Наши разногласия
Линор Горалик прочитала прекрасную лекцию о том, что такое современная поэзия и как перестать ее бояться. Я наверняка не принадлежу к целевой аудитории, потому что с предметом знаком достаточно неплохо, но слушал с интересом. Обнаружил, однако, некоторые разногласия - иные помельче, но одно достаточно крупное, позволю себе на нем остановиться для тех, кому не лень лезть под кат.
Речь шла о том, что ничего обязательного в рифме или скажем размере нет, что верлибр имеет такое же право на существование, как и классические формы, и что понятные и сюжетные стихи не хуже, но и не лучше по определению не очень понятных и затрагивающих в первую очередь эмоции. Все это, на мой взгляд, бесспорно.
Спор начинается там, где разговор заходит об иерархии дарований - или иерархиях. Линор приводит по этому поводу термин «ризома», упомянув при этом, что услыхала его от Станислава Львовского. Я как раз припомнил, что имел по этому поводу однажды беседу со Львовским и Дмитрием Кузьминым в некоем прекрасном саду за обильным столом. Но тогда речь шла просто о древовидных структурах - полагаю, что мои собеседники удержались от термина «ризома» сознательно, понимая, как я отношусь к творческим достижениям постструктурализма, но я ведь тоже их понял. Термин взят, насколько я понимаю, у Делеза и Гваттари и означает он запутанную корневую систему дерева или грибницу, где выделить единую пирамидальную иерархическую структуру практически невозможно, а стало быть невозможно вести речь и о превосходстве одного звена за другим.
О постструктурализме я уже заводил как-то речь и больше не намерен. Доказательность этого комплекса теорий я считаю нулевой, метод аргументации крайне неряшливым и ни к чему не обязывающим, а выводы смехотворными. Предпочитаю спорить на обыденном человеческом языке.
Представим себе на минуту, что Линор говорит не о стихах, а о прозе. Допустим, проза вышла из моды, массы предпочитают стихи, и к прозе их надо приохочивать заново. И вот я, читая такую лекцию, приведу различные примеры прозы, познакомлю аудиторию с источниками, где можно встретить различные образцы прозы, и объясню, что эти различия не должны нас автоматически располагать в пользу одного стиля и пренебрегать другими.
Пока все правильно. Но я при этом забуду им сказать, что хорошая проза - редкость, посредственной куда больше, а ужасной и нечитабельной - море. И в это море я своих слушателей отпущу, а если они спросят меня, какая хорошая, а какая плохая, я отговорюсь ризомой и предложу каждому выбирать, что им по душе. Одним по душе прийдется Толстой, другие, и таких наверняка будет больше, Дарья Донцова, а третьим, тоже многочисленным - какой-нибудь фанфик из недр интернета. Могу ли я со спокойной совестью заявить, что я свою задачу выполнил? Нет, совесть меня загрызет и правильно сделает. И вообще все предприятие обернется фарсом.
Стихи ничем не отличаются от прозы, от музыки, от гончарного дела или спорта, от любого рода человеческой деятельности. Есть хорошие стихи, и таких меньшинство, есть посредственные, таких больше, и есть разливанное море чудовищных и бездарных. Сравнение с прозой, приведенное выше, даже не совсем точно и не в пользу стихов: проза, как игра на рояле, может быть посредственной, но читабельной, а стихи - это скорее скрипка. Либо очень хорошо, либо полный атас. Никакой ризомы.
Тут надо упомянуть об элементе риска, всегда сопутствующего творчеству. Если ты замахиваешься на шедевр, ты всегда должен иметь в виду возможность провала, зала, исходящего криком и презрительным свистом. Уберите этот фактор, и искусство умирает. Ризома - это и есть способ нейтрализации риска, страховка, попытка выдать убожество за эстетическую альтернативу.
Иерархия в искусстве существовала всегда, хотя никогда не имела математической точности, с ней можно было спорить. Иногда она приобретала совершенно гипертрофированные размеры - так, в поздней Римской империи Вергилия настолько превозносили над другими поэтами, что остальные просто терялись из виду. Но совершенно не обязательно впадать в такую крайность, чтобы не заметить существенной разницы в качестве продукта между Пушкиным и Бобровым. От того, что у нас были Делез и Гваттари, мы не вправе считать себя умнее всех предыдущих поколений.
