Русская революция. Ленин и Людендорф
Фрагмент из книги «Русская революция. Ленин и Людендорф (1905-1917)» немецкого историка Евы Ингеборг Фляйшхауэр. М.: 2020.
Коллаборационисты и германская разведка во время борьбы концепций «войны на уничтожение» и «компромиссного мира»
Наряду с отправкой русских революционеров на родину начальник германского Генштаба фон Мольтке в августе 1914 г. приступил к реорганизации секретных служб. По его поручению Вальтер Николаи, который вместе со своими сотрудниками последовал за ним в Большую ставку на западный фронт, создал к 1 сентября внутри секции IIIb тылового учреждения Генштаба в Берлине новую разведывательную инстанцию - «отделение политики». Эта служба (будто бы невоенного назначения, если судить по названию) стала в столице исполнительным органом для реализации тех «средств… повредить врагу», которых начальник Генштаба 5 августа 1914 г. требовал от Министерства иностранных дел: в ее обязанности входили централизованное планирование и проведение подрывных мероприятий с целью ослабления враждебных держав. Таковые должны были осуществляться в полном согласии с соответствующими отделами МИД тайными разведывательными путями в дополнение к чисто военным операциям. Поначалу этим подразделением некоторое время руководили дипломаты, но при бывшем вице консуле германского генерального консульства в Петербурге (1903-1907), работнике консульской службы МИД Рудольфе Надольном (1873-1953), в период с 7 октября 1914 г. по 14 июля 1916 г., оно приобрело такой вес, что «де факто перешло к начальнику Генерального штаба сухопутных сил». Официально занимаясь лишь обзором и анализом информации, на деле оно сосредоточило в своих руках «все предприятия за границей, служившие поддержкой нашим военным действиям».
После перевода в тыловое учреждение Генштаба (30 декабря 1914 г.) Хельмут фон Мольтке получил в свое распоряжение, в виде отделения политики, уже готовый инструмент для осуществления подрывных операций, которые он после начала войны вменил в обязанность Министерству иностранных дел. В архивах последнего остались копии корреспонденции, уничтоженной вместе с другими документами военных учреждений в конце войны. Они хранятся под рубриками «Провоцирование», «Подстрекательство», «Разложение», «Инсургирование» и прочими названиями подрывных «предприятий» в нейтральных и вражеских странах, которые по тогдашним германским законам и действующим международным правовым нормам представляли собой тяжкие политические преступления.
Наименование подобным образом мероприятий, осуществляемых за рубежом по распоряжению центральных властей, организуемых официальным ведомством и финансируемых из бюджета, означало открытое, беспрецедентное в международном масштабе признание преступных методов, которыми германский Генштаб отныне намеревался пользоваться помимо действий на поле битвы, худо бедно подвластных международному контролю. Императорское внешнеполитическое ведомство, традиционно считавшее себя элитарным учреждением с солидной юридической службой, без особых возражений переняло такую классификацию и украсило этими указаниями на преступные деяния папки и каталоги, по своему подтвердив тем самым, что имперское правительство, полностью сознавая противозаконность своих методов, вступило на скользкую дорожку пренебрежения общепринятыми правовыми критериями, чтобы вести тайную войну руками негласных союзников из революционных партий вражеских держав.
Как начальник берлинского тылового учреждения Генштаба фон Мольтке нес за это ответственность. Правда, здоровье, которое сам он находил хорошим, император - неудовлетворительным, а посетители (например, Г. фон Хефтен и Р. Штайнер) - хрупким, не всегда позволяло ему работать в полную силу; однако в своей тройной функции - инициатора деструктивной политики, создателя «отделения политики» и его верховного руководителя - он отвечал за деятельность отделения. Тем более что, как доказывали его неофициальные инициативы того времени, боевой дух его был не сломлен, и Людендорф не без причины призывал его «добиваться полного задействования снова».
