(no subject)
...e la felicità scatta nel momento in cui capitiamo allo stato libero tutti gli elementi che compongono il nostro essere.
На этом месте должен был быть текст о том, как скучно флорентинцы отмечают Пасху, филиппика против запуска фейерверков между тремя памятниками архитектуры и фотографии с традиционного маршрута на гору под проливным дождем, но…
...позвольте представить: голубь. На днях составил мне честь, разделив со мной скудный обед где-то между Мираколи и Сан Марко.
Когда я искала гостиницу, немаловажным обстоятельством, помимо расположения не на Лидо и не на Терраферме, что греха таить, была цена. К тому же, мне ни о чем не говорила местная нумерация дверей, которая, правда, теперь кажется мне очень удобной. Больше того, о фонде и библиотеке, которые находились за соседней от меня дверью, я, как истинный турист, ничего не спросила. И все-таки волей какого-то неведомого случая - как когда-то я так же случайно впервые попала в Ольтрарно - я оказалась в трех минутах ходьбы отсюда:
Не стоит добавлять, что если Бог даст мне возможность когда-нибудь вернуться в Венецию не на день, я остановлюсь там же.
Добиралась я очень смешно: в Болонье подсела к двум бывшим украинкам за пятьдесят, которые ехали смотреть Падую. Большая часть пути прошла за разговорами о наших здесь и там и о радостных «вибрациях» Ван Гога. Поезд был набит битком; эта картина произвела переворот в сознании некой sehr ordentlicher Frau с квадратным лицом и в шейном платке, которая, фыркая, уселась напротив меня, когда вышли мои попутчицы. Вообразите, какой переворот отобразился на ее лице в Местре, когда объявили, что поезд дальше не пойдет, и гражданам пассажирам можно пересесть на следующий. Ну, а туда, как вы понимаете, можно было только «перевстать», и какой-то парень, которого оттеснили к дверям, пошутил: «Ничего, представим себе, что мы в московском метро».
Едва я вышла на набережную, и в нос ударил запах каналов, меня наводнило бешеное, пьянящее счастье. Такое чувство - не похожее, а ровно такое - я испытываю, в первое утро выходя к Фонтанке. Рефлекторно. Хронологию дальнейших моих приключений восстанавливать бесполезно. Ясно, что я беспорядочно бродила по всему городу, пытаясь хотя бы немного сориентироваться среди calli и traghetti, с переменным успехом болталась по церквям от Сан Стефано до госпиталя, неукоснительно сходя с ума от их обилия и наполнения, и вскоре с удивлением обнаружила, что всё близко. Сначала я была до смерти влюблена в Дорсодуро с его внезапно раскрывающимися площадьми, потом выяснила, что Санта Кроче, а уж тем более Каннареджо ничуть не хуже, и всё же Дорсодуро… здесь я в последний вечер свела свое единственное тесное знакомство.
Он приблизился сам и вежливо терся об ноги в ответ на каждую порцию ласк. И распрощался с сожалением и достоинством. На собак мне везло значительно больше, и они, надо сказать, куда более общительны, чем тосканские. Да и вообще в Венеции совершенно другие лица, местами разбойничьи (что не мешает им безупречно владеть, например, скрипкой - судя по обилию кузнечиков с футлярами, детей обучают музыке в массовом порядке), а местами - словно сошедшие с портретов из Ка Реццонико - с лучших, конечно же, а не с того антиквариата, который собран в его так называемых «пинакотеках».
Еще я видела мощи своей святой. Мощи пророка Захарии и палец апостола Андрея напугали меня значительно меньше. Больше всего в этом отношении (признаться, я небольшая охотница до этой части католического благочестия) меня потрясли ящики для хранения святых в Санта Мария Матер Домини, куда я отправилась из ностальгии по второму курсу и благодаря своевременной консультации gamaune. В Скуоле ди Сан Рокко, куда я поползла после трех часов в Академии (никогда еще не приходила в музей к девяти утра), мне снесло крышу так, что я начала безостановочно скупать макулатуру, которая благополучно заняла половину моего чемоданчика. Другую половину заняла скатерть, купленная в приступе глупости на Бурано - нет, ничего особенного, и она действительно нужна, но кто меня заставлял везти ее отсюда?
