Зармина: глава 1 (начало)
Наконец-то я сподобился продолжить то, что начал вот здесь. Под катом - начало первой главы. Рекомендую сначала перечитать пролог, поскольку я его обновил 08.07.2011. Ну и про помидоры в комментах не забываем :)))
Глава 1
1.
Аккуратно посадить элкар на пятачке прямо перед университетским ангаром, крылья убрать, три яруса вниз, четвертый поворот направо, двадцать восьмой бокс, место 1523. Холостой ход, фиксатор до упора, кондиционер в салоне отключить, полный стоп - и бегом к подъёмникам. Подземная парковка университета не кондиционировалась (руководство экономило на всем, на чем можно - а зачастую и на том, на чем нельзя), и все долгие летние месяцы в парковочном ангаре стояла убийственная, невыносимая духота. Сотрудники регулярно возмущались, грозили отправить официальную жалобу в федеральную Комиссию по труду, но проректор только разводил руками - мол, не взыщите, нету денег. Ничего не изменил даже вопиющий случай с пожилым профессором Йоханссоном, упавшим в обморок от жары на пути от лифта к своему элкару и пролежавшему без сознания в пыльном закоулке ангара почти час, прежде чем его чисто случайно обнаружила аспирантка Гуань Ли, задержавшаяся в тот день в лаборатории. Она-то и доставила профессора в реанимацию, попутно отхватив два предупреждения от робополицейских за превышение скорости. История попала не только в местные, но и в федеральные газеты, скандал был довольно громкий, но администрации университета все сошло с рук. Единственным реальным последствием было то, что Совет университета в скором времени, воспользовавшись окончанием срока очередного контракта, отправил Йоханссона на пенсию «по возрасту и состоянию здоровья», несмотря на его несогласие и бурные протесты студентов, у которых «Старик Йоха» был одним из любимейших лекторов. Больше не изменилось ничего, и все знали, почему. На каждом втором публичном голоснимке ректор университета позировал в обнимку с Куртом Вессербахом - основателем и владельцем корпорации «KW Star». Поговаривали, что ректор - через подставных лиц, разумеется, - и сам владеет немалым пакетом акций вессербаховского концерна. Все это, естественно, публично и громогласно опровергалось, с возмущенными обвинениями в клевете и угрозами судебного преследования, но слухи не утихали.
Араму Курояну не было дела до ректорского пая и вообще до внутриуниверситетских дрязг. Не интересовали его ни дележка грантов, ни подковерная грызня между кафедрами факультета, с подсиживанием, интригами, шумными разоблачениями и не менее шумными их опровержениями. Араму было двадцать пять, а значит, он был молод и самонадеян, и поэтому искренне считал, что на жизнь надо смотреть как можно проще, всех советчиков, пытающихся указывать, как тебе жить, посылать как можно дальше, а заниматься тем, что тебе нравится - не забывая спрашивать за это достойную цену. Арам Куроян был уверен, что уж его-то, в отличие от любого профессора, факультетское начальство не уволит никогда, и причина тому была весьма проста. Умников на свете много, - как считал Арам, намного больше, чем нужно, - а вот заставить вещи работать умеют немногие.
У Арама вещи работали. Все и всегда. Любая мало-мальски серьезная неисправность оборудования - и на коммуникатор начальника технической и ремонтной службы университета отправлялась заявка, которая в восьми случаях из десяти, иногда с пометкой «Срочно!!!», потом пересылалась технику Курояну. Техников в университете, кроме него, было несколько десятков, но начальник техслужбы был тертым администратором и прекрасно знал, что поручать работу нужно тому, кто ее наверняка выполнит. А таким человеком, если только речь не шла о совсем уж пустячном ремонте, наподобие замены предохранителей в осветительном контуре западного крыла, почти всегда был высокий кучерявый темноглазый молодой человек по имени Арам Куроян. Начтех основательно недолюбливал его: и за высокомерие, и за этот постоянный саркастический тон, но больше всего - за солидную, больше, чем у многих гораздо более опытных специалистов, зарплату, которую ему, черт подери, приходилось платить, потому что он действительно умел работать и работал лучше всех. Начальник не был дураком и не позволял своему самолюбию или личным чувствам мешать исполнению должностных обязанностей, поэтому понимал, что этого парня нельзя ни уволить, ни дать ему уволиться самому.