Пока он руководил тыловым учреждением Генштаба, «отделение политики» с января 1915 г. превратилось в связующую инстанцию и исполнительный орган всех военно пропагандистских тайных предприятий против вражеских держав - от целенаправленного подталкивания Индии к мятежу против Британского содружества и науськивания североафриканских сенуситов на французские колониальные власти до разжигания национальных восстаний на окраинах Российской империи. В обязанности «отделения политики» входили также рекрутирование и материальное поощрение профессиональных революционеров из России, управление ими; к этому делу ввиду масштабов задачи и величины требуемых средств оно привлекало и другие ведомства (в первую очередь Министерство иностранных дел). Весной 1917 г., уже после смерти Мольтке, «отделение политики» получило задание обеспечить безопасный проезд Ленина с товарищами пораженцами через германскую и шведскую территорию, дабы направить русскую революцию в нужное Высшему командованию русло.
Особый интерес начальника тылового учреждения Генштаба к мерам против России вытекал из их с Людендорфом общего стремления как можно раньше победоносно завершить войну на востоке, опираясь на местные коллаборационистские силы. Между Мольтке и Людендорфом продолжалось интенсивное общение, несмотря на разделявшее их расстояние, и Людендорф, ведя с бывшим шефом пространные беседы по телефону, приобщал его к своим текущим инициативам. Во внутренних делах первоочередной целью для обоих стало смещение с поста нового начальника Генштаба, который отказывал Людендорфу в «единственно верном военном средстве» - большом наступлении. «Много горечи, слишком много яда» «накопилось» в душе у Людендорфа в последующие месяцы, когда Фалькенхайн поручал другим генералам удачные наступательные операции на востоке, которые не метили прямиком в политический центр Российской империи, Петроград, и не вдохновлялись «ожиданием скорого пришествия», т. е. расчетом на уничтожающий удар вкупе с успешным восстанием в русском тылу. Мысль, что начальник Генштаба фон Фалькенхайн препятствует этому двойному удару, который ликвидировал бы Россию как военного противника, подогревала ненависть Людендорфа. Вместе с Гинденбургом он начал открыто говорить, что со всей русской армией можно было «разделаться еще три недели назад, если бы их послушали»: «Теперь у нас большие потери, никакого уничтожения, которое было весьма вероятно, мы не добились и вынуждены перейти… к позиционной войне… Здесь есть люди и руководство, которые привели бы все в порядок и… даже одержали бы грандиозные победы, а их намеренно оттирают в сторону».
Своему прежнему начальнику Мольтке Людендорф поведал, как глубоко возмущает его теперь поведение ВК: «Слышать, что там, где нужна была полная победа, достигнутого достаточно для целей “Высшего командования” [sic], выше человеческих сил». Создание преград его стремлению к уничтожению русской армии и развязыванию революции в России пробудило у Людендорфа безудержную жажду мести и настоятельную потребность как можно скорее восстановить свою «репутацию», по его мнению, погубленную Фалькенхайном. Речь не в последнюю очередь шла о репутации среди русских коллаборационистов-пораженцев, которым он «по чужой вине» не смог оказать задуманную военную поддержку в их разрушительной работе внутри страны.
Тот факт, что император оставлял начальника Генштаба на посту и ограждал от несправедливой критики, отталкивал как Мольтке, так и Людендорфа и от Верховного главнокомандующего. В августе 1915 г. Людендорф писал бывшему шефу: «Я, подобно Вашему Превосходительству, говорю - отечество, фельдмаршал [Гинденбург] еще говорит - император». Растущая ненависть к начальнику Генштаба медленно, но верно подтачивала верность императору и политической системе, оплотом которой он служил. Наметился тот постепенный переход по нравственно политическим критериям в лагерь союзников-преобразователей, жаждавших «мировой революции», после которого сам Людендорф окажется якобы «мировым революционером».
