ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА ИДЁТ
Гражданская Война идёт
Поэма
По воспоминаниям моей бабушки Пелагеи Григорьевны
I
Всё живо в памяти моей,
Чем старше становлюсь ― дороже
Воспоминанья прошлых дней,
Тоска о милом детстве гложет.
Я помню улицы Москвы:
Омыт асфальт водою вешней,
И первые ростки травы,
Как дар небес, гостей нездешних,
Желая мiр познать скорей,
Любил тогда гулять по скверу
Я с мудрой бабушкой моей,
По капли постигая веру.
Гоняя сизых голубей,
Не мог я улететь из сада
Туда, где небо голубей -
Вокруг чугунная ограда.
Стремясь за ними, я летел,
Но улетала птичья стая
К себе, в заоблачный предел,
А бабушка, остерегая,
Кричала мне:
― Андрей! Андрей!
Вернись назад скорей! Не надо,
Не трогай Божьих голубей,
Не то сейчас уйдём из сада…
Набухла почками весна,
Я помню запахи сирени.
На клумбе ― статуя одна,
И ужас длинной серой тени.
Взойдя на тёмный пьедестал,
Всегда надзор ведя за нами,
Всегда засижен голубями,
Угрюмый серый дядька встал.
В нём видел я немой укор,
Моей проказы неприятье,
Пустых глазниц холодный взор…
И к бабушке спешил в объятья.
― Скажи, бабуля, этот бог
За голубей меня накажет?
В ответ - один печальный вздох
И бабушка мне тихо скажет:
― Поставлен он на этот сквер
Не для суда, не для расправы.
Одним ― в укор, другим ― в пример,
Поймёшь, кто левый, а кто правый,
Лишь только подрастай скорей
И сердцем полюби ту малость,
Что от Отечества осталась.
Не трогай Божьих голубей!
II
С годами, зрея в седину,
Ещё не вызрев в полной мере,
Вновь вспоминаю ту весну,
Где дал Господь цвести на сквере.
Среди такой же малышни:
Нарциссов, гиацинтов, примул,
Воспел я солнечные дни,
А дни ненастные отринул.
И после сумрачного дня
Откроет небосвод глубины,
Летят посланцы от меня
Туда полётом голубиным.
Питаясь соком от корней,
Я слушал бабушку седую
Про Русь великую святую,
Про трёх Её богатырей.
Не понимал я, где же Русь?
В чём святость? Где Её герои?
Откуда бабушкина грусть?
Слезу бабуленька парою
Смахнёт украдкой от меня
В свой белый кружевной платочек,
Разгонит все печали дня:
― Господь с тобою мой цветочек.
Так увядал счастливый день,
В кумач закат окрасил крышу.
Шурша, ползла по скверу тень…
― Бабуленька, ты слышишь?
― Слышу…
Тьма выползала из щелей,
Из подворотен, из подвалов,
Давила тьма и наступала.
― Скорей домой…
― Домой скорей…
Поднялись, тихо, со скамьи,
Бабуленька перекрестилась,
Тьма, отступая, расступилась,
Исчезли страхи все мои.
III
Года счастливые свои
Бабуля вспоминать любила.
Когда ей пели соловьи…
Минувшее всегда нам мило.
Она говáривала мне:
«Тогда Москва была другая,
Туда вернуться хоть во сне…
Когда была я молодая,
Цвела Любовь в моём окне.
А за окном простор без края,
Светило солнце в вышине,
Как в заповедных кущах Рая.
Былое не вернуть назад,
Прошли счастливые мгновенья.
Был каждый двор ― цветущий сад,
Был каждый сад как сновиденье.
Садовое кольцо цвело,
Москва была цветущим садом.
Посмотришь восхищённым взглядом:
Как будто снегом замело,
С высоких Воробьёвых гор
И с величавого Ивана ―
Куда хватает только взор ―
Сады как волны океана.
По всей земле сады цвели.
Тогда страна звалась Россия…
В ней воплотил свой дух Мессия.
И был Хозяин у земли…
…Всё под внимательной рукой,
Под пристальным хозяйским взглядом ―
Своим убранством и нарядом ―
Имело смысл, порядок свой.