Впрочем, Арам и сам не собирался никуда уходить. Существущее положение дел полностью его устраивало. Ему нравилось, что девчонки-лаборантки смотрят на него с обожанием и восторгом, как на античного бога (и надо сказать, он не раз и не два пользовался этим...), что профессора с мировым именем ходят за ним «хвостиком», пытаясь уговорить его отложить на время другие заявки и отремонтировать в первую очередь именно их железяки, потому что «очень надо». Но основным мотивом было все же не тщеславие. Арам Куроян просто очень любил свою работу. Настолько, что не променял бы ее ни на какие блага мира.
Он пришел в университет сразу после школы. Не в качестве студента, а «заниматься настоящим делом», как он заявил на вступительном собеседовании с уполномоченным по кадрам. Тот был несколько ошарашен, но, будучи человеком проницательным, взял этого шустрого парнишку на работу с испытательным сроком в три месяца. Сожалеть не пришлось ни минуты. Руки у новичка были действительно золотые. А в редкие свободные минуты он дотошно вникал во все, что касалось техники и оборудования - в том числе и сложнейших приборов последнего поколения, которых на физическом факультете было более чем достаточно. Его можно часто было видеть в компании маститых ученых, у которых он выспрашивал в подробностях, для чего именно нужна та или иная заковыристая штуковина, как она работает и какие результаты можно с ее помощью получить. Очень скоро он понял, что его школьных знаний для такого понимания явно не хватает. Но вместо того, чтобы подать документы в университет, Арам Куроян засел за книги. И вскоре знал физику по крайней мере не хуже любого толкового студента факультета. Однако становиться этим самым студентом он не желал ни в какую. Несмотря на уговоры родителей и многочисленной родни, он наотрез отказался «тратить несколько лет впустую», чтобы получить хотя бы степень бакалавра. К степеням, званиям, оценкам и прочим формальным атрибутам образованности он относился не просто иронично, а с неприкрытой издевкой, и никогда не упускал случая проехаться по адресу «безруких умников», много чего знающих, но ни черта не умеющих, с их узостью кругозора, ученым снобизмом, с их мелочными склоками, с их вечными проблемами в личной жизни, с их полной беспомощностью перед лицом проблем реального мира, бурлящего за стенами их лаборатории...
При всем при этом, на факультете было несколько человек, которых Арам Куроян искренне уважал. И, надо сказать, они платили этому парню, не страдающему ни излишним тактом, ни излишней скромностью, той же монетой. В числе этих людей был и тот же профессор Йоханссон, выдающийся ученый с мировым именем, но были и другие, ничем не прославившиеся, наподобие ассистента Томека - внешне невзрачного, лысенького стареющего субъекта, которого все считали законченным неудачником. Но Курояну было глубоко безразлично мнение «всех». Как относиться к людям, он решал сам и только сам.
И был еще один человек, которого связывало с Арамом Курояном не просто взаимное уважение, а нечто похожее на дружбу. Это был проходивший стажировку в группе Йоханссона, а теперь работающий в штате кафедры молодой физик-теоретик Тим Верлинде, совсем недавно получивший степень доктора, но уже подававший большие надежды. Надо сказать, во многом он был полной противоположностью Курояна, более того - воплощал собой многие из тех качеств «типичного ученого», над которыми тот с таким удовольствием издевался. И тем не менее они были друзьями. Злые языки запустили было слух, что отношения между двумя молодыми людьми выходят за рамки чисто дружеских. Но сплетня заглохла сама собой - к ней просто никто не проявил интереса. Верлинде был всеобщим любимцем, не только за свои выдающиеся способности и дипломатичный, мягкий характер, но и за какую-то старомодную, романтическую честность и порядочность, которую нельзя было назвать иначе как «кристальной». Все очень хорошо помнили, как он наотрез отказался ставить свою подпись рядом с подписью Йоханссона под его последней публикацией, на том основании, что лично не участвовал в разработке вопроса, а «всего лишь подал идею». Это было незадолго до отставки Йоханссона. На очередном научном семинаре группы Тим мимоходом высказал мысль, которую «Старик Йоха» мгновенно оценил по достоинству, с горящими глазами тут же засел за расчеты, отложив прочие дела, и за пару недель получил весьма приличные результаты, заставляющие серьезно пересмотреть всю теорию ядерных взаимодействий. Статью потом называли лебединой песней Йоханссона, она получила рекордный индекс цитирования, но Верлинде в числе ее авторов не значился. Последним обстоятельством Йоханссон - надо отдать ему должное - был изрядно и неподдельно огорчен...
