этом смысле черносотенство носило субстанциально демократический характер. В сущности, манифестация от имени определённой этнической группы как целостности демократична по своей природе. Однако демократизм черносотенства, в отличие от предшествовавших ему исторических проявлений русского национализма и русского националистического дискурса, носил не только теоретический, но и практический характер. Ведь это было массовое, в подлинном смысле всесословное движение, объединявшее представителей всех слоёв и групп российского общества: от высшей аристократии, чиновничества, купечества и интеллигенции до рабочих и крестьян.
Необходимо отметить новаторский характер использовавшейся «чёрной сотней» модели политической мобилизации. Большевики, поставившие на классовую борьбу, воплощали лабораторно чистый социальный тип революционности, черносотенцы пытались (порою небезуспешно) соединить социальный и этнический принципы. В этом поиске они опередили своё историческое время: двадцать лет спустя после рождения в далёкой северной России «чёрной сотни» синтез социального и национального привёл к вершинам власти итальянский фашизм и положил начало грандиозной динамике германского национал-социализма. Но за эти двадцать лет сменилась целая историческая эпоха: Европа и Россия прошли испытание железом и кровью, на политическую арену вышли массы, были отброшены монархия и церковь, которые черносотенцы считали своими святынями. Но эти святыни оказались оковами, не давшими реализоваться революционному потенциалу «чёрной сотни», не позволившими ей превратиться, наряду с большевиками, в ещё одну «партию нового типа».
Переходный характер черносотенства, оказавшегося на перепутье между старой и новой исторической эпохами, точно уловлен Уолтером Лакером: «Чёрная сотня - уникальное явление в политической истории XX века… Это движение находится где-то на полпути между реакционными движениями XIX века и правыми популистскими (фашистскими) партиями XX века. Прочная связь Чёрной сотни с монархией и церковью роднит её с первыми, но, в отличие от ранних консервативных движений, она не элитарна. Осознав жизненно важную необходимость опоры на массы, Чёрная сотня стала прообразом политических партий нового типа».
Этот обобщающий вывод отчасти разделяется и довольно осторожным в оценках Сергеем Степановым, указывающим, что «арсенал средств, использованных черносотенцами, во многом совпадал с приёмами фашистской пропаганды», что «черносотенная идеология предвосхищала фашизм» по части эффективного использования социального и национального популизма.
Важное сходство между «чёрной сотней» и германским нацизмом состоит также в их поглощённости еврейским вопросом и, главное, в расовом характере разделявшегося ими антисемитизма. Последнее обстоятельство принципиально отличает черносотенство от традиционной русской правой. Какая бы теоретическая база ни подводилась под антисемитизм, из дискурса черносотенцев со всей очевидностью следует, что выделение евреев проводилось не по религиозному, культурному и языковому, а по расовому признаку.
Если для «лиц не коренного русского происхождения и инородцев» теоретически была открыта дорога в черносотенные организации (в случае единогласного голосования за их кандидатуры), то для евреев такая возможность исключалась даже гипотетически, в силу того, что они евреи. Непременный пункт устава всех черносотенных организаций гласил: «Последователи иудейского исповедания и вообще евреи никогда не могут быть допущены в члены Союза».
Для русских «староконсерваторов» основанием ограничений и преследований в отношении еврейства служила религиозная принадлежность: переход из иудаизма в православие или любую другую религию превращал евреев, по крайней мере формально, в полноценных и лояльных подданных империи. Для «чёрной сотни» еврей, вне зависимости от его вероисповедания, социального статуса, степени ассимиляции в русскость и пр., всё равно оставался врагом по своей антропологической природе. Старый консерватизм придерживался принципа «почвы», черносотенный - «крови». О том, что всё дело было именно в крови, свидетельствует следующее обстоятельство: теоретики «чёрной сотни» требовали поражения в гражданских, политических и имущественных правах не только для евреев per se, но и для потомков «смешанных браков евреев с христианами и лицами других вероисповеданий до третьего поколения включительно, а также и в отношении лиц, женатых на еврейках…». Впечатляющая параллель с печально знаменитыми нюрнбергскими законами нацистов о «защите чистоты расы» (1935)!
В интеллектуальной перспективе «чёрной сотни» евреи по своей антропологической природе были враждебны России, христианству, всем нееврейским национальностям и стремились к мировому господству. Естественно, никакое мирное сожительство с таким субстанциально враждебным народом попросту не было возможно. Как же черносотенцы предлагали решить «роковой вопрос» России и всего христианского человечества?
Справедливости ради надо признать, что нацистская идея Endloesung'а - «окончательного решения» еврейского вопроса - в черносотенных документах никогда не фигурировала. В контексте той исторической эпохи подобные идеи, и тем более их реализация, были попросту невозможны. Миру потребовалось пройти через бойню Первой мировой войны, чтобы радикально девальвировать стоимость человеческой жизни и избавиться от ряда культурных и гуманитарных ограничений.
Тем не менее, с точки зрения черносотенцев, лучшим решением еврейского вопроса было бы физическое исчезновение евреев с территории Российской империи. Они призывали создать для евреев невыносимые условия существования, чтобы те сами стремились покинуть Россию или попросту вымирали.
Т. Соловей, В. Соловей. Несостоявшаяся революция. Исторические смыслы русского национализма. М., 2009. С. 107-137