Мы жили, в праведных трудах
Дни незаметно проходили:
В полях, на пастбищах, в садах ―
Царю Небесному служили.
Смотрела я на Божий свет,
Как строгий Дворник бородатый
Сметал с деревьев белый цвет,
Он мотыльком летел, крылатый.
Как лист спадал с календаря,
Сменяя праздничные даты.
И, Господа благодаря,
Мы ждали урожай богатый.
И, долгожданный, он пришёл ―
День созревания и сбора ―
На пасеках с гуденьем пчёл,
Под звон колоколов собора.
Была счастливая пора…
Варились на меду варенья,
Стояла бочками икра,
Солились кадками соленья.
Серебряные пряди льна
Везли на шумные базары.
В сухие новые амбары
Стекалось золото зерна.
Край расцветал и богател,
Накапливая силы, соки…
…Но враг, лукавый и жестокий,
Мой мiр разрушить захотел.
IV
Зло в преисподней родилось.
И в пьяных кабаках дурманом,
Зловонной жижей разлилось
По грязным кружкам и стаканам.
За кружкою сидел Чумак*.
Натýжно думал: «Сколько боли!!...
И не залить её ни как,
И не унять её… Доколе?!...
Быть пасынком своей судьбы?!
А у меня она злодейка!!
Эх, кабы было… Было бы!...».
― Эй! Моська*, бес! Ещё налей-ка!!...
Чумак* - кабачник, сиделец в кабаке, замарашка чумазый (В.И.Даль).
Моська* - уменьшительная форма имени Моисей / виноторговец.
Один опрятный господин ―
При галстуке, в костюме тройке, ―
Держа за пазухой алтын,
Присел на краешек у стойки.
Протягивая медь свою,
Заговорил протяжным басом:
― Позволь, товарищ, я налью.
И зéлие разлил по чашам.
― За братство, равенство! Ура! ―
Негромко прокричал с акцентом.
Чумак подумал: «"Немчурá"*, ―
Дал грошик, а возьмёт с процентом».
А Немчура прищуря глаз,
Мужицкие сомненья чуя,
Сказал:
― Сегодня и сейчас
Все ваши беды излечу я.
И призывая остальных,
Умученных чумацкой долей,
Кабацкой рюмочной неволей,
Несчастных, бедных и больных:
― Товарищи! Наш час настал!
Засеем язву мiровую!
И засвистел и засвистал
В свою гармонику губную:
― Сегодня я вас угощу,
А завтра сила будет с нами!
Мы сами станем господами,
А я… Грехи вам отпущу.
В дверях явился рыжий негр ―
Зияла ночь его очами ―
Как будто бы из адских недр,
С бочонком шнапса за плечами.
Гудел, шумел ночной приют,
Широко распахнулись двери.
Казалось им ― свободу пьют…
И, уровнялись в полной мере.
Зашла приблудная свинья.
Ей почерпнул Чумак из бочки:
― Хавроньюшка, сестра моя,
Со мною выпей ради ночки.
Доверься старому козлу.
Для нас двоих найдётся ложе.
Сейчас с тобою, на полу,
Все предрассудки уничтожим.
Причина наших бед - они!
Добьёмся мы народной воли!
Добьём!... А совесть прочь гони.
Рабою быть её?! Доколе?!
Пришёл наш час! Хавронья, верь!
Мы рай построим на юдόли!
Не будет скорби и потерь
И головной не будет боли!
Достанем ключ, откроем дверь,
Разделим поровну, на доли,
Из рек белугу и форель.
Среди мужицкой нашей голи
Поделим землю, реки, лес,
И горы, и морскую воду,
И ширь лазоревых небес…
А женщинам!... Дадим свободу!
Так по моей родной стране,
Шагала язва мiровая
И уровняла всех вполне,
По-братски, крепко обнимая.
Взнуздав мой мiр одной уздой,
В багровой от крови попоне,
Нас увлекала за собой
В своём неправедном законе:
― Всё можно!... Всё разрешено! -
Так лютый зверь вещал из ада:
― Мне мало прорубить окно,
Разрушить здание мне надо!