Было без двадцати трех девять, и официальный рабочий день техника Курояна еще не начался. Включив коммуникатор, он вызвал Верлинде. Как он и думал, тот уже сидел в кафе за своим неизменным утренним латте маккиато - традиционный утренний ритуал, которому он не изменял практически никогда. Попросив друга заказать ему двойной американо, Куроян свернул в коридор, ведущий к южному крылу.
В просторном зале кафе в этот час людей почти не было, только стайка студенток у самой стойки бара весело чирикала о чем-то своем, да какой-то незнакомый Курояну мужчина не спеша потягивал коктейль за столиком в дальнем углу. Верлинде сидел у окна, чуть ближе к выходу, допивая латте и время от времени теребя мочку левого уха - верный признак, что он пребывает в задумчивости. Арам без церемоний хлопнул его по плечу и присел напротив.
- Творишь, вундеркиндер? - с легкой иронией в голосе осведомился он.
- Да понимаешь, есть тут одна идейка...
- Субкварковые частицы?
- Нет, немного другая область. Гравитация...
- Погоди, ты же никогда не интересовался этим. Что случилось? Крупный скунс в лесу подох? Вчера перебрал мохито? Или Тереса Санчес продинамила тебя в очередной раз, и ты наконец-то решил поменять хоть что-то в своей никчемной жизни?
Тереса Санчес была лаборанткой на соседней кафедре. Она была длинногогой, высокогрудой и ослепительно красивой брюнеткой с оливковыми глазами. На этом список ее достоинств практически и исчерпывался, что друг не один раз пытался втолковать Тиму, когда они сидели в этом самом кафе прошедшей весной, и Верлинде, хлюпая носом, рассеянно смотрел в пространство, бормоча что-то невнятное, а Куроян понимающе улыбался, сочувственно поддакивал, не забывая между тем «гнуть правильную линию», которая, по его мнению, заключалась в том, что Тереса Санчес - безмозглая пустышка и редкостная, до мозга костей испорченная стерва, по какой причине он, Арам Куроян, и не стал в свое время с ней связываться, несмотря на все ужимки и намеки с ее стороны. А еще правильная линия, по мнению Арама, заключалась в том, что Тиму пора спуститься с небес на землю и обратить наконец внимание на Молли О'Финнелл, которая, конечно, далеко не модельной внешности, но зато добра, заботлива, умна крепким практичным ирландским умом, а главное - и если бы Тим хоть чуток в этом соображал, понял бы давно - еще с третьего курса в него, Тима Верлинде, без памяти влюблена. А кроме того (об этом, правда, Арам дипломатично помалкивал, хотя и имел случай в этом убедиться), она чертовски хороша в постели, и потому с ней Тим в два счета забыл бы эту пустоголовую куклу Санчес...
Верлинде улыбнулся. Не обращая внимания на обычный издевательский тон друга, он отправил что-то на его планшет. На экране возник примитивный голопортрет, сделанный, по всем признакам, из обычной старинной плоской фотографии. Но поразило Арама совсем не это, а едва уловимое, но несомненное внешнее сходство человека на снимке с Тимом Верлинде. Не дожидаясь вопросов, тот пояснил:
- Мой предок, дальний родственник по отцовской линии, Эрик Верлинде. Тоже физик-теоретик - странно, правда? Жил в первой половине 21 столетия, занимался в том числе и теорией гравитации. Я и понятия не имел, что кто-то в моей родне занимался физикой. А тут разбирал на днях семейный архив, оставшийся от сестры моей бабушки по отцу - и натолкнулся на любопытнейшую статью предка, в которой он формулирует энтропийную теорию гравитации. Понимаешь, он считал, что гравитация - не одно из фундаментальных взаимодействий природы, а энтропийная сила, наподобие той, что заставляет два газа самопроизвольно смешиваться. И не просто считал, а довольно неплохо это обосновывал.
- А теперь объясни-ка мне, архивист-самоучка, почему, при всем уважении к заслугам твоего предка, эта теория вскоре после своего появления была напрочь забыта. По крайней мере, я даже упоминания о чем-то подобном нигде не встречал.