При таких обстоятельствах незаметно произошло новое распределение ролей: то, что Людендорф полагал невозможным из-за пассивности начальника Генштаба фон Фалькенхайна («Побьем русских основательнее - удержимся на западе. Тогда мы будем хозяевами!»), Мольтке пытался сделать путем вспомогательных операций своего подразделения по ослаблению и в конечном счете революционизированию России. В Рудольфе Надольном он нашел прилежного и деятельного подчиненного. Надольный знал Россию благодаря службе в генеральном консульстве в Петербурге: там он, думая в том числе о будущем немецком вторжении, сделался специалистом по торговле, транспорту и связи Российской империи. Работая в лагере Дёбериц, он обзавелся подходящими связными и «доверенными людьми» среди засылаемых в Россию коллаборационистов-пораженцев. Планируя теракты в нейтральных США, Надольный использовал иностранных добровольцев, точно так же он мог и в операциях своего отделения против Российской империи рассчитывать на помощников, отчасти знакомых ему лично. Позже он взял на себя ответственность лишь за одну акцию подобного рода: признался, что «организовал уничтожение порохового завода на Охте», но утверждал, что при этом «никто не был ранен». Ввиду большого значения этого предприятия он получил из рук начальника Генштаба Железный крест за особые заслуги перед отечеством.
Охтинский завод по изготовлению пороха и взрывчатых веществ на северной окраине Петербурга был старейшим, основанным еще в 1715-1716 гг. Петром Великим и потому самым знаменитым военным заводом в Российской империи. С 1894 г. он производил пользовавшийся большим спросом бездымный порох. В качестве германского представителя в Петербурге Надольный, скорее всего, осматривал огромный заводской комплекс, с 1896 г. одно из самых значительных сооружений такого рода в России, наряду со многими другими интересными с военной точки зрения объектами на окраинах столицы. При этом большой взрыв на Охтинском заводе 23 марта 1892 г., вероятно, открыл ему глаза на будущие возможности.
Спланированный и заказанный Надольным взрыв 16 (29) апреля 1915 г. в 20.10 получился страшным. Сотрясение земли чувствовалось далеко в окрестностях столицы, стекла из окон повылетали даже в центре города, «столб огня ослепил извозчиков и прохожих на дальнем расстоянии… Сила взрыва доказывает, что он был вызван детонацией большого количества взрывчатого вещества».
Взрыв не уничтожил весь завод, как позже заявлял Надольный. Полностью разрушена была только центральная мастерская, где в тот момент стояли у станка тысячи рабочих. Примерно сотня окружающих заводских и жилых зданий, пустовавших в это время, пострадали заодно в той или иной степени. Хотя правительственное ведомство по делам печати велело выпустить сообщение, что склады уцелели, а восстановление разрушенного займет всего несколько дней, правительство наложило на публикации о происшествии запрет, так и не снятый впоследствии.
Мощный взрыв, который население сразу же приписало вражеским агентам, стал «серьезным ударом по снабжению русской армии» снарядами. О числе жертв пресса стран Антанты хранила молчание. Российское правительство официально объявило взрыв несчастным случаем (кстати, в то же самое время был взорван стратегически важный мост). Советская историография и постсоветская литература по истории города Петербурга последовали его примеру: мнимую аварию до сих пор объясняют якобы неудовлетворительными мерами безопасности и безжалостной эксплуатацией рабочих при царизме. Зато в германских военных кругах подрыв Охтинского завода уже тогда считался блестящим образцом работы «отделения политики».
Эта диверсия унесла 125 человеческих жизней, ранив или искалечив еще 222 чел. Личность преступника (преступников) так и не была установлена. В предназначенном для служебного пользования информационном бюллетене отделения политики «Из зарубежной прессы» говорилось, что взрыв - результат саботажа русских рабочих. Это объяснение столь же неправдоподобно, сколь и распространившееся подозрение, будто здесь приложили руку русские эсеры. Ни один русский рабочий и ни один эсер не стал бы уничтожать мастерскую с тысячами русских пролетариев. На такое дело мог пойти только пораженец из террористической организации, желавший одновременно затормозить производство снарядов и посеять страх среди рабочих военной промышленности. Возможно, подобный человек принадлежал к тем пораженцам-коллаборационистам, которых Надольный отпустил из Дёберица для подрывной работы в России.
