Рассказ Рэя Брэдбери «Я, ракета»-1
Публикуется впервые
Неизвестный рассказ Рэя Брэдбери, написанный от лица боевой ракеты в 1943 году, впервые публикуется на русском языке в журнале «Эсквайр».
Если дело пойдет такими темпами, то пройдут столетия, прежде чем меня пожрут ржа и коррозия. Может, больше. А тем временем у меня в запасе уйма дней и ночей на размышления. Нельзя заставить атомы металла прекратить вращение и гудение на своих орбитах. Вот так металл живет своей загадочной жизнью. Вот металл думает.
Я лежу на бесплодном, каменистом плоскогорье, тронутом тут и там хилой сорной травой и сотней-другой сгорбленных деревьев, торчащих из планетоидных скал. Каждое утро на плоскогорье дует ветер. В сумерках идет дождь, а ночью сгущается безмолвие. Все мое существование теперь сводится к тому, что я валяюсь тут с вывороченными двигателями и искореженной носовой обшивкой.
Однако, сдается мне, что предначертание моей судьбы еще не исполнилось. Ракетный корабль строят не для того, чтобы он лежал в одиночестве на суровом сером плато под ветром и дождем. После стольких космических походов не хочется верить в то, что я так бездарно проведу остаток своих дней именно здесь.
Но пока я ржавею и недоумеваю, я могу все это обдумывать. Как же я здесь очутилась, как меня построили…
В свое время я принимала их всех, то есть экипаж, на борт. Я помню, как они были ранены и покалечены центрифугой или разорваны космическими бомбами. Раз или два мои хвостовые двигатели были раздавлены во время жестокой атаки. На моем корпусе не найдется такого листа обшивки, который не пришлось бы приваривать на место по нескольку раз. Нет такого хронометра на моей приборной доске, который не взорвался бы и не был заменен.
Но самое тяжелое - это замена команды у меня во чреве - этих человечков с чумазыми лицами, что бегали, кричали и дрались за глоток воздуха. И всякий раз, когда я неожиданно закладывала вираж во время экспериментов со свободной гравитацией, у них потроха прилипали к брюшине.
Человечков найти трудно, еще труднее найти им замену после этой, особенно ожесточенной войны миров. Я любила этих человечков, а они любили меня: сдували с меня пылинки, начищая до блеска, как монету, холили, лелеяли. И били. Но за дело.
С самого начала мне хотелось, чтобы от меня была хоть какая-то польза во время дерзких перелетов с Земли на боевые лунные базы - Деймос и Фобос, с которых земляне наносили удары по марсианам.
Процесс моего зарождения на базе, где каркас, обшивку и начинку собирали воедино, проходил в обычных родовых муках. Это я помню смутно, но, когда закончили сварку моего корпуса, смонтировали последний трап и пульт управления, ко мне пришло сознание. Сознание металла. Свободный поток наэлектризованных атомов металла стал осмысленным.
Я могла думать и никому не могла об этом поведать.
Я была боевой ракетой. На носу и корме установили космическую артиллерию и обременили меня багровыми боеприпасами. Я начала осознавать свое предназначение с вожделением и даже с некоторым нетерпением.
Нельзя сказать, что я уже ожила. Скорее, я была младенцем, наполовину покинувшим утробу, но еще бездыханным, беззвучным, неподвижным. Я ждала шлепка по спине, который придаст мне сил и целеустремленности.
- Поторапливайтесь! Поторапливайтесь! Живее! - командовал много лет назад помощник по вооружению, стоя подле моих открытых воздушных шлюзов. Солнце раскалило мой металл, а члены экипажа сновали взад-вперед в грузовичках на резиновом ходу, перевозя космическую взрывчатку - тетрон. - Нам надо на войну успеть! - вещал помощник.
Люди спешили.
Одновременно с возней в моем грузовом отсеке происходило некое странное действо, именуемое присвоением названия кораблю. Мэр какого-то города разбил бутылку пенистого напитка о мою носовую часть. Репортеры пощелкали фотоаппаратами, и небольшая толпа всплеснула руками, помахала ими немного и опустила, словно осознав, что в общем-то глупо портить хорошее шампанское.
Вот тогда-то я и увидела в первый раз капитана, храни его Металл. Он бежал по полю. Владыка моей Судьбы, Властелин моей Души. Он понравился мне с первого взгляда - невысокий ростом, выкроенный из жесткой морщинистой коричневой кожи, в которую врезаны зеленые очи, несокрушимые, как алмазы. Всякий, кто бы его ослушался, рисковал увидеть оскал его неровных зубов сквозь ротовую щель. Громыхая ботинками, он ворвался в воздушный шлюз, и я поняла: вот он, мой господин! Об этом говорили и жестковатые костяшки пальцев, кисти рук, манера сжимать кулаки, и уверенные, отрывистые команды:
- Шевелись! - велел он. - Гоните мэра к чертям собачьим! Очистить стартовую площадку! Герметизировать шлюзы, запереть люки и сваливаем отсюда!
Да, он полюбился мне. Его звали Агнц, как это ни иронично звучит для человека, не имеющего ничего общего с агнцем. Голос капитана Агнца гулко раздавался в моих недрах, и мне нравились его стальные нотки. Не голос, а бронзовый кастет в шелковой оболочке. Текучий, как вода, обжигающий, как кислота.
Меня плотно закупорили. Выдворили мэра вместе с его разбитой вдребезги бутылкой из-под шампанского, которая теперь казалась ребячеством. По всей базе завыли сирены. Экипаж - все двадцать семь душ - работал в моем пищеварительном тракте.