- Верно, она считалась опровергнутой. Вскоре после ее появления Кобахидзе выпустил кратенькую статью в Physical Review, в которой разгромил выводы Эрика в пух. Ну или он так считал. При этом он ссылался на данные Несвижевского, полученные почти десятью годами раньше. Из них следовало, что гравитационное поле воздействует на медленные нейтроны, то есть вроде как работает на уровне микрочастиц. А значит, энтропия ни при чем. И только тридцать пять лет спустя выяснилось, что в эксперименте Несвижевского и гравитация тоже ни при чем, а причина эффекта совершенно другая. Но к тому времени про работу Верлинде, как это часто бывает, уже благополучно забыли. И еще три десятка лет безуспешно искали мифические гравитоны. А потом и искать перестали...
Некоторое время оба молчали, потягивая остывающий кофе, потом Куроян спросил:
- И что из этого следует? Ты же не просто так мне про все это рассказываешь?
- Понимаешь, я тут повозился немного с его выкладками, покрутил их так и сяк в свете последних находок старика Йоханссона. В принципе это можно использовать для искусственного создания любого «гравитационного» поля. Со знаком плюс или минус. Фокус в том, что снаружи будет генерироваться точно такой же избыточный плюс, какой внутри будет минус, и наоборот. Такой своего рода «энтропийный двусторонний холодильник».
- Гравитатор или антигравитатор?
- И то, и другое сразу. Смотря как сориентировать поле. Но и это не самое интересное. Смотри...
На коммуникаторе появилась довольно грубая картинка, в которой Арам узнал изображение солнечной системы. Потом вокруг Солнца и каждой из планет возникли сферы разного размера. Верлинде прокомментировал.
- Это схематическое изображение гравитационного поля каждой из планет. Вокруг каждого массивного объекта есть своего рода «гравитационный омут», затягивающий все, что обладает массой. А вот так выглядят эти омуты с учетом гравитационного влияния других объектов...
Сферы деформировались, протянув отростки-щупальца в сторону планет и Солнца. Теперь они напоминали то ли голотурий, то ли фантастических морских ежей. Верлинде продолжил:
- А теперь представь, что вот в этой точке (кончик щупальца, направленного от Земли к Марсу, засветился) находится некий летательный аппарат, который движется в этом направлении с конечной скоростью. Что произойдет, если на этом аппарате есть достаточно мощный гравигенератор, усиливающий поле в направлении полета и ослабляющий в противоположном?
Не дожидаясь ответа, Тим Верлинде продолжил.
- Как только напряженность поля достигнет некоторого критического значения (в зависимости от расстояния до массивных объектов, массы самого аппарата, его скорости и еще множества других факторов), должен произойти своего рода «прорыв ткани пространства».
Щупальце вытянулось в тонкую струну, рванулось к Марсу и слилось с протянутым ему навстречу щупальцем «марсианской» сферы. А светящаяся точка оказалась внутри нее. Возле Марса.
- Погоди-погоди, - нетерпеливо вклинился Куроян, - поскольку гравитация, согласно теории твоего предка, не является фундаментальным взаимодействием, то и предельная скорость распространения этого взаимодействия...
- Совершенно верно... не ограничена скоростью света. А это значит, что наш аппарат «переместится» из точки в точку мгновенно. И мы оба с тобой понимаем, что это означает. Но все нужно проверять. Экспериментально. Обнаружить эффект хотя бы на качественном уровне, а потом уже делать далеко идущие выводы. Вот и думаю, где и как соорудить установку.
- Сам строить будешь, чудо яйцеголовое? Или все-таки к специалисту обратишься? (Под специалистом Арам понимал, конечно, себя. Кого же еще, в самом-то деле?)
- К тебе, к тебе, технарь-недоучка, - парировал Верлинде. - Если, конечно, твои кривоватые ручонки в состоянии следовать за полётом моей творческой мысли.
- Да ладно тебе, не злись, старина. Сегодня у меня с самого утра, как всегда, завал по работе. Заходи ближе к шести, помозгуем. Захвати все материалы, что есть. И статью предка мне перешли, почитаю между делом.