Но удивительно, насколько Светлейшая проясняет ум. Не могу сказать, что я люблю такое искусство - напротив, я его не выношу на дух, если это не великие имена в лучших своих проявлениях: стоит чуть-чуть нарушить равновесие, и как не бывало ни дымки, ни поэтичности, ни титанической энергии, ни зайцев. И мне отнюдь не уютно в этих огромных, снизу доверху уставленных надгробиями церквях. Но масштаб, размах, я бы даже сказала, замах у этой культуры на редкость правильный. Единственное, что напугало меня, - на третий день, придя в Коррер, я вдруг поняла, что ничего не вижу - до такой степени память была перегружена. Такого со мной не бывало, хотя я никогда особенно не заботилась о том, чтобы дозировать нагрузки. Вернулось зрение при виде Антонелло (спасибо им за три зала «а здесь у нас висят шедевры») и окончательно восстановилось благодаря Дирку Боутсу. Выставку Климта в связи с вышеизложенным я решила оставить на следующий раз и, сломав второпях зонтик, под проливенным дождем побежала смотреть Карпаччо, влетев в двери минут за пять до закрытия. Так что скуола ди Сан Джорджо (и еще абсолютно пустой музей страшненьких поздних икон) - одно из самых счастливых и теплых моих воспоминаний. И в переносном, и в прямом смысле. И, хотя хозяин картолерии в Дорсодуро убеждал меня, что это первый дождь за последние три или четыре месяца, я все равно хочу верить, что именно такова нормальная венецианская погода.
Еще я вновь убедилась, насколько бессмысленна манера не искать легких путей: только на третий день я сообразила, что от меня к Сан Марко ведет практически прямой путь, на котором, помимо прекрасной булочной, есть еще и музей музыкальных инструментов. Открытие не помешало мне почти сутки прометаться между Ка д’Оро - ах, какой двор! - и палаццо Пезаро, где меня совершенно пленила коллекция восточного искусства.
Ощущение исполняющейся мечты настигло меня вторично в тот момент, когда на четвертое утро автобус поплыл от набережной в сторону Фондаменте Нове. Путешествие на Торчелло, которым каждый ребенок моего набора грезит всё с того же второго курса, рисовалось мне одиноким плаванием в утлой лодчонке, поэтому та посудина, которая возит через лагуну, показалась мне едва ли не трансатлантическим лайнером. Конечно, я расстроилась, увидев лоточников, толпу визитеров (те же лица - пожилые немцы, навещавшие Стравинского, группа монахинь - встречались мне периодически на всех островах), отметила про себя выставленные на продажу участки земли, но вот мозаики оказались ровно такими, какими я их наизусть запомнила по слайдам. И, Боже, какой там воздух…
На обратном пути я пробежалась по Бурано и Мурано, успела посмотреть Музей кружева и Сан Пьетро Мартире с потрясающей резьбой в сакристии, но вот обожаемую свою Санта Мария э Донате, как ни старалась, не нашла, и потом с трудом выбралась из автобуса, чтобы выйти на кладбище. Безусловно, этот маршрут стоит планировать строго в обратном порядке: церковь закрыта, и вошла я на обратном пути, кажется, только в третий вапоретто. Местные дамы ворчали на туристов, какая-то мамаша науськивала упитанное дитя, что это просто кладбище, и здесь никто значительный не похоронен, и кладбища нужно смотреть в Египте (лично я не была, но набрала много воздуха для ответной реплики), а вообще туристы глупые и платят за билет по шесть евро. Тут, к счастью, мы причалили, и дама избежала международного скандала. В сотый раз пройдя мимо Формозы и попрыгав некоторое время в луже под центральным порталом Сан Марко, я убила вечер на колокольне, и, возвращаясь домой со звоном в ушах, осознала, насколько сама устала от муранского стекла и неумолкающей французской речи.
В пятницу после долгих раздумий я все-таки не уехала в Верону - и слава Богу. Целый день я предавалась радостям бытия, просто так катаясь туда-сюда по Большому каналу на вапоретто между Джильо и Сан Стае и разглядывая платья в палаццо Мочениго, резьбу Брустолона в Ка Реццонико и всякую ерунду в Гуггенхейме, хотя Сеттеченто у них действительно страшное (мое главное разочарование - Лонги), а молодой футуризм замечательный. В Реццонико показывали триллер о реставрации фресок с пульчинеллами и с придыханием рассказывали о возвращении им первоначального колорита. Лучше бы я не видела эти страшные красные лапы. А еще я ходила в Сан Марко, мирно и без стычек с охраной, с которыми он невольно ассоциировался у меня со времен самой первой моей итальянской поездки. Хотя ужасно обидно, что там, как и пять лет назад, темно и совсем не дают посмотреть нартекс.