Коллаборационисты и германская разведка во время борьбы концепций «войны на уничтожение» и «компромиссного мира»
Наряду с отправкой русских революционеров на родину начальник германского Генштаба фон Мольтке в августе 1914 г. приступил к реорганизации секретных служб. По его поручению Вальтер Николаи, который вместе со своими сотрудниками последовал за ним в Большую ставку на западный фронт, создал к 1 сентября внутри секции IIIb тылового учреждения Генштаба в Берлине новую разведывательную инстанцию - «отделение политики». Эта служба (будто бы невоенного назначения, если судить по названию) стала в столице исполнительным органом для реализации тех «средств… повредить врагу», которых начальник Генштаба 5 августа 1914 г. требовал от Министерства иностранных дел: в ее обязанности входили централизованное планирование и проведение подрывных мероприятий с целью ослабления враждебных держав. Таковые должны были осуществляться в полном согласии с соответствующими отделами МИД тайными разведывательными путями в дополнение к чисто военным операциям. Поначалу этим подразделением некоторое время руководили дипломаты, но при бывшем вице консуле германского генерального консульства в Петербурге (1903-1907), работнике консульской службы МИД Рудольфе Надольном (1873-1953), в период с 7 октября 1914 г. по 14 июля 1916 г., оно приобрело такой вес, что «де факто перешло к начальнику Генерального штаба сухопутных сил». Официально занимаясь лишь обзором и анализом информации, на деле оно сосредоточило в своих руках «все предприятия за границей, служившие поддержкой нашим военным действиям».
После перевода в тыловое учреждение Генштаба (30 декабря 1914 г.) Хельмут фон Мольтке получил в свое распоряжение, в виде отделения политики, уже готовый инструмент для осуществления подрывных операций, которые он после начала войны вменил в обязанность Министерству иностранных дел. В архивах последнего остались копии корреспонденции, уничтоженной вместе с другими документами военных учреждений в конце войны. Они хранятся под рубриками «Провоцирование», «Подстрекательство», «Разложение», «Инсургирование» и прочими названиями подрывных «предприятий» в нейтральных и вражеских странах, которые по тогдашним германским законам и действующим международным правовым нормам представляли собой тяжкие политические преступления.
Наименование подобным образом мероприятий, осуществляемых за рубежом по распоряжению центральных властей, организуемых официальным ведомством и финансируемых из бюджета, означало открытое, беспрецедентное в международном масштабе признание преступных методов, которыми германский Генштаб отныне намеревался пользоваться помимо действий на поле битвы, худо бедно подвластных международному контролю. Императорское внешнеполитическое ведомство, традиционно считавшее себя элитарным учреждением с солидной юридической службой, без особых возражений переняло такую классификацию и украсило этими указаниями на преступные деяния папки и каталоги, по своему подтвердив тем самым, что имперское правительство, полностью сознавая противозаконность своих методов, вступило на скользкую дорожку пренебрежения общепринятыми правовыми критериями, чтобы вести тайную войну руками негласных союзников из революционных партий вражеских держав.
Как начальник берлинского тылового учреждения Генштаба фон Мольтке нес за это ответственность. Правда, здоровье, которое сам он находил хорошим, император - неудовлетворительным, а посетители (например, Г. фон Хефтен и Р. Штайнер) - хрупким, не всегда позволяло ему работать в полную силу; однако в своей тройной функции - инициатора деструктивной политики, создателя «отделения политики» и его верховного руководителя - он отвечал за деятельность отделения. Тем более что, как доказывали его неофициальные инициативы того времени, боевой дух его был не сломлен, и Людендорф не без причины призывал его «добиваться полного задействования снова».
