(no subject)
Меньшиков отхлебнул мадеры из большого бокала веницейского стекла и продолжал диктовать: "А отплыть мы, мин херц, из Амстердама сей момент, как ты велишь, не в состоянии. Шкипер пакетбота четвертый день усердно служит Бахусу и команда ему со всем тщанием помогает. Коллекция живописей, что приобретена по твоему указу , лежит в ящиках на пирсе. Картинки не грузяццо..."
*
Дождь шел четвертые сутки без продыху. "Да сколько можно! Прекрати уже, Господи! Слив засчитан!", - кричал Ной свинцовым облакам.
*
Королевский кортеж подъехал к собору Парижской Божьей Матери, с которого убирали последние строительные леса. Людовик вздохнул, почесал грудь под кружевным жабо, и, окинув взглядом громаду собора, сказал: "А ничо так... готично".
*
Последние слова Пугачева: "Прости народ православный. Ниасилил..."
*
За ужином, на который аргонавты пригласили амазонок, пили коринфское крепленое. Язон был в ударе о щит головой и шутил не переставая. Амазонки, не понимавшие на арго ни слова, хохотали до икоты... Всё закончилось мгновенно, как только Язон ткнул пальцем в единственную грудь предводительницы Ипполиты и, пьяно улыбаясь, сказал: "Дайте две!"
*
Маркиз пришел в бешенство, после того, как посыльный принес ему пакет из издательства. "Кретин, идиот, дерьмо собачье!", - кричал он по адресу невидимого редактора. На первой странице рукописи "Жюстины" размашистым почерком было написано: "Тема ебли не раскрыта".
*
Бесшумно появившийся начальник дворцовой охраны поставил на стол золотую чашу, наполненную темной, резкопахнущей жидкостью и, согнувшись пополам в поклоне, произнес: "Государь, выпей йаду". Митридат, не отрывая взгляд от папирусов с донесениями военачальников, нащупал рукой чашу, поднес к губам и стал пить, морщась то ли от запаха жидкости, то ли от содержания донесений...
*
Томас де Торквемада внимательно читал списки, составленные секретарем Святой Конгрегации, отцом Педро Альмодоваром. Приговоренных к аутодафе было сто семьдесят пять человек. "А ты, Педро, жжошь нипадецки", - умехнулся Великий Инквизитор в один из своих подбородков. "Кстати, почему в списках нет епископа Сеговии, и епископа Калаоры?! - спросил Торквемада. - А ну, давай, пешы исчо..."
*
Профессор Преображенский осмотрел существо, которое ему принес из лаборатории Борменталь. Зверек был размером с кошку, о четырех ногах, с хвостом и весь покрыт перьями. От принесенного кружка колбасы существо отказалось, но охотно долбило клювом в блюдечко с молоком. Надолбившись, оно стало громко куковать. "Ну, что ж - так и запишем", - сказал сам себе Филипп Филиппович. Он взял со стола один из формуляров, в которые заносил сведения о каждом из своих пациентов и в графе "имя" каллиграфически вывел: "Кисакуку".
*
Путаясь в подоле платья сестры милосердия, Керенский крался по ночному Петрограду. Оставалось пройти переулок, нырнуть в проходной двор и сесть в ждущий его "Паккард". Патруль вырос как из-под земли. Алексадр Федорович еще ниже опустил голову и изо всех сил засеменил к спасительной подворотне. "Сестричка, а сестричка!, - позвал матрос, - Давай к нам! Погреемся... ". Керенский не оборачивался. "Брось, Кузьма, чего ты пристал к бабе. Могет она к больному спешит или раненому...", - одернул товарища другой. "Да оно и хрен бы с ней, пущай...", - отвечал Кузьма, задумчиво глядя, как председатель временного правительства растворялся в темноте. "Только, слышь, Фёдор, - чудно мне. Вроде баба... и платье на ней женское... а... а тема сисек... не раскрыта!" Запоздалые винтовочные выстрелы распороли ледяной воздух.
(C)synthesizer
-- Порождение ехиднино! -- торжественно возгласил Джек Потрошитель, обращаясь к грудастой проститутке, крепко примотанной к кровати. Девица пыталась вырваться и мычала через кляп дурным и низким голосом.