Вечером я всё-таки решилась пойти послушать музыку - естественно, в ближайшую церковь; программа, исполняемая из вечера в вечер, справедливо не внушала доверия. Тем не менее, после медленной части 96-го концерта Тартини на фоне Карпаччо меня даже посетила мысль прокатиться на автобусе по ночному городу - благо они курсируют, наполненные теми самыми миллион раз обруганными туристами. Почему эта идея ни разу не осенила меня за предыдущие пять суток, совершенно непонятно - наверное, действительно виноват Тартини. Но, поскольку ощутимо похолодало, и вообще я баба трусливая, а на пути к остановке мной было встречено два албанских гражданина непривлекательной наружности, я предпочла ретироваться. И потом долго и грустно слушала, как вапоретти с грохотом швартуются на расстоянии квартала от меня. К разводу мостов и кормлению белок в Павловске прибавилась ночная Венеция.
В последний день прилив нежности я испытала к Джудекке. В Сан Джорджо же достигли пика мои франкофобские настроения: по комплексу и его роскошным библиотекам водит экскурсии очаровательная молодая женщина, которую перед моим приходом два с половиной часа терзала группа итальянских пенсионерок. Мы сразу друг друга поняли, и, переведя дыхание, она отослала пару французов в надежде быстро меня провести и прийти в себя - и надо же было в этот момент явиться семейству голландцев. Папаша в бархатных брюках цвета бутылочного стекла, персиковом пальто и сливовом шарфе, гордый тем, что его школьница-дочь владеет шестью языками, потрясая паспортом, стал полусерьезно торговаться, на каком языке им слушать экскурсию, и выяснять мою национальную принадлежность. (Десятью минутами раньше тот же вопрос почему-то задала мне по-английски стайка флорентийских школьниц и была заметно озадачена рассказом о диссертации и их родном городе.) И вот ведь чудный характер и выправка: гид говорила попеременно на двух языках, а я окончательно начала понимать французский.
Перед тем, как забрать чемоданчик и рюкзачок, я успела забежать на совершенно блистательную выставку графики Пикассо, и… в общем, во Флоренции тоже холодно и хлещет дождь. И я опять не купила никакой еды, но к этому я за неделю привыкла. Только вот беда - здесь нет моря и нет качающейся под ногами пристани Дзаттере.
А картинок оказалось много и одновременно ничтожно мало по сравнению с впечатлениями, но это скорее приятно, чем печально.
На этом месте должен был быть текст о том, как скучно флорентинцы отмечают Пасху, филиппика против запуска фейерверков между тремя памятниками архитектуры и фотографии с традиционного маршрута на гору под проливным дождем, но…
...позвольте представить: голубь. На днях составил мне честь, разделив со мной скудный обед где-то между Мираколи и Сан Марко.
Когда я искала гостиницу, немаловажным обстоятельством, помимо расположения не на Лидо и не на Терраферме, что греха таить, была цена. К тому же, мне ни о чем не говорила местная нумерация дверей, которая, правда, теперь кажется мне очень удобной. Больше того, о фонде и библиотеке, которые находились за соседней от меня дверью, я, как истинный турист, ничего не спросила. И все-таки волей какого-то неведомого случая - как когда-то я так же случайно впервые попала в Ольтрарно - я оказалась в трех минутах ходьбы отсюда:
Не стоит добавлять, что если Бог даст мне возможность когда-нибудь вернуться в Венецию не на день, я остановлюсь там же.
Добиралась я очень смешно: в Болонье подсела к двум бывшим украинкам за пятьдесят, которые ехали смотреть Падую. Большая часть пути прошла за разговорами о наших здесь и там и о радостных «вибрациях» Ван Гога. Поезд был набит битком; эта картина произвела переворот в сознании некой sehr ordentlicher Frau с квадратным лицом и в шейном платке, которая, фыркая, уселась напротив меня, когда вышли мои попутчицы. Вообразите, какой переворот отобразился на ее лице в Местре, когда объявили, что поезд дальше не пойдет, и гражданам пассажирам можно пересесть на следующий. Ну, а туда, как вы понимаете, можно было только «перевстать», и какой-то парень, которого оттеснили к дверям, пошутил: «Ничего, представим себе, что мы в московском метро».