Смерть выпекала на крови
И плоти жертвенную сдобу.
― Убей! ― сказала, ― И возьми! -
Будя завистливую злобу:
― Не бойся потерять цепей,
Забудь смирение и кротость!
…И бесы так вошли в свиней
И понесли с обрыва в пропасть.
И весь несчастный мой народ
Повергло в бездну это стадо.
Я помню этот скорбный год,
Я помню - вышел зверь из ада.
Немчура*/ Зачинщиками мятежа были не московские и не питерские, а заезжие: Бауман, Парвус-Гельфанд, Троцкий-Бронштейн, Ленин-Бланк, Дзержинский, Урицкий, Свердлов, Каменев-Розенфельд, Зиновьев-Апфельбаум, Володарский-Гольдштейн, Радек, Войков-Вайнер, Сталин-Джугашвили, Бела Кун, Землячка-Залкинд, Ярославский-Губельман, Коганович... Имя им - легион.
V
И вновь осенний день настал…
Сквозь золотые листья сада
Свет бликами алел, пылал,
Текла осенняя прохлада.
Уж не было того тепла,
Сухой травой шуршали ноги,
Природа словно замерла
На новом временнόм пороге.
И утомился день в трудах…
А мы и устали не знали,
Руками лёгкими в садах,
Тяжёлые плоды снимали.
В тени аллей, среди садов
От Бога ожидая милость,
Не ждали мы иных плодов…
Но, горе к нам само явилось.
Над городом сгущалась тьма.
В закатном сумраке багровом
Бежали мы в свои дома,
Закрылись в страхе на засовы.
Тьма выползала из щелей,
Из подворотен, из подвалов,
Давила тьма и наступала…
Не знали мы, что делать с ней.
Кромешной тьмою чернь сошлась,
На нашей улице широкой,
Рекою грязной разлилась,
Водою мутного потока.
И утверждая свою власть,
Зловонностью пахнуло, смрадом,
Змеиная отвéрзлась пасть
И возгласила нам из ада:
― Я запрещаю запрещать,
Под красные мои знамёна
Вставай, антúхристова рать!
Вставай, проклятьем заклеймённый!
По улице моей змеёй
Тянулся хвост километровый,
Шурша своею чешуёй,
На всё и ко всему готовый...
Кабацкий сброд шёл на рожόн
Бездельников хмельных и праздных.
Все ощетинились ежом.
Мотал Чумак тряпицей красной,
А рядом, видно проспалась,
Хавронья с кумачовым бантом.
Как заступающий во власть,
Шёл Немчура ― одетый франтом.
Косноязычен и угрюм,
Многоголосен и нескладен,
Неровный от толпы шёл шум.
Казалось, кто бы с нею сладил?
Змей наползал, змей наседал,
У самой двери на пороге.
Казалось, Судный день настал.
А мы ― в молитве и тревоге.
От страха не поднять руки…
И трепетали наши души,
Когда орали чумаки:
― Весь мiр насильем мы разрушим!
Пришла антúхристова рать.
Залили кровью мостовые.
Россию стали распинать.
Пошли гулять по всей России
Лихая Смерть и лютый Голод.
В ожесточении слепом
Косила Смерть людей серпом,
И Голода гвоздил нас молот.
Русь пригвоздили и штыком
Пронзили рёбра. Как же больно!..
И в ликовании тупом
Пирует чернь самодовольно.
VI
Не долго воры пировали…
Всю падаль мерзкую свою -
Всю немчуру, козла, свинью -
Они свезли и закопали
Под стены древнего Кремля.
А кровопийцу-упыря
Оставили нам напоказ.
…Не захоронен и сейчас.
Он Богом проклят и лежит
В своём гробу как вечный жид.
Но, будет выслан из страны,
По окончании войны.
Священные орлы Кремля,
Приют у Господа моля,
С высоких башен воспарили.
На башнях воры взгромоздили
Эмблему сатаны ― козла ―
Для утвержденья власти зла.
Гражданская война идёт.
Но, жив пока ещё народ,
Жива надежда на спасенье,
На Божие благословенье…
Поднимется страна с колен ―
Окончится столетний плен».
(Продолжение следует)