Капитан Агнц крикнул.
Шлепок по спине заставил меня сделать первый вздох, издать первый звук, прийти в первый раз в движение. Агнц стал первотолчком моей жизни.
Я изрыгнула шлейф огня, пыли и воздуха. Застегнутый на молнию по самый острый подбородок, капитан заулюлюкал, уютно устроившись в противоперегрузочном гамаке. Обливаясь потом, команда раскачивалась, подвешенная в своих гамаках. И тут я перестала быть просто металлом на солнцепеке. Я превратилась в певчую птицу чудовищных размеров. Может, кому-то моя песнь показалась бы неистовым грохотом, но для меня она была пением, громким и долгим.
Впервые я вышла в свет, за пределы ангара и базы.
Увиденное меня поразило.
Мой первый бросок в космос уподобился отрочеству человека тринадцати-восемнадцати лет от роду, когда в одночасье с ног на голову переворачивается его мировоззрение. Жизнь накатила на меня цельным комом. Все, что мне было суждено испытать в жизни, навалилось на меня, минуя младенчество и ученичество, без раскачки. Страдания усиливались. Я испытывала перегрузки и натиск со всех сторон сразу. Я даже не подозревала, что такие ощущения и впечатления возможны. Надежное, понятное земное притяжение вдруг исчезло, и соперничающие гравитации космоса пытались меня одолеть.
Луна, а после нее тысяча черных метеоров проносятся мимо в полной тишине. Неописуемые стремнины космоса, тяга к звездам и планетам. А потом, когда мои двигатели отключили, я полетела, как говорится, по инерции, не дыша, не пытаясь пошевелиться.
Капитан Агнц сидел в командном отсеке, похрустывая костяшками.
- Корабль что надо. Отменный корабль. Врежем теперь марсианам по первое число.
Молодой человек по имени Конрад сидел подле капитана за пультом управления.
- Хорошо бы, - сказал он тревожно. - А то ведь в Йорк-Порте нашего возвращения ждет девушка.
Капитан нахмурился.
- Вас обоих? Тебя и Хиллари?
Конрад усмехнулся.
- Нас обоих, летящих в пекло на одном боевом корабле. Так хотя бы я могу следить за этим пьяницей. И буду знать, что он не в Йорк-Порте, пока я набираю ускорение…
По обыкновению речь капитана Агнца была стремительной, как ртуть.
- Космос - неподходящее место для разговоров о любви. Как, впрочем, для любых разговоров. Это все равно, что громко смеяться в огромном соборе или пытаться вальсировать под гимны.
- Гляньте-ка - сентименталист, - заметил Конрад.
Агнца передернуло. Он рассердился на самого себя.
- Гляньте-ка - олух царя небесного, - процедил он и принялся мерить отсек шагами.
Они стали моей неотъемлемой частью: Агнц, Конрад и экипаж. Словно кровь, пульсирующая в артериях живого тела, словно лейкоциты и бактерии, и жидкость, поддерживающая их существование, как воздух, продувающий мои камеры и попадающий в мое сердце и в мои двигатели, утоляющий мой разгоревшийся аппетит, не догадываясь о том, что они всего лишь единицы энергии, подобно корпускулам, придающим большой массе - то есть мне - подпитку, жизнь и тягу.
Как и в любом теле, во мне водились микробы. Подрывные элементы. Болезни, а также сторожевые лейкоциты.
Нам всем поручили одно дело. Это мне было известно. А именно: отбивать усиливающиеся атаки на цитадели землян - Фобос и Деймос. Я ощущала ползучее напряжение, нараставшее с каждым днем. Члены экипажа слишком много курили, кусали губы и сквернословили. Впереди нас ждали великие дела.
В моем теле микробы присутствовали в незначительном количестве, но они были опасны, ибо передвигались свободно и беспрепятственно, не вызывая подозрений. Звали их Антон Ларион и Ли Беллок. Я называю их микробами просто потому, что, как и в случае с микроскопическими организмами в большом теле, их функции заключались в том, чтобы отравить и уничтожить меня. А лучший способ привести меня в негодность - это частичное уничтожение моей алой крови, то есть капитана Агнца или его боевых расчетов. Ларион и Беллок вознамерились их тихо и изощренно отравить.
Самосохранение - вечный и всеобъемлющий инстинкт. Он свойственен как металлам, так и амебам. Он свойственен как человеку, так и металлу. Моему телу угрожало нападение. Удара извне я не опасалась. А вот насчет удара изнутри такой уверенности не было. Внезапное нападение могло убить меня вскоре после моего рождения. Я не одобряла этот замысел.
Я летела сквозь космос к Марсу. Я не могла говорить. Я могла лишь ощущать голосовые вибрации в своем нутре. Голоса Хиллари и Конрада, спорящих об Алисе - своей женщине в Йорк-Порте, голос капитана, устраивающего нагоняй экипажу, когда мы достигли пояса астероидов. И посреди этого потекла тайная ядовитая струя - Ларион и Беллок - их голоса отскакивали от моего корпуса:
- Беллок, ты знаешь план. Я не хочу, чтобы ты спекся в критический момент.
- Какого черта. Я знаю свое дело. Не волнуйся.
- Ладно. Объясняю. Что касается убийства капитана Агнца, это исключено. Нас двое против всего экипажа - двадцати четырех человек. Я хочу дожить до получения денег, обещанных за эту… работу.
- Тогда остаются… двигатели…
- Я - за, если и ты за. Это боевой корабль. Ради скорости с него сняты запчасти и лишний груз. Часовые мины способны сотворить чудеса с главными двигателями. И когда это случится, у нас хватит времени свалить отсюда подальше в космос?