-- Из-за женщины человека изгнали из рая! -- сообщил Джек тоном, каким он привык поучать с кафедры студентов-медиков. -- Но с Божьей помощью я очищу мир от скверны, я вырву твой зловонный сосуд греха и порока!
И, приготовив особый ланцет, Джек одним умелым движением содрал грязную юбку девицы ей на колени... Сердце у него упало.
-- Опять БЕСПЕСДЫ! -- ошалело подумал он, уставясь на первичные половые признаки лежащего перед ним трансвестита. -- Что же это? Ужели Господу не угодно более мое служение?
Жить дальше было незачем. Отчаянно зарыдав, несчастный закрыл лицо руками и выбежал в тяжелый лондонский туман...
------
--Что за бычачье дерьмо ты тут пишешь, Боб? -- спросил рабочий в синей форме с белыми буквами "NASA" на спине. -- То, что краска облупилась - отметил, а что держатель проржавел - нет? Ты уж и ржу-то там у себя пропиши!
-- РЖУНИМАГУ! -- злобно отрезал второй рабочий, черкая у себя в бумагах. -- Эти ублюдки наверху сказали, что если еще раз отложат старт - всех уволят!
-- Срань господня! -- ахнул первый и торопливо стал замазывать здоровенное рыжее пятно черной краской... До старта "Челленджера" оставалось 9 часов 45 минут и 31 секунда.
----
Аявасу Ноёбука сидел на коленях в достойной и спокойной позе, невозмутимо осматривая ряды изысканно одетых недругов-придворных. Сёгун Ода Нобунага действительно был человеком жестоким, но благородным: чем сложнее и мучительнее был способ совершения харакири, тем большей славой покрывал себя казнящийся.
Слуга в зеленой охотничьей одежде, учтиво изогнувшись, изящным жестом подал ему лаковый поднос, на котором лежали плотно связанный веник из прутьев цветущей вишни и кинжал-вакидзаси.
-- Сакуры цвет упал на татами -- произнес мятежный генерал первую строчку предсмертного стихотворения. -- Веником будет выметен он из душного дома!
Неторопливо взяв с подноса кинжал, он тремя ловкими движениями превратил комель веника в кол. Обернув острие к себе, он поудобнее ухватился за хорошо пригнанные ветки обеими руками. Гордость -- вот что он чувствовал сейчас. Имя его будут помнить всегда - имя человека, которому первому выпала великая честь УБИЦЦА ВЕНИКОМ.
(c) Антонин Дорохов
*
Дождь шел четвертые сутки без продыху. "Да сколько можно! Прекрати уже, Господи! Слив засчитан!", - кричал Ной свинцовым облакам.
*
Королевский кортеж подъехал к собору Парижской Божьей Матери, с которого убирали последние строительные леса. Людовик вздохнул, почесал грудь под кружевным жабо, и, окинув взглядом громаду собора, сказал: "А ничо так... готично".
*
Последние слова Пугачева: "Прости народ православный. Ниасилил..."
*
За ужином, на который аргонавты пригласили амазонок, пили коринфское крепленое. Язон был в ударе о щит головой и шутил не переставая. Амазонки, не понимавшие на арго ни слова, хохотали до икоты... Всё закончилось мгновенно, как только Язон ткнул пальцем в единственную грудь предводительницы Ипполиты и, пьяно улыбаясь, сказал: "Дайте две!"
*
Маркиз пришел в бешенство, после того, как посыльный принес ему пакет из издательства. "Кретин, идиот, дерьмо собачье!", - кричал он по адресу невидимого редактора. На первой странице рукописи "Жюстины" размашистым почерком было написано: "Тема ебли не раскрыта".
*
Бесшумно появившийся начальник дворцовой охраны поставил на стол золотую чашу, наполненную темной, резкопахнущей жидкостью и, согнувшись пополам в поклоне, произнес: "Государь, выпей йаду". Митридат, не отрывая взгляд от папирусов с донесениями военачальников, нащупал рукой чашу, поднес к губам и стал пить, морщась то ли от запаха жидкости, то ли от содержания донесений...
*
Томас де Торквемада внимательно читал списки, составленные секретарем Святой Конгрегации, отцом Педро Альмодоваром. Приговоренных к аутодафе было сто семьдесят пять человек. "А ты, Педро, жжошь нипадецки", - умехнулся Великий Инквизитор в один из своих подбородков. "Кстати, почему в списках нет епископа Сеговии, и епископа Калаоры?! - спросил Торквемада. - А ну, давай, пешы исчо..."