Едва я вышла на набережную, и в нос ударил запах каналов, меня наводнило бешеное, пьянящее счастье. Такое чувство - не похожее, а ровно такое - я испытываю, в первое утро выходя к Фонтанке. Рефлекторно. Хронологию дальнейших моих приключений восстанавливать бесполезно. Ясно, что я беспорядочно бродила по всему городу, пытаясь хотя бы немного сориентироваться среди calli и traghetti, с переменным успехом болталась по церквям от Сан Стефано до госпиталя, неукоснительно сходя с ума от их обилия и наполнения, и вскоре с удивлением обнаружила, что всё близко. Сначала я была до смерти влюблена в Дорсодуро с его внезапно раскрывающимися площадьми, потом выяснила, что Санта Кроче, а уж тем более Каннареджо ничуть не хуже, и всё же Дорсодуро… здесь я в последний вечер свела свое единственное тесное знакомство.
Он приблизился сам и вежливо терся об ноги в ответ на каждую порцию ласк. И распрощался с сожалением и достоинством. На собак мне везло значительно больше, и они, надо сказать, куда более общительны, чем тосканские. Да и вообще в Венеции совершенно другие лица, местами разбойничьи (что не мешает им безупречно владеть, например, скрипкой - судя по обилию кузнечиков с футлярами, детей обучают музыке в массовом порядке), а местами - словно сошедшие с портретов из Ка Реццонико - с лучших, конечно же, а не с того антиквариата, который собран в его так называемых «пинакотеках».
Еще я видела мощи своей святой. Мощи пророка Захарии и палец апостола Андрея напугали меня значительно меньше. Больше всего в этом отношении (признаться, я небольшая охотница до этой части католического благочестия) меня потрясли ящики для хранения святых в Санта Мария Матер Домини, куда я отправилась из ностальгии по второму курсу и благодаря своевременной консультации gamaune. В Скуоле ди Сан Рокко, куда я поползла после трех часов в Академии (никогда еще не приходила в музей к девяти утра), мне снесло крышу так, что я начала безостановочно скупать макулатуру, которая благополучно заняла половину моего чемоданчика. Другую половину заняла скатерть, купленная в приступе глупости на Бурано - нет, ничего особенного, и она действительно нужна, но кто меня заставлял везти ее отсюда?
Но удивительно, насколько Светлейшая проясняет ум. Не могу сказать, что я люблю такое искусство - напротив, я его не выношу на дух, если это не великие имена в лучших своих проявлениях: стоит чуть-чуть нарушить равновесие, и как не бывало ни дымки, ни поэтичности, ни титанической энергии, ни зайцев. И мне отнюдь не уютно в этих огромных, снизу доверху уставленных надгробиями церквях. Но масштаб, размах, я бы даже сказала, замах у этой культуры на редкость правильный. Единственное, что напугало меня, - на третий день, придя в Коррер, я вдруг поняла, что ничего не вижу - до такой степени память была перегружена. Такого со мной не бывало, хотя я никогда особенно не заботилась о том, чтобы дозировать нагрузки. Вернулось зрение при виде Антонелло (спасибо им за три зала «а здесь у нас висят шедевры») и окончательно восстановилось благодаря Дирку Боутсу. Выставку Климта в связи с вышеизложенным я решила оставить на следующий раз и, сломав второпях зонтик, под проливенным дождем побежала смотреть Карпаччо, влетев в двери минут за пять до закрытия. Так что скуола ди Сан Джорджо (и еще абсолютно пустой музей страшненьких поздних икон) - одно из самых счастливых и теплых моих воспоминаний. И в переносном, и в прямом смысле. И, хотя хозяин картолерии в Дорсодуро убеждал меня, что это первый дождь за последние три или четыре месяца, я все равно хочу верить, что именно такова нормальная венецианская погода.
Еще я вновь убедилась, насколько бессмысленна манера не искать легких путей: только на третий день я сообразила, что от меня к Сан Марко ведет практически прямой путь, на котором, помимо прекрасной булочной, есть еще и музей музыкальных инструментов. Открытие не помешало мне почти сутки прометаться между Ка д’Оро - ах, какой двор! - и палаццо Пезаро, где меня совершенно пленила коллекция восточного искусства.