Друзья поднялись из-за столика и двинулись к выходу. Человек, сидевший в дальнем углу кафе, проводил их взглядом, удовлетворенно улыбнулся и выключил ультрадиктофон.
(Продолжение следует...)
Глава 1
1.
Аккуратно посадить элкар на пятачке прямо перед университетским ангаром, крылья убрать, три яруса вниз, четвертый поворот направо, двадцать восьмой бокс, место 1523. Холостой ход, фиксатор до упора, кондиционер в салоне отключить, полный стоп - и бегом к подъёмникам. Подземная парковка университета не кондиционировалась (руководство экономило на всем, на чем можно - а зачастую и на том, на чем нельзя), и все долгие летние месяцы в парковочном ангаре стояла убийственная, невыносимая духота. Сотрудники регулярно возмущались, грозили отправить официальную жалобу в федеральную Комиссию по труду, но проректор только разводил руками - мол, не взыщите, нету денег. Ничего не изменил даже вопиющий случай с пожилым профессором Йоханссоном, упавшим в обморок от жары на пути от лифта к своему элкару и пролежавшему без сознания в пыльном закоулке ангара почти час, прежде чем его чисто случайно обнаружила аспирантка Гуань Ли, задержавшаяся в тот день в лаборатории. Она-то и доставила профессора в реанимацию, попутно отхватив два предупреждения от робополицейских за превышение скорости. История попала не только в местные, но и в федеральные газеты, скандал был довольно громкий, но администрации университета все сошло с рук. Единственным реальным последствием было то, что Совет университета в скором времени, воспользовавшись окончанием срока очередного контракта, отправил Йоханссона на пенсию «по возрасту и состоянию здоровья», несмотря на его несогласие и бурные протесты студентов, у которых «Старик Йоха» был одним из любимейших лекторов. Больше не изменилось ничего, и все знали, почему. На каждом втором публичном голоснимке ректор университета позировал в обнимку с Куртом Вессербахом - основателем и владельцем корпорации «KW Star». Поговаривали, что ректор - через подставных лиц, разумеется, - и сам владеет немалым пакетом акций вессербаховского концерна. Все это, естественно, публично и громогласно опровергалось, с возмущенными обвинениями в клевете и угрозами судебного преследования, но слухи не утихали.
Араму Курояну не было дела до ректорского пая и вообще до внутриуниверситетских дрязг. Не интересовали его ни дележка грантов, ни подковерная грызня между кафедрами факультета, с подсиживанием, интригами, шумными разоблачениями и не менее шумными их опровержениями. Араму было двадцать пять, а значит, он был молод и самонадеян, и поэтому искренне считал, что на жизнь надо смотреть как можно проще, всех советчиков, пытающихся указывать, как тебе жить, посылать как можно дальше, а заниматься тем, что тебе нравится - не забывая спрашивать за это достойную цену. Арам Куроян был уверен, что уж его-то, в отличие от любого профессора, факультетское начальство не уволит никогда, и причина тому была весьма проста. Умников на свете много, - как считал Арам, намного больше, чем нужно, - а вот заставить вещи работать умеют немногие.
У Арама вещи работали. Все и всегда. Любая мало-мальски серьезная неисправность оборудования - и на коммуникатор начальника технической и ремонтной службы университета отправлялась заявка, которая в восьми случаях из десяти, иногда с пометкой «Срочно!!!», потом пересылалась технику Курояну. Техников в университете, кроме него, было несколько десятков, но начальник техслужбы был тертым администратором и прекрасно знал, что поручать работу нужно тому, кто ее наверняка выполнит. А таким человеком, если только речь не шла о совсем уж пустячном ремонте, наподобие замены предохранителей в осветительном контуре западного крыла, почти всегда был высокий кучерявый темноглазый молодой человек по имени Арам Куроян. Начтех основательно недолюбливал его: и за высокомерие, и за этот постоянный саркастический тон, но больше всего - за солидную, больше, чем у многих гораздо более опытных специалистов, зарплату, которую ему, черт подери, приходилось платить, потому что он действительно умел работать и работал лучше всех. Начальник не был дураком и не позволял своему самолюбию или личным чувствам мешать исполнению должностных обязанностей, поэтому понимал, что этого парня нельзя ни уволить, ни дать ему уволиться самому.
