Одесса 2008
В этом городе не принято быть одиноким, заслоняться занавесками от уличного шума и молчать. Здесь очень много жизни, она осела пылью в переулках, пудрой на лицах, в морщинках, в складках одежд. Она увязла в густоте уличной грязи, в раскаленном песке, в зыбкости моря, в едкости слов, в иссохших пальцах уличной торговки. Я вновь проживаю маленькую жизнь, она в твоих теплых пальцах, скользящих по моей спине, в твоем голосе, в изогнутости наших тел. Ты возвращаешь мне вкус к неспешности, которой мне так не хватало.
Чертовское, недоигранное, крохоборствующее лето дышит на меня застарелой пылью, открывает мне бестиарий моих жажд и страстей, твоего эгоцентризма, нашего общего бесплодия. Этой ночью я никто - ни раб, ни господин, ни муза. Я заезжий циркач, ищущий опоры, посредник между плотским бытом и полным отсутствием жизненного азарта. У меня немеют руки, я опять курю и во мне не больше жизни, чем в горсти тлеющих окурков. И все же, когда тронется поезд, я буду знать. Я не жалею.
Чертовское, недоигранное, крохоборствующее лето дышит на меня застарелой пылью, открывает мне бестиарий моих жажд и страстей, твоего эгоцентризма, нашего общего бесплодия. Этой ночью я никто - ни раб, ни господин, ни муза. Я заезжий циркач, ищущий опоры, посредник между плотским бытом и полным отсутствием жизненного азарта. У меня немеют руки, я опять курю и во мне не больше жизни, чем в горсти тлеющих окурков. И все же, когда тронется поезд, я буду знать. Я не жалею.