- Когда?
- Как сменится вахта. Начнется неизбежная в таких случаях неразбериха. Половина экипажа слишком устала, чтобы волноваться, а другая половина только заступила, вялая спросонья.
- Годится. Гм. Но мне в некотором роде очень жаль.
- Чего?
- Добротная новенькая ракета, ни разу не испытанная. Революционная конструкция. Никогда раньше мне не нравилось работать на двигателях, пока я не получил пульт управления на этом драндулете. Не ракета, а конфетка. А двигатели слаще цветочного нектара. И все это полетит в тартарары, еще не успев себя толком проявить.
- Тебе же за это платят. Чего тебе еще надо?
- Да уж. Мне заплатят. Конечно.
- Тогда заткнись и пошли.
Обыденное кровообращение экипажа по моим артериям привело Лариона и Беллока вниз, на их посты в топливном и двигательном отсеках. Яд попал в мое сердце, дожидаясь своего часа.
Не передать словами, что происходит внутри моего металла. Не найдется таких сравнений и метафор для крутых, заточенных, озлобленных вибраций, пронизывающих безъязыкую дюрасталь. Другая кровь внутри меня была еще здорова, непорочна, не испорчена и неутомима.
- Капитан.
- Беллок, - Агнц козырнул в ответ. - Ларион.
- Капитан.
- Спускаетесь в отсек? - спросил капитан.
- Да, сэр.
- Я спущусь к вам… - Агнц посмотрел на наручные часы, - скажем, через тридцать минут. Проверим с вами вспомогательные двигатели, Беллок.
- Есть, сэр.
- Тогда по местам.
Беллок и Ларион стали спускаться.
Агнц стремительно направился в вычислительный отсек переговорить с молодым Айресом, застенчивым безусым юношей с ниспадающими на глаза волосами, который, казалось, только что выпустился из Семантической школы. В присутствии капитана его розовощекое лицо зарделось. Они словно приходились друг другу дедом и внуком.
Вместе они прозондировали карты звездного неба, а когда закончили, Агнц прошелся из угла в угол, хмурясь и разглядывая носки своих ботинок. Айрес занимался вычислениями.
Постояв, Агнц озабоченно посмотрел в иллюминатор и спустя минуту сказал:
- Как-то, еще совсем маленьким, я стоял на краю Большого каньона и думал, что отныне меня ничем не удивишь…- Пауза. - A теперь я получил свое первое капитанское назначение и… - он тихо похлопал меня по корпусу, - первоклассную красотку ракету под свое командование. - И тут же вопрос Айресу: - Айрес, вы кто?
Огорошенный Айрес захлопал глазами:
- Я, сэр?
Капитан стоял, повернувшись к Айресу крепкой маленькой спиной, проводя смотр звезд, словно небесного воинства, переданного под его начало.
- Да. Какого вы вероисповедания, я хотел спросить, - уточнил он.
- А! - большим и указательным Айрес потянул себя за правую ушную мочку. - Я был агностиком первого класса. Получил степень, или лучше сказать - был выпущен с понижением из Академии атеизма.
Капитан не отрывая глаз смотрел на звезды.
- Вы сказали «был», Айрес. Вы подчеркнули это слово.
Айрес скривил рот в полуулыбке.
- Точно. Я хотел сказать… Да, сэр. Но это мой первый полет, сэр. Так что это многое меняет.
- Неужели?
- Да, меняет, сэр.
Капитан покачался на каблуках.
- Каким образом, Айрес?
- Вам, как и мне, известно одно высказывание. Старинное высказывание. И мудрое. Оно звучит так: «Баптист - это атеист, слетавший на Луну».
- Это относится и к методистам, и к епископалианцам, и к трясунам.
- Да, сэр.
Капитан издал звук, напоминающий смех.
- Все мы одинаковы. Все до единого, Айрес. Толстокожие богоборцы, честные и порядочные, когда мы у себя в Бруклине и в Вошоки. Достаточно лишить нас земли и притяжения, и мы превращаемся в слезливых детишек без подгузников в долгой черной ночи. Черт побери, да разве найдется сегодня хоть один ненабожный звездолетчик, Айрес!
- А вы набожны, капитан?
Агнц закрыл рот, посмотрел в иллюминатор. Поднял маленькую руку, плавно вытягивая ее вперед.
- История всегда повторяется, Айрес. Первый полет обращает нас в истинную веру. Первый же. Достаточно постоять здесь пятнадцать минут или полчаса и посмотреть на космос, осознавая, что ты ничтожен, как суетливая мошка. Смотришь на эти чертовски прекрасные звезды и ловишь себя на том, что ты грохнулся на колени и ревешь в три ручья. В животе жар, голова кругом. И с тех пор ты навсегда становишься кротким и смиренным.
Агнц неожиданно отвлекся от раздумий, озираясь по сторонам, спустился по лестнице, схватился за поручень и пристально посмотрел на Айреса.
- Вот таким образом, - подчеркнул он, - но учтите: я никогда не засматриваюсь на звезды! Мне надо командовать кораблем… нету на это времени. А если вы поверили во все сказанное мной… катитесь к черту! Мне следовало бы наложить на вас взыскание за расспрашивание старшего по званию!
Агнц рванул вниз по поручням.
Айрес остался сидеть, пытаясь вести вычисления. Через некоторое время он посмотрел вверх на иллюминатор. Его глаза расширились и почернели. Он встал. Прошагал по вычислительному отсеку и остановился, пристально глядя в иллюминатор. Можно было подумать, он слушает музыку. Его губы шевелились.