Впрочем, Арам и сам не собирался никуда уходить. Существущее положение дел полностью его устраивало. Ему нравилось, что девчонки-лаборантки смотрят на него с обожанием и восторгом, как на античного бога (и надо сказать, он не раз и не два пользовался этим...), что профессора с мировым именем ходят за ним «хвостиком», пытаясь уговорить его отложить на время другие заявки и отремонтировать в первую очередь именно их железяки, потому что «очень надо». Но основным мотивом было все же не тщеславие. Арам Куроян просто очень любил свою работу. Настолько, что не променял бы ее ни на какие блага мира.
Он пришел в университет сразу после школы. Не в качестве студента, а «заниматься настоящим делом», как он заявил на вступительном собеседовании с уполномоченным по кадрам. Тот был несколько ошарашен, но, будучи человеком проницательным, взял этого шустрого парнишку на работу с испытательным сроком в три месяца. Сожалеть не пришлось ни минуты. Руки у новичка были действительно золотые. А в редкие свободные минуты он дотошно вникал во все, что касалось техники и оборудования - в том числе и сложнейших приборов последнего поколения, которых на физическом факультете было более чем достаточно. Его можно часто было видеть в компании маститых ученых, у которых он выспрашивал в подробностях, для чего именно нужна та или иная заковыристая штуковина, как она работает и какие результаты можно с ее помощью получить. Очень скоро он понял, что его школьных знаний для такого понимания явно не хватает. Но вместо того, чтобы подать документы в университет, Арам Куроян засел за книги. И вскоре знал физику по крайней мере не хуже любого толкового студента факультета. Однако становиться этим самым студентом он не желал ни в какую. Несмотря на уговоры родителей и многочисленной родни, он наотрез отказался «тратить несколько лет впустую», чтобы получить хотя бы степень бакалавра. К степеням, званиям, оценкам и прочим формальным атрибутам образованности он относился не просто иронично, а с неприкрытой издевкой, и никогда не упускал случая проехаться по адресу «безруких умников», много чего знающих, но ни черта не умеющих, с их узостью кругозора, ученым снобизмом, с их мелочными склоками, с их вечными проблемами в личной жизни, с их полной беспомощностью перед лицом проблем реального мира, бурлящего за стенами их лаборатории...
При всем при этом, на факультете было несколько человек, которых Арам Куроян искренне уважал. И, надо сказать, они платили этому парню, не страдающему ни излишним тактом, ни излишней скромностью, той же монетой. В числе этих людей был и тот же профессор Йоханссон, выдающийся ученый с мировым именем, но были и другие, ничем не прославившиеся, наподобие ассистента Томека - внешне невзрачного, лысенького стареющего субъекта, которого все считали законченным неудачником. Но Курояну было глубоко безразлично мнение «всех». Как относиться к людям, он решал сам и только сам.
И был еще один человек, которого связывало с Арамом Курояном не просто взаимное уважение, а нечто похожее на дружбу. Это был проходивший стажировку в группе Йоханссона, а теперь работающий в штате кафедры молодой физик-теоретик Тим Верлинде, совсем недавно получивший степень доктора, но уже подававший большие надежды. Надо сказать, во многом он был полной противоположностью Курояна, более того - воплощал собой многие из тех качеств «типичного ученого», над которыми тот с таким удовольствием издевался. И тем не менее они были друзьями. Злые языки запустили было слух, что отношения между двумя молодыми людьми выходят за рамки чисто дружеских. Но сплетня заглохла сама собой - к ней просто никто не проявил интереса. Верлинде был всеобщим любимцем, не только за свои выдающиеся способности и дипломатичный, мягкий характер, но и за какую-то старомодную, романтическую честность и порядочность, которую нельзя было назвать иначе как «кристальной». Все очень хорошо помнили, как он наотрез отказался ставить свою подпись рядом с подписью Йоханссона под его последней публикацией, на том основании, что лично не участвовал в разработке вопроса, а «всего лишь подал идею». Это было незадолго до отставки Йоханссона. На очередном научном семинаре группы Тим мимоходом высказал мысль, которую «Старик Йоха» мгновенно оценил по достоинству, с горящими глазами тут же засел за расчеты, отложив прочие дела, и за пару недель получил весьма приличные результаты, заставляющие серьезно пересмотреть всю теорию ядерных взаимодействий. Статью потом называли лебединой песней Йоханссона, она получила рекордный индекс цитирования, но Верлинде в числе ее авторов не значился. Последним обстоятельством Йоханссон - надо отдать ему должное - был изрядно и неподдельно огорчен...
