цвет жизни
Закрываю глаза и вспоминаю Валдай.
Вспоминать легко: он выжигает бликами мне на радужке свои секреты.
Ожоги живут почти год, и я их берегу.
Опрокинутый в воду кобальт с летящими от берега к берегу клочками ярко-белых облаков.
Золотистое нутро соснового бора в закатных лучах.
Столбики пепла обросших лишайником заборов, бесшумные волны шиферных крыш, внушительно-седые полосы ливней и серебристые нити грибных дождиков.
Медово-медная россыпь сухих сосновых иголок.
Землистая умбра брёвен старых, часто заброшенных изб.
Чернильные очертания домов и деревьев в поздних сумерках.
Песок: охряный, мягкий - и белёсый, палевый, укладывающийся накатами после дождя.
Маслянистого розового золота кора сосен.
Сепия зарослей сухого борщевика выше человеческого роста.
Подушки мха того тёплого, медно-зелёного оттенка, какими я представляю себе портьеры, пошедшие Скарлетт О'Хара на платье.
Бархатное чёрнющее небо.
Изумрудно-аметистовые вересковые поля.
Прочерченные лунными отблесками паутины теней.
Прозрачность открытого горизонта.
Вспоминать легко: он выжигает бликами мне на радужке свои секреты.
Ожоги живут почти год, и я их берегу.
Опрокинутый в воду кобальт с летящими от берега к берегу клочками ярко-белых облаков.
Золотистое нутро соснового бора в закатных лучах.
Столбики пепла обросших лишайником заборов, бесшумные волны шиферных крыш, внушительно-седые полосы ливней и серебристые нити грибных дождиков.
Медово-медная россыпь сухих сосновых иголок.
Землистая умбра брёвен старых, часто заброшенных изб.
Чернильные очертания домов и деревьев в поздних сумерках.
Песок: охряный, мягкий - и белёсый, палевый, укладывающийся накатами после дождя.
Маслянистого розового золота кора сосен.
Сепия зарослей сухого борщевика выше человеческого роста.
Подушки мха того тёплого, медно-зелёного оттенка, какими я представляю себе портьеры, пошедшие Скарлетт О'Хара на платье.
Бархатное чёрнющее небо.
Изумрудно-аметистовые вересковые поля.
Прочерченные лунными отблесками паутины теней.
Прозрачность открытого горизонта.