Осетрина, как отметил Воланд, бывает только первой свежести, вторая - эвфемизм для тухлой. Поэзия заслуживает как минимум такой же сортировки. Верните нам право на провал и на позор.
Речь шла о том, что ничего обязательного в рифме или скажем размере нет, что верлибр имеет такое же право на существование, как и классические формы, и что понятные и сюжетные стихи не хуже, но и не лучше по определению не очень понятных и затрагивающих в первую очередь эмоции. Все это, на мой взгляд, бесспорно.
Спор начинается там, где разговор заходит об иерархии дарований - или иерархиях. Линор приводит по этому поводу термин «ризома», упомянув при этом, что услыхала его от Станислава Львовского. Я как раз припомнил, что имел по этому поводу однажды беседу со Львовским и Дмитрием Кузьминым в некоем прекрасном саду за обильным столом. Но тогда речь шла просто о древовидных структурах - полагаю, что мои собеседники удержались от термина «ризома» сознательно, понимая, как я отношусь к творческим достижениям постструктурализма, но я ведь тоже их понял. Термин взят, насколько я понимаю, у Делеза и Гваттари и означает он запутанную корневую систему дерева или грибницу, где выделить единую пирамидальную иерархическую структуру практически невозможно, а стало быть невозможно вести речь и о превосходстве одного звена за другим.
О постструктурализме я уже заводил как-то речь и больше не намерен. Доказательность этого комплекса теорий я считаю нулевой, метод аргументации крайне неряшливым и ни к чему не обязывающим, а выводы смехотворными. Предпочитаю спорить на обыденном человеческом языке.
Представим себе на минуту, что Линор говорит не о стихах, а о прозе. Допустим, проза вышла из моды, массы предпочитают стихи, и к прозе их надо приохочивать заново. И вот я, читая такую лекцию, приведу различные примеры прозы, познакомлю аудиторию с источниками, где можно встретить различные образцы прозы, и объясню, что эти различия не должны нас автоматически располагать в пользу одного стиля и пренебрегать другими.
Пока все правильно. Но я при этом забуду им сказать, что хорошая проза - редкость, посредственной куда больше, а ужасной и нечитабельной - море. И в это море я своих слушателей отпущу, а если они спросят меня, какая хорошая, а какая плохая, я отговорюсь ризомой и предложу каждому выбирать, что им по душе. Одним по душе прийдется Толстой, другие, и таких наверняка будет больше, Дарья Донцова, а третьим, тоже многочисленным - какой-нибудь фанфик из недр интернета. Могу ли я со спокойной совестью заявить, что я свою задачу выполнил? Нет, совесть меня загрызет и правильно сделает. И вообще все предприятие обернется фарсом.
Стихи ничем не отличаются от прозы, от музыки, от гончарного дела или спорта, от любого рода человеческой деятельности. Есть хорошие стихи, и таких меньшинство, есть посредственные, таких больше, и есть разливанное море чудовищных и бездарных. Сравнение с прозой, приведенное выше, даже не совсем точно и не в пользу стихов: проза, как игра на рояле, может быть посредственной, но читабельной, а стихи - это скорее скрипка. Либо очень хорошо, либо полный атас. Никакой ризомы.
Тут надо упомянуть об элементе риска, всегда сопутствующего творчеству. Если ты замахиваешься на шедевр, ты всегда должен иметь в виду возможность провала, зала, исходящего криком и презрительным свистом. Уберите этот фактор, и искусство умирает. Ризома - это и есть способ нейтрализации риска, страховка, попытка выдать убожество за эстетическую альтернативу.
Иерархия в искусстве существовала всегда, хотя никогда не имела математической точности, с ней можно было спорить. Иногда она приобретала совершенно гипертрофированные размеры - так, в поздней Римской империи Вергилия настолько превозносили над другими поэтами, что остальные просто терялись из виду. Но совершенно не обязательно впадать в такую крайность, чтобы не заметить существенной разницы в качестве продукта между Пушкиным и Бобровым. От того, что у нас были Делез и Гваттари, мы не вправе считать себя умнее всех предыдущих поколений.
Осетрина, как отметил Воланд, бывает только первой свежести, вторая - эвфемизм для тухлой. Поэзия заслуживает как минимум такой же сортировки. Верните нам право на провал и на позор.