*
Профессор Преображенский осмотрел существо, которое ему принес из лаборатории Борменталь. Зверек был размером с кошку, о четырех ногах, с хвостом и весь покрыт перьями. От принесенного кружка колбасы существо отказалось, но охотно долбило клювом в блюдечко с молоком. Надолбившись, оно стало громко куковать. "Ну, что ж - так и запишем", - сказал сам себе Филипп Филиппович. Он взял со стола один из формуляров, в которые заносил сведения о каждом из своих пациентов и в графе "имя" каллиграфически вывел: "Кисакуку".
*
Путаясь в подоле платья сестры милосердия, Керенский крался по ночному Петрограду. Оставалось пройти переулок, нырнуть в проходной двор и сесть в ждущий его "Паккард". Патруль вырос как из-под земли. Алексадр Федорович еще ниже опустил голову и изо всех сил засеменил к спасительной подворотне. "Сестричка, а сестричка!, - позвал матрос, - Давай к нам! Погреемся... ". Керенский не оборачивался. "Брось, Кузьма, чего ты пристал к бабе. Могет она к больному спешит или раненому...", - одернул товарища другой. "Да оно и хрен бы с ней, пущай...", - отвечал Кузьма, задумчиво глядя, как председатель временного правительства растворялся в темноте. "Только, слышь, Фёдор, - чудно мне. Вроде баба... и платье на ней женское... а... а тема сисек... не раскрыта!" Запоздалые винтовочные выстрелы распороли ледяной воздух.
(C)synthesizer
-- Порождение ехиднино! -- торжественно возгласил Джек Потрошитель, обращаясь к грудастой проститутке, крепко примотанной к кровати. Девица пыталась вырваться и мычала через кляп дурным и низким голосом.
-- Из-за женщины человека изгнали из рая! -- сообщил Джек тоном, каким он привык поучать с кафедры студентов-медиков. -- Но с Божьей помощью я очищу мир от скверны, я вырву твой зловонный сосуд греха и порока!
И, приготовив особый ланцет, Джек одним умелым движением содрал грязную юбку девицы ей на колени... Сердце у него упало.
-- Опять БЕСПЕСДЫ! -- ошалело подумал он, уставясь на первичные половые признаки лежащего перед ним трансвестита. -- Что же это? Ужели Господу не угодно более мое служение?
Жить дальше было незачем. Отчаянно зарыдав, несчастный закрыл лицо руками и выбежал в тяжелый лондонский туман...
------
--Что за бычачье дерьмо ты тут пишешь, Боб? -- спросил рабочий в синей форме с белыми буквами "NASA" на спине. -- То, что краска облупилась - отметил, а что держатель проржавел - нет? Ты уж и ржу-то там у себя пропиши!
-- РЖУНИМАГУ! -- злобно отрезал второй рабочий, черкая у себя в бумагах. -- Эти ублюдки наверху сказали, что если еще раз отложат старт - всех уволят!
-- Срань господня! -- ахнул первый и торопливо стал замазывать здоровенное рыжее пятно черной краской... До старта "Челленджера" оставалось 9 часов 45 минут и 31 секунда.
----
Аявасу Ноёбука сидел на коленях в достойной и спокойной позе, невозмутимо осматривая ряды изысканно одетых недругов-придворных. Сёгун Ода Нобунага действительно был человеком жестоким, но благородным: чем сложнее и мучительнее был способ совершения харакири, тем большей славой покрывал себя казнящийся.
Слуга в зеленой охотничьей одежде, учтиво изогнувшись, изящным жестом подал ему лаковый поднос, на котором лежали плотно связанный веник из прутьев цветущей вишни и кинжал-вакидзаси.
-- Сакуры цвет упал на татами -- произнес мятежный генерал первую строчку предсмертного стихотворения. -- Веником будет выметен он из душного дома!
Неторопливо взяв с подноса кинжал, он тремя ловкими движениями превратил комель веника в кол. Обернув острие к себе, он поудобнее ухватился за хорошо пригнанные ветки обеими руками. Гордость -- вот что он чувствовал сейчас. Имя его будут помнить всегда - имя человека, которому первому выпала великая честь УБИЦЦА ВЕНИКОМ.
(c) Антонин Дорохов