- Как там сказал капитан? Простоять пятнадцать минут или полчаса? Тоже мне… - он преклонил колени, коснувшись ими пола. - Да я запросто покажу лучшее время, чем у капитана!
Благородная кровь. Благородный лейкоцит. Благородный Айрес.
Впереди возник Марс, а с ним и первая по настоящему мощная гравитационная сила с тех пор, как я покинула Землю, пролетев мимо Луны. Марс замаячил, словно бурое пятно запекшейся крови в пустоте. Масса есть половое влечение космоса, а тяготение - это страстное желание массы, гравитационное либидо гигантского тела - жажда любви ко всем мелким телам, пересекающим его границы в космосе. Я слышала, как простой народец, обитающий внутри меня, сравнивает планету с пчелиной маткой. С наивысшим притяжением, которого жаждут все. Жестокая блудница, которая спаривается со всеми без разбору, толкая на погибель, пчеломатка, увлекает за собой весь рой. Вот и я теперь часть роя, первая среди многих летящих следом за мной, предпочитающая зов одного тяготения другому.
Но яд оставался во мне. И не было способа сообщить об этом экипажу капитана Агнца. Часы тикали на приборной доске, и время пролетало величественно и незаметно в движении звезд.
Капитан Агнц спустился в машинное отделение, осмотрел мое сердце и вспомогательные двигатели. Он делал резкие замечания и отдавал отрывистые команды, пересыпая свою речь бранными словечками. Затем он вскарабкался по лестнице в камбуз перекусить.
Беллок и Ларион остались внизу.
- Первым делом, Беллок, ты проверил спасательные шлюпки?
- Да. Шлюпка №3. Я ее подготовил час назад.
- Хорошо. Теперь…
Кок поставил перед капитаном Агнцем суповую миску. Вытянув губы трубочкой, Агнц всунул в рот ложку и почмокал в знак одобрения.
- Кок?
- Да, сэр? - Кок вытер большим полотенцем испачканные маслом руки.
- Это ты изобрел гравитационную суповую миску и гравитационную ложку?
Кок поглядел на свои ступни.
- Я, сэр.
- Восхитительное изобретение, Кок. Я помню те времена, когда все жидкости на борту ракеты приходилось потягивать из бутылки с соской. Я чувствовал себя сопливым младенцем.
Кок хмыкнул, вернувшись к протиранию посуды.
- Корабельной гравитации не хватало, чтобы притягивать суп, тогда я на досуге придумал гравитационную ложку. Получилось.
Капитан ел молча. Спустя минуту он сказал:
- Наверное, я старею, Кок. Видно, я заболел.
- Капитан!
Агнц раздраженно помахал ложкой.
- Нет, ничего такого. Я хочу сказать, сегодня я что-то расчувствовался. Я чувствую себя… как бы это сказать? Черт возьми, не могу найти нужные слова. Почему ты решил лететь на боевом корабле, Кок?
Кок туго скрутил полотенце.
- У меня с марсианами кое-какие счеты. Три года назад они убили моих родителей.
- Ясно, - сказал капитан.
Беллок и Ларион находились внизу.
Кок посмотрел на своего командира, на его маленькое сосредоточенное смуглое лицо. На вид ему можно было дать лет тридцать пять как, впрочем, и сорок, и пятьдесят.
Агнц метнул в него взгляд. Кок сглотнул.
- Прошу прощения.
- Гм?
- Я хотел спросить…
- О чем?
Беллок. Ларион. Беллок внизу. Ларион карабкается по лестнице, чтобы забрать часовые мины. Марс маячит впереди. Времени мало, в обрез.
В десятке отсеков моего корпуса вычислители, артиллеристы, инженеры, лоцманы, ничего не подозревая, исполняли свои привычные обязанности, пока на камбузе Агнц и Кок вели непринужденный разговор. А тем временем Ларион пыхтел, поднимаясь по лестнице к спрятанным часовым минам.
Кок сказал:
- О том, почему вы стали командиром боевого корабля, сэр?
- Я? - фыркнул Агнц. - Пять лет назад я зашел в питейное заведение «Голубой канал» на Марсе. Я встретил там девушку…
- А-а, понимаю…
- Ни черта ты не понимаешь, кастрюля! До чего же она была хороша, черт возьми! Характер утонченной кошки, и нравы под стать. Искристые волосы, черные, шелковистые, как паутина. Глаза синие, как холодные воды глубокого канала. Я хотел взять ее с собой на Землю. Началась война, меня отозвали, и…
- И однажды, - закончил за него Кок, - когда вы поможете закончить войну, вы отправитесь на ее поиски. И когда окажетесь на базе Деймос-Фобос, попытаетесь проникнуть тайком на Марс и похитить ее.
Агнц ел, кивая.
- Ребячество, да?
- Нет, наверное, если она еще ждет.
- Она ждет… если я знаю Ирелу, то ждет.
Айрес в вычислительном отсеке.
Кроваво-красный Марс увеличивается в размерах.
Агнц в камбузе.
Хиллари и Конрад на командном посту №1!
А внизу, где ширится, разрастается и выплескивается в космос моя мощь, я чувствую вибрации Беллока. А вот - Ларион поднимается по лестнице на склад.
Ларион проходит мимо камбуза.
- Сэр.
Агнц кивает, не отрываясь от еды.
Ларион поднимается в вычислительный отсек, минует его, посвистывая, и задерживается на складе.
Космос содрогается от моего предостережения.