Ощущение исполняющейся мечты настигло меня вторично в тот момент, когда на четвертое утро автобус поплыл от набережной в сторону Фондаменте Нове. Путешествие на Торчелло, которым каждый ребенок моего набора грезит всё с того же второго курса, рисовалось мне одиноким плаванием в утлой лодчонке, поэтому та посудина, которая возит через лагуну, показалась мне едва ли не трансатлантическим лайнером. Конечно, я расстроилась, увидев лоточников, толпу визитеров (те же лица - пожилые немцы, навещавшие Стравинского, группа монахинь - встречались мне периодически на всех островах), отметила про себя выставленные на продажу участки земли, но вот мозаики оказались ровно такими, какими я их наизусть запомнила по слайдам. И, Боже, какой там воздух…
На обратном пути я пробежалась по Бурано и Мурано, успела посмотреть Музей кружева и Сан Пьетро Мартире с потрясающей резьбой в сакристии, но вот обожаемую свою Санта Мария э Донате, как ни старалась, не нашла, и потом с трудом выбралась из автобуса, чтобы выйти на кладбище. Безусловно, этот маршрут стоит планировать строго в обратном порядке: церковь закрыта, и вошла я на обратном пути, кажется, только в третий вапоретто. Местные дамы ворчали на туристов, какая-то мамаша науськивала упитанное дитя, что это просто кладбище, и здесь никто значительный не похоронен, и кладбища нужно смотреть в Египте (лично я не была, но набрала много воздуха для ответной реплики), а вообще туристы глупые и платят за билет по шесть евро. Тут, к счастью, мы причалили, и дама избежала международного скандала. В сотый раз пройдя мимо Формозы и попрыгав некоторое время в луже под центральным порталом Сан Марко, я убила вечер на колокольне, и, возвращаясь домой со звоном в ушах, осознала, насколько сама устала от муранского стекла и неумолкающей французской речи.
В пятницу после долгих раздумий я все-таки не уехала в Верону - и слава Богу. Целый день я предавалась радостям бытия, просто так катаясь туда-сюда по Большому каналу на вапоретто между Джильо и Сан Стае и разглядывая платья в палаццо Мочениго, резьбу Брустолона в Ка Реццонико и всякую ерунду в Гуггенхейме, хотя Сеттеченто у них действительно страшное (мое главное разочарование - Лонги), а молодой футуризм замечательный. В Реццонико показывали триллер о реставрации фресок с пульчинеллами и с придыханием рассказывали о возвращении им первоначального колорита. Лучше бы я не видела эти страшные красные лапы. А еще я ходила в Сан Марко, мирно и без стычек с охраной, с которыми он невольно ассоциировался у меня со времен самой первой моей итальянской поездки. Хотя ужасно обидно, что там, как и пять лет назад, темно и совсем не дают посмотреть нартекс.
Вечером я всё-таки решилась пойти послушать музыку - естественно, в ближайшую церковь; программа, исполняемая из вечера в вечер, справедливо не внушала доверия. Тем не менее, после медленной части 96-го концерта Тартини на фоне Карпаччо меня даже посетила мысль прокатиться на автобусе по ночному городу - благо они курсируют, наполненные теми самыми миллион раз обруганными туристами. Почему эта идея ни разу не осенила меня за предыдущие пять суток, совершенно непонятно - наверное, действительно виноват Тартини. Но, поскольку ощутимо похолодало, и вообще я баба трусливая, а на пути к остановке мной было встречено два албанских гражданина непривлекательной наружности, я предпочла ретироваться. И потом долго и грустно слушала, как вапоретти с грохотом швартуются на расстоянии квартала от меня. К разводу мостов и кормлению белок в Павловске прибавилась ночная Венеция.
В последний день прилив нежности я испытала к Джудекке. В Сан Джорджо же достигли пика мои франкофобские настроения: по комплексу и его роскошным библиотекам водит экскурсии очаровательная молодая женщина, которую перед моим приходом два с половиной часа терзала группа итальянских пенсионерок. Мы сразу друг друга поняли, и, переведя дыхание, она отослала пару французов в надежде быстро меня провести и прийти в себя - и надо же было в этот момент явиться семейству голландцев. Папаша в бархатных брюках цвета бутылочного стекла, персиковом пальто и сливовом шарфе, гордый тем, что его школьница-дочь владеет шестью языками, потрясая паспортом, стал полусерьезно торговаться, на каком языке им слушать экскурсию, и выяснять мою национальную принадлежность. (Десятью минутами раньше тот же вопрос почему-то задала мне по-английски стайка флорентийских школьниц и была заметно озадачена рассказом о диссертации и их родном городе.) И вот ведь чудный характер и выправка: гид говорила попеременно на двух языках, а я окончательно начала понимать французский.
Перед тем, как забрать чемоданчик и рюкзачок, я успела забежать на совершенно блистательную выставку графики Пикассо, и… в общем, во Флоренции тоже холодно и хлещет дождь. И я опять не купила никакой еды, но к этому я за неделю привыкла. Только вот беда - здесь нет моря и нет качающейся под ногами пристани Дзаттере.
А картинок оказалось много и одновременно ничтожно мало по сравнению с впечатлениями, но это скорее приятно, чем печально.