Пока он руководил тыловым учреждением Генштаба, «отделение политики» с января 1915 г. превратилось в связующую инстанцию и исполнительный орган всех военно пропагандистских тайных предприятий против вражеских держав - от целенаправленного подталкивания Индии к мятежу против Британского содружества и науськивания североафриканских сенуситов на французские колониальные власти до разжигания национальных восстаний на окраинах Российской империи. В обязанности «отделения политики» входили также рекрутирование и материальное поощрение профессиональных революционеров из России, управление ими; к этому делу ввиду масштабов задачи и величины требуемых средств оно привлекало и другие ведомства (в первую очередь Министерство иностранных дел). Весной 1917 г., уже после смерти Мольтке, «отделение политики» получило задание обеспечить безопасный проезд Ленина с товарищами пораженцами через германскую и шведскую территорию, дабы направить русскую революцию в нужное Высшему командованию русло.
Особый интерес начальника тылового учреждения Генштаба к мерам против России вытекал из их с Людендорфом общего стремления как можно раньше победоносно завершить войну на востоке, опираясь на местные коллаборационистские силы. Между Мольтке и Людендорфом продолжалось интенсивное общение, несмотря на разделявшее их расстояние, и Людендорф, ведя с бывшим шефом пространные беседы по телефону, приобщал его к своим текущим инициативам. Во внутренних делах первоочередной целью для обоих стало смещение с поста нового начальника Генштаба, который отказывал Людендорфу в «единственно верном военном средстве» - большом наступлении. «Много горечи, слишком много яда» «накопилось» в душе у Людендорфа в последующие месяцы, когда Фалькенхайн поручал другим генералам удачные наступательные операции на востоке, которые не метили прямиком в политический центр Российской империи, Петроград, и не вдохновлялись «ожиданием скорого пришествия», т. е. расчетом на уничтожающий удар вкупе с успешным восстанием в русском тылу. Мысль, что начальник Генштаба фон Фалькенхайн препятствует этому двойному удару, который ликвидировал бы Россию как военного противника, подогревала ненависть Людендорфа. Вместе с Гинденбургом он начал открыто говорить, что со всей русской армией можно было «разделаться еще три недели назад, если бы их послушали»: «Теперь у нас большие потери, никакого уничтожения, которое было весьма вероятно, мы не добились и вынуждены перейти… к позиционной войне… Здесь есть люди и руководство, которые привели бы все в порядок и… даже одержали бы грандиозные победы, а их намеренно оттирают в сторону».
Своему прежнему начальнику Мольтке Людендорф поведал, как глубоко возмущает его теперь поведение ВК: «Слышать, что там, где нужна была полная победа, достигнутого достаточно для целей “Высшего командования” [sic], выше человеческих сил». Создание преград его стремлению к уничтожению русской армии и развязыванию революции в России пробудило у Людендорфа безудержную жажду мести и настоятельную потребность как можно скорее восстановить свою «репутацию», по его мнению, погубленную Фалькенхайном. Речь не в последнюю очередь шла о репутации среди русских коллаборационистов-пораженцев, которым он «по чужой вине» не смог оказать задуманную военную поддержку в их разрушительной работе внутри страны.
Тот факт, что император оставлял начальника Генштаба на посту и ограждал от несправедливой критики, отталкивал как Мольтке, так и Людендорфа и от Верховного главнокомандующего. В августе 1915 г. Людендорф писал бывшему шефу: «Я, подобно Вашему Превосходительству, говорю - отечество, фельдмаршал [Гинденбург] еще говорит - император». Растущая ненависть к начальнику Генштаба медленно, но верно подтачивала верность императору и политической системе, оплотом которой он служил. Наметился тот постепенный переход по нравственно политическим критериям в лагерь союзников-преобразователей, жаждавших «мировой революции», после которого сам Людендорф окажется якобы «мировым революционером».