Было без двадцати трех девять, и официальный рабочий день техника Курояна еще не начался. Включив коммуникатор, он вызвал Верлинде. Как он и думал, тот уже сидел в кафе за своим неизменным утренним латте маккиато - традиционный утренний ритуал, которому он не изменял практически никогда. Попросив друга заказать ему двойной американо, Куроян свернул в коридор, ведущий к южному крылу.
В просторном зале кафе в этот час людей почти не было, только стайка студенток у самой стойки бара весело чирикала о чем-то своем, да какой-то незнакомый Курояну мужчина не спеша потягивал коктейль за столиком в дальнем углу. Верлинде сидел у окна, чуть ближе к выходу, допивая латте и время от времени теребя мочку левого уха - верный признак, что он пребывает в задумчивости. Арам без церемоний хлопнул его по плечу и присел напротив.
- Творишь, вундеркиндер? - с легкой иронией в голосе осведомился он.
- Да понимаешь, есть тут одна идейка...
- Субкварковые частицы?
- Нет, немного другая область. Гравитация...
- Погоди, ты же никогда не интересовался этим. Что случилось? Крупный скунс в лесу подох? Вчера перебрал мохито? Или Тереса Санчес продинамила тебя в очередной раз, и ты наконец-то решил поменять хоть что-то в своей никчемной жизни?
Тереса Санчес была лаборанткой на соседней кафедре. Она была длинногогой, высокогрудой и ослепительно красивой брюнеткой с оливковыми глазами. На этом список ее достоинств практически и исчерпывался, что друг не один раз пытался втолковать Тиму, когда они сидели в этом самом кафе прошедшей весной, и Верлинде, хлюпая носом, рассеянно смотрел в пространство, бормоча что-то невнятное, а Куроян понимающе улыбался, сочувственно поддакивал, не забывая между тем «гнуть правильную линию», которая, по его мнению, заключалась в том, что Тереса Санчес - безмозглая пустышка и редкостная, до мозга костей испорченная стерва, по какой причине он, Арам Куроян, и не стал в свое время с ней связываться, несмотря на все ужимки и намеки с ее стороны. А еще правильная линия, по мнению Арама, заключалась в том, что Тиму пора спуститься с небес на землю и обратить наконец внимание на Молли О'Финнелл, которая, конечно, далеко не модельной внешности, но зато добра, заботлива, умна крепким практичным ирландским умом, а главное - и если бы Тим хоть чуток в этом соображал, понял бы давно - еще с третьего курса в него, Тима Верлинде, без памяти влюблена. А кроме того (об этом, правда, Арам дипломатично помалкивал, хотя и имел случай в этом убедиться), она чертовски хороша в постели, и потому с ней Тим в два счета забыл бы эту пустоголовую куклу Санчес...
Верлинде улыбнулся. Не обращая внимания на обычный издевательский тон друга, он отправил что-то на его планшет. На экране возник примитивный голопортрет, сделанный, по всем признакам, из обычной старинной плоской фотографии. Но поразило Арама совсем не это, а едва уловимое, но несомненное внешнее сходство человека на снимке с Тимом Верлинде. Не дожидаясь вопросов, тот пояснил:
- Мой предок, дальний родственник по отцовской линии, Эрик Верлинде. Тоже физик-теоретик - странно, правда? Жил в первой половине 21 столетия, занимался в том числе и теорией гравитации. Я и понятия не имел, что кто-то в моей родне занимался физикой. А тут разбирал на днях семейный архив, оставшийся от сестры моей бабушки по отцу - и натолкнулся на любопытнейшую статью предка, в которой он формулирует энтропийную теорию гравитации. Понимаешь, он считал, что гравитация - не одно из фундаментальных взаимодействий природы, а энтропийная сила, наподобие той, что заставляет два газа самопроизвольно смешиваться. И не просто считал, а довольно неплохо это обосновывал.
- А теперь объясни-ка мне, архивист-самоучка, почему, при всем уважении к заслугам твоего предка, эта теория вскоре после своего появления была напрочь забыта. По крайней мере, я даже упоминания о чем-то подобном нигде не встречал.