Источник.
Окончание следует.
Неизвестный рассказ Рэя Брэдбери, написанный от лица боевой ракеты в 1943 году, впервые публикуется на русском языке в журнале «Эсквайр».
Если дело пойдет такими темпами, то пройдут столетия, прежде чем меня пожрут ржа и коррозия. Может, больше. А тем временем у меня в запасе уйма дней и ночей на размышления. Нельзя заставить атомы металла прекратить вращение и гудение на своих орбитах. Вот так металл живет своей загадочной жизнью. Вот металл думает.
Я лежу на бесплодном, каменистом плоскогорье, тронутом тут и там хилой сорной травой и сотней-другой сгорбленных деревьев, торчащих из планетоидных скал. Каждое утро на плоскогорье дует ветер. В сумерках идет дождь, а ночью сгущается безмолвие. Все мое существование теперь сводится к тому, что я валяюсь тут с вывороченными двигателями и искореженной носовой обшивкой.
Однако, сдается мне, что предначертание моей судьбы еще не исполнилось. Ракетный корабль строят не для того, чтобы он лежал в одиночестве на суровом сером плато под ветром и дождем. После стольких космических походов не хочется верить в то, что я так бездарно проведу остаток своих дней именно здесь.
Но пока я ржавею и недоумеваю, я могу все это обдумывать. Как же я здесь очутилась, как меня построили…
В свое время я принимала их всех, то есть экипаж, на борт. Я помню, как они были ранены и покалечены центрифугой или разорваны космическими бомбами. Раз или два мои хвостовые двигатели были раздавлены во время жестокой атаки. На моем корпусе не найдется такого листа обшивки, который не пришлось бы приваривать на место по нескольку раз. Нет такого хронометра на моей приборной доске, который не взорвался бы и не был заменен.
Но самое тяжелое - это замена команды у меня во чреве - этих человечков с чумазыми лицами, что бегали, кричали и дрались за глоток воздуха. И всякий раз, когда я неожиданно закладывала вираж во время экспериментов со свободной гравитацией, у них потроха прилипали к брюшине.
Человечков найти трудно, еще труднее найти им замену после этой, особенно ожесточенной войны миров. Я любила этих человечков, а они любили меня: сдували с меня пылинки, начищая до блеска, как монету, холили, лелеяли. И били. Но за дело.
С самого начала мне хотелось, чтобы от меня была хоть какая-то польза во время дерзких перелетов с Земли на боевые лунные базы - Деймос и Фобос, с которых земляне наносили удары по марсианам.
Процесс моего зарождения на базе, где каркас, обшивку и начинку собирали воедино, проходил в обычных родовых муках. Это я помню смутно, но, когда закончили сварку моего корпуса, смонтировали последний трап и пульт управления, ко мне пришло сознание. Сознание металла. Свободный поток наэлектризованных атомов металла стал осмысленным.
Я могла думать и никому не могла об этом поведать.
Я была боевой ракетой. На носу и корме установили космическую артиллерию и обременили меня багровыми боеприпасами. Я начала осознавать свое предназначение с вожделением и даже с некоторым нетерпением.
Нельзя сказать, что я уже ожила. Скорее, я была младенцем, наполовину покинувшим утробу, но еще бездыханным, беззвучным, неподвижным. Я ждала шлепка по спине, который придаст мне сил и целеустремленности.
- Поторапливайтесь! Поторапливайтесь! Живее! - командовал много лет назад помощник по вооружению, стоя подле моих открытых воздушных шлюзов. Солнце раскалило мой металл, а члены экипажа сновали взад-вперед в грузовичках на резиновом ходу, перевозя космическую взрывчатку - тетрон. - Нам надо на войну успеть! - вещал помощник.
Люди спешили.
Одновременно с возней в моем грузовом отсеке происходило некое странное действо, именуемое присвоением названия кораблю. Мэр какого-то города разбил бутылку пенистого напитка о мою носовую часть. Репортеры пощелкали фотоаппаратами, и небольшая толпа всплеснула руками, помахала ими немного и опустила, словно осознав, что в общем-то глупо портить хорошее шампанское.
Вот тогда-то я и увидела в первый раз капитана, храни его Металл. Он бежал по полю. Владыка моей Судьбы, Властелин моей Души. Он понравился мне с первого взгляда - невысокий ростом, выкроенный из жесткой морщинистой коричневой кожи, в которую врезаны зеленые очи, несокрушимые, как алмазы. Всякий, кто бы его ослушался, рисковал увидеть оскал его неровных зубов сквозь ротовую щель. Громыхая ботинками, он ворвался в воздушный шлюз, и я поняла: вот он, мой господин! Об этом говорили и жестковатые костяшки пальцев, кисти рук, манера сжимать кулаки, и уверенные, отрывистые команды:
- Шевелись! - велел он. - Гоните мэра к чертям собачьим! Очистить стартовую площадку! Герметизировать шлюзы, запереть люки и сваливаем отсюда!
Да, он полюбился мне. Его звали Агнц, как это ни иронично звучит для человека, не имеющего ничего общего с агнцем. Голос капитана Агнца гулко раздавался в моих недрах, и мне нравились его стальные нотки. Не голос, а бронзовый кастет в шелковой оболочке. Текучий, как вода, обжигающий, как кислота.
Меня плотно закупорили. Выдворили мэра вместе с его разбитой вдребезги бутылкой из-под шампанского, которая теперь казалась ребячеством. По всей базе завыли сирены. Экипаж - все двадцать семь душ - работал в моем пищеварительном тракте.