При таких обстоятельствах незаметно произошло новое распределение ролей: то, что Людендорф полагал невозможным из-за пассивности начальника Генштаба фон Фалькенхайна («Побьем русских основательнее - удержимся на западе. Тогда мы будем хозяевами!»), Мольтке пытался сделать путем вспомогательных операций своего подразделения по ослаблению и в конечном счете революционизированию России. В Рудольфе Надольном он нашел прилежного и деятельного подчиненного. Надольный знал Россию благодаря службе в генеральном консульстве в Петербурге: там он, думая в том числе о будущем немецком вторжении, сделался специалистом по торговле, транспорту и связи Российской империи. Работая в лагере Дёбериц, он обзавелся подходящими связными и «доверенными людьми» среди засылаемых в Россию коллаборационистов-пораженцев. Планируя теракты в нейтральных США, Надольный использовал иностранных добровольцев, точно так же он мог и в операциях своего отделения против Российской империи рассчитывать на помощников, отчасти знакомых ему лично. Позже он взял на себя ответственность лишь за одну акцию подобного рода: признался, что «организовал уничтожение порохового завода на Охте», но утверждал, что при этом «никто не был ранен». Ввиду большого значения этого предприятия он получил из рук начальника Генштаба Железный крест за особые заслуги перед отечеством.
Охтинский завод по изготовлению пороха и взрывчатых веществ на северной окраине Петербурга был старейшим, основанным еще в 1715-1716 гг. Петром Великим и потому самым знаменитым военным заводом в Российской империи. С 1894 г. он производил пользовавшийся большим спросом бездымный порох. В качестве германского представителя в Петербурге Надольный, скорее всего, осматривал огромный заводской комплекс, с 1896 г. одно из самых значительных сооружений такого рода в России, наряду со многими другими интересными с военной точки зрения объектами на окраинах столицы. При этом большой взрыв на Охтинском заводе 23 марта 1892 г., вероятно, открыл ему глаза на будущие возможности.
Спланированный и заказанный Надольным взрыв 16 (29) апреля 1915 г. в 20.10 получился страшным. Сотрясение земли чувствовалось далеко в окрестностях столицы, стекла из окон повылетали даже в центре города, «столб огня ослепил извозчиков и прохожих на дальнем расстоянии… Сила взрыва доказывает, что он был вызван детонацией большого количества взрывчатого вещества».
Взрыв не уничтожил весь завод, как позже заявлял Надольный. Полностью разрушена была только центральная мастерская, где в тот момент стояли у станка тысячи рабочих. Примерно сотня окружающих заводских и жилых зданий, пустовавших в это время, пострадали заодно в той или иной степени. Хотя правительственное ведомство по делам печати велело выпустить сообщение, что склады уцелели, а восстановление разрушенного займет всего несколько дней, правительство наложило на публикации о происшествии запрет, так и не снятый впоследствии.
Мощный взрыв, который население сразу же приписало вражеским агентам, стал «серьезным ударом по снабжению русской армии» снарядами. О числе жертв пресса стран Антанты хранила молчание. Российское правительство официально объявило взрыв несчастным случаем (кстати, в то же самое время был взорван стратегически важный мост). Советская историография и постсоветская литература по истории города Петербурга последовали его примеру: мнимую аварию до сих пор объясняют якобы неудовлетворительными мерами безопасности и безжалостной эксплуатацией рабочих при царизме. Зато в германских военных кругах подрыв Охтинского завода уже тогда считался блестящим образцом работы «отделения политики».
Эта диверсия унесла 125 человеческих жизней, ранив или искалечив еще 222 чел. Личность преступника (преступников) так и не была установлена. В предназначенном для служебного пользования информационном бюллетене отделения политики «Из зарубежной прессы» говорилось, что взрыв - результат саботажа русских рабочих. Это объяснение столь же неправдоподобно, сколь и распространившееся подозрение, будто здесь приложили руку русские эсеры. Ни один русский рабочий и ни один эсер не стал бы уничтожать мастерскую с тысячами русских пролетариев. На такое дело мог пойти только пораженец из террористической организации, желавший одновременно затормозить производство снарядов и посеять страх среди рабочих военной промышленности. Возможно, подобный человек принадлежал к тем пораженцам-коллаборационистам, которых Надольный отпустил из Дёберица для подрывной работы в России.