- Верно, она считалась опровергнутой. Вскоре после ее появления Кобахидзе выпустил кратенькую статью в Physical Review, в которой разгромил выводы Эрика в пух. Ну или он так считал. При этом он ссылался на данные Несвижевского, полученные почти десятью годами раньше. Из них следовало, что гравитационное поле воздействует на медленные нейтроны, то есть вроде как работает на уровне микрочастиц. А значит, энтропия ни при чем. И только тридцать пять лет спустя выяснилось, что в эксперименте Несвижевского и гравитация тоже ни при чем, а причина эффекта совершенно другая. Но к тому времени про работу Верлинде, как это часто бывает, уже благополучно забыли. И еще три десятка лет безуспешно искали мифические гравитоны. А потом и искать перестали...
Некоторое время оба молчали, потягивая остывающий кофе, потом Куроян спросил:
- И что из этого следует? Ты же не просто так мне про все это рассказываешь?
- Понимаешь, я тут повозился немного с его выкладками, покрутил их так и сяк в свете последних находок старика Йоханссона. В принципе это можно использовать для искусственного создания любого «гравитационного» поля. Со знаком плюс или минус. Фокус в том, что снаружи будет генерироваться точно такой же избыточный плюс, какой внутри будет минус, и наоборот. Такой своего рода «энтропийный двусторонний холодильник».
- Гравитатор или антигравитатор?
- И то, и другое сразу. Смотря как сориентировать поле. Но и это не самое интересное. Смотри...
На коммуникаторе появилась довольно грубая картинка, в которой Арам узнал изображение солнечной системы. Потом вокруг Солнца и каждой из планет возникли сферы разного размера. Верлинде прокомментировал.
- Это схематическое изображение гравитационного поля каждой из планет. Вокруг каждого массивного объекта есть своего рода «гравитационный омут», затягивающий все, что обладает массой. А вот так выглядят эти омуты с учетом гравитационного влияния других объектов...
Сферы деформировались, протянув отростки-щупальца в сторону планет и Солнца. Теперь они напоминали то ли голотурий, то ли фантастических морских ежей. Верлинде продолжил:
- А теперь представь, что вот в этой точке (кончик щупальца, направленного от Земли к Марсу, засветился) находится некий летательный аппарат, который движется в этом направлении с конечной скоростью. Что произойдет, если на этом аппарате есть достаточно мощный гравигенератор, усиливающий поле в направлении полета и ослабляющий в противоположном?
Не дожидаясь ответа, Тим Верлинде продолжил.
- Как только напряженность поля достигнет некоторого критического значения (в зависимости от расстояния до массивных объектов, массы самого аппарата, его скорости и еще множества других факторов), должен произойти своего рода «прорыв ткани пространства».
Щупальце вытянулось в тонкую струну, рванулось к Марсу и слилось с протянутым ему навстречу щупальцем «марсианской» сферы. А светящаяся точка оказалась внутри нее. Возле Марса.
- Погоди-погоди, - нетерпеливо вклинился Куроян, - поскольку гравитация, согласно теории твоего предка, не является фундаментальным взаимодействием, то и предельная скорость распространения этого взаимодействия...
- Совершенно верно... не ограничена скоростью света. А это значит, что наш аппарат «переместится» из точки в точку мгновенно. И мы оба с тобой понимаем, что это означает. Но все нужно проверять. Экспериментально. Обнаружить эффект хотя бы на качественном уровне, а потом уже делать далеко идущие выводы. Вот и думаю, где и как соорудить установку.
- Сам строить будешь, чудо яйцеголовое? Или все-таки к специалисту обратишься? (Под специалистом Арам понимал, конечно, себя. Кого же еще, в самом-то деле?)
- К тебе, к тебе, технарь-недоучка, - парировал Верлинде. - Если, конечно, твои кривоватые ручонки в состоянии следовать за полётом моей творческой мысли.
- Да ладно тебе, не злись, старина. Сегодня у меня с самого утра, как всегда, завал по работе. Заходи ближе к шести, помозгуем. Захвати все материалы, что есть. И статью предка мне перешли, почитаю между делом.
Друзья поднялись из-за столика и двинулись к выходу. Человек, сидевший в дальнем углу кафе, проводил их взглядом, удовлетворенно улыбнулся и выключил ультрадиктофон.
(Продолжение следует...)