Капитан Агнц крикнул.
Шлепок по спине заставил меня сделать первый вздох, издать первый звук, прийти в первый раз в движение. Агнц стал первотолчком моей жизни.
Я изрыгнула шлейф огня, пыли и воздуха. Застегнутый на молнию по самый острый подбородок, капитан заулюлюкал, уютно устроившись в противоперегрузочном гамаке. Обливаясь потом, команда раскачивалась, подвешенная в своих гамаках. И тут я перестала быть просто металлом на солнцепеке. Я превратилась в певчую птицу чудовищных размеров. Может, кому-то моя песнь показалась бы неистовым грохотом, но для меня она была пением, громким и долгим.
Впервые я вышла в свет, за пределы ангара и базы.
Увиденное меня поразило.
Мой первый бросок в космос уподобился отрочеству человека тринадцати-восемнадцати лет от роду, когда в одночасье с ног на голову переворачивается его мировоззрение. Жизнь накатила на меня цельным комом. Все, что мне было суждено испытать в жизни, навалилось на меня, минуя младенчество и ученичество, без раскачки. Страдания усиливались. Я испытывала перегрузки и натиск со всех сторон сразу. Я даже не подозревала, что такие ощущения и впечатления возможны. Надежное, понятное земное притяжение вдруг исчезло, и соперничающие гравитации космоса пытались меня одолеть.
Луна, а после нее тысяча черных метеоров проносятся мимо в полной тишине. Неописуемые стремнины космоса, тяга к звездам и планетам. А потом, когда мои двигатели отключили, я полетела, как говорится, по инерции, не дыша, не пытаясь пошевелиться.
Капитан Агнц сидел в командном отсеке, похрустывая костяшками.
- Корабль что надо. Отменный корабль. Врежем теперь марсианам по первое число.
Молодой человек по имени Конрад сидел подле капитана за пультом управления.
- Хорошо бы, - сказал он тревожно. - А то ведь в Йорк-Порте нашего возвращения ждет девушка.
Капитан нахмурился.
- Вас обоих? Тебя и Хиллари?
Конрад усмехнулся.
- Нас обоих, летящих в пекло на одном боевом корабле. Так хотя бы я могу следить за этим пьяницей. И буду знать, что он не в Йорк-Порте, пока я набираю ускорение…
По обыкновению речь капитана Агнца была стремительной, как ртуть.
- Космос - неподходящее место для разговоров о любви. Как, впрочем, для любых разговоров. Это все равно, что громко смеяться в огромном соборе или пытаться вальсировать под гимны.
- Гляньте-ка - сентименталист, - заметил Конрад.
Агнца передернуло. Он рассердился на самого себя.
- Гляньте-ка - олух царя небесного, - процедил он и принялся мерить отсек шагами.
Они стали моей неотъемлемой частью: Агнц, Конрад и экипаж. Словно кровь, пульсирующая в артериях живого тела, словно лейкоциты и бактерии, и жидкость, поддерживающая их существование, как воздух, продувающий мои камеры и попадающий в мое сердце и в мои двигатели, утоляющий мой разгоревшийся аппетит, не догадываясь о том, что они всего лишь единицы энергии, подобно корпускулам, придающим большой массе - то есть мне - подпитку, жизнь и тягу.
Как и в любом теле, во мне водились микробы. Подрывные элементы. Болезни, а также сторожевые лейкоциты.
Нам всем поручили одно дело. Это мне было известно. А именно: отбивать усиливающиеся атаки на цитадели землян - Фобос и Деймос. Я ощущала ползучее напряжение, нараставшее с каждым днем. Члены экипажа слишком много курили, кусали губы и сквернословили. Впереди нас ждали великие дела.
В моем теле микробы присутствовали в незначительном количестве, но они были опасны, ибо передвигались свободно и беспрепятственно, не вызывая подозрений. Звали их Антон Ларион и Ли Беллок. Я называю их микробами просто потому, что, как и в случае с микроскопическими организмами в большом теле, их функции заключались в том, чтобы отравить и уничтожить меня. А лучший способ привести меня в негодность - это частичное уничтожение моей алой крови, то есть капитана Агнца или его боевых расчетов. Ларион и Беллок вознамерились их тихо и изощренно отравить.
Самосохранение - вечный и всеобъемлющий инстинкт. Он свойственен как металлам, так и амебам. Он свойственен как человеку, так и металлу. Моему телу угрожало нападение. Удара извне я не опасалась. А вот насчет удара изнутри такой уверенности не было. Внезапное нападение могло убить меня вскоре после моего рождения. Я не одобряла этот замысел.
Я летела сквозь космос к Марсу. Я не могла говорить. Я могла лишь ощущать голосовые вибрации в своем нутре. Голоса Хиллари и Конрада, спорящих об Алисе - своей женщине в Йорк-Порте, голос капитана, устраивающего нагоняй экипажу, когда мы достигли пояса астероидов. И посреди этого потекла тайная ядовитая струя - Ларион и Беллок - их голоса отскакивали от моего корпуса:
- Беллок, ты знаешь план. Я не хочу, чтобы ты спекся в критический момент.
- Какого черта. Я знаю свое дело. Не волнуйся.
- Ладно. Объясняю. Что касается убийства капитана Агнца, это исключено. Нас двое против всего экипажа - двадцати четырех человек. Я хочу дожить до получения денег, обещанных за эту… работу.
- Тогда остаются… двигатели…
- Я - за, если и ты за. Это боевой корабль. Ради скорости с него сняты запчасти и лишний груз. Часовые мины способны сотворить чудеса с главными двигателями. И когда это случится, у нас хватит времени свалить отсюда подальше в космос?
- Когда?
- Как сменится вахта. Начнется неизбежная в таких случаях неразбериха. Половина экипажа слишком устала, чтобы волноваться, а другая половина только заступила, вялая спросонья.
- Годится. Гм. Но мне в некотором роде очень жаль.
- Чего?
- Добротная новенькая ракета, ни разу не испытанная. Революционная конструкция. Никогда раньше мне не нравилось работать на двигателях, пока я не получил пульт управления на этом драндулете. Не ракета, а конфетка. А двигатели слаще цветочного нектара. И все это полетит в тартарары, еще не успев себя толком проявить.
- Тебе же за это платят. Чего тебе еще надо?
- Да уж. Мне заплатят. Конечно.
- Тогда заткнись и пошли.
Обыденное кровообращение экипажа по моим артериям привело Лариона и Беллока вниз, на их посты в топливном и двигательном отсеках. Яд попал в мое сердце, дожидаясь своего часа.
Не передать словами, что происходит внутри моего металла. Не найдется таких сравнений и метафор для крутых, заточенных, озлобленных вибраций, пронизывающих безъязыкую дюрасталь. Другая кровь внутри меня была еще здорова, непорочна, не испорчена и неутомима.
- Капитан.
- Беллок, - Агнц козырнул в ответ. - Ларион.
- Капитан.
- Спускаетесь в отсек? - спросил капитан.
- Да, сэр.
- Я спущусь к вам… - Агнц посмотрел на наручные часы, - скажем, через тридцать минут. Проверим с вами вспомогательные двигатели, Беллок.
- Есть, сэр.
- Тогда по местам.
Беллок и Ларион стали спускаться.
Агнц стремительно направился в вычислительный отсек переговорить с молодым Айресом, застенчивым безусым юношей с ниспадающими на глаза волосами, который, казалось, только что выпустился из Семантической школы. В присутствии капитана его розовощекое лицо зарделось. Они словно приходились друг другу дедом и внуком.
Вместе они прозондировали карты звездного неба, а когда закончили, Агнц прошелся из угла в угол, хмурясь и разглядывая носки своих ботинок. Айрес занимался вычислениями.
Постояв, Агнц озабоченно посмотрел в иллюминатор и спустя минуту сказал:
- Как-то, еще совсем маленьким, я стоял на краю Большого каньона и думал, что отныне меня ничем не удивишь…- Пауза. - A теперь я получил свое первое капитанское назначение и… - он тихо похлопал меня по корпусу, - первоклассную красотку ракету под свое командование. - И тут же вопрос Айресу: - Айрес, вы кто?
Огорошенный Айрес захлопал глазами:
- Я, сэр?
Капитан стоял, повернувшись к Айресу крепкой маленькой спиной, проводя смотр звезд, словно небесного воинства, переданного под его начало.
- Да. Какого вы вероисповедания, я хотел спросить, - уточнил он.
- А! - большим и указательным Айрес потянул себя за правую ушную мочку. - Я был агностиком первого класса. Получил степень, или лучше сказать - был выпущен с понижением из Академии атеизма.
Капитан не отрывая глаз смотрел на звезды.
- Вы сказали «был», Айрес. Вы подчеркнули это слово.
Айрес скривил рот в полуулыбке.
- Точно. Я хотел сказать… Да, сэр. Но это мой первый полет, сэр. Так что это многое меняет.
- Неужели?
- Да, меняет, сэр.
Капитан покачался на каблуках.
- Каким образом, Айрес?
- Вам, как и мне, известно одно высказывание. Старинное высказывание. И мудрое. Оно звучит так: «Баптист - это атеист, слетавший на Луну».
- Это относится и к методистам, и к епископалианцам, и к трясунам.
- Да, сэр.
Капитан издал звук, напоминающий смех.
- Все мы одинаковы. Все до единого, Айрес. Толстокожие богоборцы, честные и порядочные, когда мы у себя в Бруклине и в Вошоки. Достаточно лишить нас земли и притяжения, и мы превращаемся в слезливых детишек без подгузников в долгой черной ночи. Черт побери, да разве найдется сегодня хоть один ненабожный звездолетчик, Айрес!
- А вы набожны, капитан?
Агнц закрыл рот, посмотрел в иллюминатор. Поднял маленькую руку, плавно вытягивая ее вперед.
- История всегда повторяется, Айрес. Первый полет обращает нас в истинную веру. Первый же. Достаточно постоять здесь пятнадцать минут или полчаса и посмотреть на космос, осознавая, что ты ничтожен, как суетливая мошка. Смотришь на эти чертовски прекрасные звезды и ловишь себя на том, что ты грохнулся на колени и ревешь в три ручья. В животе жар, голова кругом. И с тех пор ты навсегда становишься кротким и смиренным.
Агнц неожиданно отвлекся от раздумий, озираясь по сторонам, спустился по лестнице, схватился за поручень и пристально посмотрел на Айреса.
- Вот таким образом, - подчеркнул он, - но учтите: я никогда не засматриваюсь на звезды! Мне надо командовать кораблем… нету на это времени. А если вы поверили во все сказанное мной… катитесь к черту! Мне следовало бы наложить на вас взыскание за расспрашивание старшего по званию!
Агнц рванул вниз по поручням.
Айрес остался сидеть, пытаясь вести вычисления. Через некоторое время он посмотрел вверх на иллюминатор. Его глаза расширились и почернели. Он встал. Прошагал по вычислительному отсеку и остановился, пристально глядя в иллюминатор. Можно было подумать, он слушает музыку. Его губы шевелились.
- Как там сказал капитан? Простоять пятнадцать минут или полчаса? Тоже мне… - он преклонил колени, коснувшись ими пола. - Да я запросто покажу лучшее время, чем у капитана!
Благородная кровь. Благородный лейкоцит. Благородный Айрес.
Впереди возник Марс, а с ним и первая по настоящему мощная гравитационная сила с тех пор, как я покинула Землю, пролетев мимо Луны. Марс замаячил, словно бурое пятно запекшейся крови в пустоте. Масса есть половое влечение космоса, а тяготение - это страстное желание массы, гравитационное либидо гигантского тела - жажда любви ко всем мелким телам, пересекающим его границы в космосе. Я слышала, как простой народец, обитающий внутри меня, сравнивает планету с пчелиной маткой. С наивысшим притяжением, которого жаждут все. Жестокая блудница, которая спаривается со всеми без разбору, толкая на погибель, пчеломатка, увлекает за собой весь рой. Вот и я теперь часть роя, первая среди многих летящих следом за мной, предпочитающая зов одного тяготения другому.
Но яд оставался во мне. И не было способа сообщить об этом экипажу капитана Агнца. Часы тикали на приборной доске, и время пролетало величественно и незаметно в движении звезд.
Капитан Агнц спустился в машинное отделение, осмотрел мое сердце и вспомогательные двигатели. Он делал резкие замечания и отдавал отрывистые команды, пересыпая свою речь бранными словечками. Затем он вскарабкался по лестнице в камбуз перекусить.
Беллок и Ларион остались внизу.
- Первым делом, Беллок, ты проверил спасательные шлюпки?
- Да. Шлюпка №3. Я ее подготовил час назад.
- Хорошо. Теперь…
Кок поставил перед капитаном Агнцем суповую миску. Вытянув губы трубочкой, Агнц всунул в рот ложку и почмокал в знак одобрения.
- Кок?
- Да, сэр? - Кок вытер большим полотенцем испачканные маслом руки.
- Это ты изобрел гравитационную суповую миску и гравитационную ложку?
Кок поглядел на свои ступни.
- Я, сэр.
- Восхитительное изобретение, Кок. Я помню те времена, когда все жидкости на борту ракеты приходилось потягивать из бутылки с соской. Я чувствовал себя сопливым младенцем.
Кок хмыкнул, вернувшись к протиранию посуды.
- Корабельной гравитации не хватало, чтобы притягивать суп, тогда я на досуге придумал гравитационную ложку. Получилось.
Капитан ел молча. Спустя минуту он сказал:
- Наверное, я старею, Кок. Видно, я заболел.
- Капитан!
Агнц раздраженно помахал ложкой.
- Нет, ничего такого. Я хочу сказать, сегодня я что-то расчувствовался. Я чувствую себя… как бы это сказать? Черт возьми, не могу найти нужные слова. Почему ты решил лететь на боевом корабле, Кок?
Кок туго скрутил полотенце.
- У меня с марсианами кое-какие счеты. Три года назад они убили моих родителей.
- Ясно, - сказал капитан.
Беллок и Ларион находились внизу.
Кок посмотрел на своего командира, на его маленькое сосредоточенное смуглое лицо. На вид ему можно было дать лет тридцать пять как, впрочем, и сорок, и пятьдесят.
Агнц метнул в него взгляд. Кок сглотнул.
- Прошу прощения.
- Гм?
- Я хотел спросить…
- О чем?
Беллок. Ларион. Беллок внизу. Ларион карабкается по лестнице, чтобы забрать часовые мины. Марс маячит впереди. Времени мало, в обрез.
В десятке отсеков моего корпуса вычислители, артиллеристы, инженеры, лоцманы, ничего не подозревая, исполняли свои привычные обязанности, пока на камбузе Агнц и Кок вели непринужденный разговор. А тем временем Ларион пыхтел, поднимаясь по лестнице к спрятанным часовым минам.
Кок сказал:
- О том, почему вы стали командиром боевого корабля, сэр?
- Я? - фыркнул Агнц. - Пять лет назад я зашел в питейное заведение «Голубой канал» на Марсе. Я встретил там девушку…
- А-а, понимаю…
- Ни черта ты не понимаешь, кастрюля! До чего же она была хороша, черт возьми! Характер утонченной кошки, и нравы под стать. Искристые волосы, черные, шелковистые, как паутина. Глаза синие, как холодные воды глубокого канала. Я хотел взять ее с собой на Землю. Началась война, меня отозвали, и…
- И однажды, - закончил за него Кок, - когда вы поможете закончить войну, вы отправитесь на ее поиски. И когда окажетесь на базе Деймос-Фобос, попытаетесь проникнуть тайком на Марс и похитить ее.
Агнц ел, кивая.
- Ребячество, да?
- Нет, наверное, если она еще ждет.
- Она ждет… если я знаю Ирелу, то ждет.
Айрес в вычислительном отсеке.
Кроваво-красный Марс увеличивается в размерах.
Агнц в камбузе.
Хиллари и Конрад на командном посту №1!
А внизу, где ширится, разрастается и выплескивается в космос моя мощь, я чувствую вибрации Беллока. А вот - Ларион поднимается по лестнице на склад.
Ларион проходит мимо камбуза.
- Сэр.
Агнц кивает, не отрываясь от еды.
Ларион поднимается в вычислительный отсек, минует его, посвистывая, и задерживается на складе.
Космос содрогается от моего предостережения.
Источник.
Окончание следует.