История Майкла
…Расспросил институтского приятеля, который дружил с Майклом и всю историю знает из первых уст. История неоднозначная и рисует Задорнова не в таком уж нехорошем свете. Слава богу. Действительно, творчество - это одно, а облико морале - это другое. С облико морале у Задорнова, думаю, нормально. Всё-таки маёвец…
Дело было в 1978-79. После спектакля студтеатра МАИ, куда в те годы билеты было не достать, Задорнов с десятком-полутора десятками молодых парней и девушек шел на трамвайную остановку. Навстречу им шел бухой Майкл. Надо сказать, что он был не драчун, хоть и вырос в Подольске, но вид мог иметь вполне угрожающий: высокий, широкоплечий, с большими руками, с широким лицом и горящими глазами. Майкл решил пообщаться с ребятами - показать фокусы, рассказать пару анекдотов, но ребята его не знали и общаться не захотели. Задорнов сказал Майклу, что ему стоит идти своей дорогой. Тогда Майкл взял оба рукава задорновской дубленки и рванул их вниз. Рукава немедленно оторвались. Слабенькая оказалась дубленка.
На следующий день к Майклу пришли менты и сообщили, что против него возбуждено дело о хулиганстве по заявлению гражданина Задорнова. Майкл через знакомых попытался с Задорновым замириться по-своему: он предложил накрыть поляну и бухнуть вместе, а заявление забрать. Но Майклу не повезло. Задорнов оказался непьющим. Здесь мой приятель заметил: «Хотя в своих выступлениях Задорнов иногда пытался косить под маёвца! Но какой он маёвец, если не бухал. Это как краповые береты в белорусской армии: только 10% новобранцев становятся ими. Потом их берут в Иностранный легион безоговорочно, потому что они - настоящие звери». И Майкл, и мой приятель были настоящими маёвцами.
В общем, Задорнов проявил несомненную жесткость, заявление не забрал, и Майкл получил два года химии, которую он «тащил» (не знаю точного термина) в родном Подольске. Мой приятель признает неоднозначность всей истории: «Понимаешь, в то время я был другом Майкла и, естественно, считал Задорнова плохим, но если бы я был в компании Задорнова, то я бы думал по-другому. Если каждый встречный будет рваться показать тебе фокусы и обрывать рукава, то кому это надо? После института Майкл ко мне приезжал иногда бухнуть, но потом я начал его избегать: он остановился в своем развитии, я знал уже наизусть все его фокусы и анекдоты, шутки и прибаутки, а то, что он гордился тем, что он - настоящий маёвец… ну так этого уже было мало…»
МАИ всегда лояльно относилось к своим нерадивым студентам. До диплома и так дотягивало не более половины от набора, поэтому парнями не раскидывались. Двоечников оставляли на «второй год», а чтобы их не забрили в армию, существовала система ПССО - постоянных студенческих стройотрядов. Это означало, что двоечник продолжал числиться студентом, но на самом деле работал как рабочий в интересах института. Самые настоящие маёвцы имели по 2-3 ПССО за плечами и получали диплом через 8-9 лет после поступления. В общем, лояльный к своим студентам МАИ даже не отчислил Майкла из института, поэтому он исправно раз в полгода появлялся на сессию со своей химии и, пустив слезу о своей тяжелой доле, сдавал экзамены. В те годы в Маях для сдачи экзаменов не обязательно было ходить в институт и много знать. Например я, отучившись первый курс, многих лекторов впервые видел только на экзаменах. Из лекций я ходил только на «Историю КПСС», потому что ее лектор, натурально старый коммунист, вёл контроль посещаемости и без посещений сдать экзамен было нельзя. Конечно, при этом семинары и, особенно, лабы были святым делом: их я не пропускал! Семинары давали реальные знания (решение задач) и зачет, необходимый для допуска к экзамену. Лабы тоже были необходимы для зачета, но главный геморрой при их пропуске был в их пересдаче; ну хотя бы потому, что лабы делались группой из нескольких человек, достаточно было одному знать материал и сделать задание - зачет по лабе получала вся группа; а при пересдаче ты оставался с проводками и колбочками один на один… Короче, два года химии не помешали Майклу учиться в институте.
В дальнейшем, как замечает мой приятель, Майкл всегда гордился четырьмя вещами; две первые были то, что он оторвал рукава самому Задорнову, и то, что он был на химии.
Дело было в 1978-79. После спектакля студтеатра МАИ, куда в те годы билеты было не достать, Задорнов с десятком-полутора десятками молодых парней и девушек шел на трамвайную остановку. Навстречу им шел бухой Майкл. Надо сказать, что он был не драчун, хоть и вырос в Подольске, но вид мог иметь вполне угрожающий: высокий, широкоплечий, с большими руками, с широким лицом и горящими глазами. Майкл решил пообщаться с ребятами - показать фокусы, рассказать пару анекдотов, но ребята его не знали и общаться не захотели. Задорнов сказал Майклу, что ему стоит идти своей дорогой. Тогда Майкл взял оба рукава задорновской дубленки и рванул их вниз. Рукава немедленно оторвались. Слабенькая оказалась дубленка.
На следующий день к Майклу пришли менты и сообщили, что против него возбуждено дело о хулиганстве по заявлению гражданина Задорнова. Майкл через знакомых попытался с Задорновым замириться по-своему: он предложил накрыть поляну и бухнуть вместе, а заявление забрать. Но Майклу не повезло. Задорнов оказался непьющим. Здесь мой приятель заметил: «Хотя в своих выступлениях Задорнов иногда пытался косить под маёвца! Но какой он маёвец, если не бухал. Это как краповые береты в белорусской армии: только 10% новобранцев становятся ими. Потом их берут в Иностранный легион безоговорочно, потому что они - настоящие звери». И Майкл, и мой приятель были настоящими маёвцами.
В общем, Задорнов проявил несомненную жесткость, заявление не забрал, и Майкл получил два года химии, которую он «тащил» (не знаю точного термина) в родном Подольске. Мой приятель признает неоднозначность всей истории: «Понимаешь, в то время я был другом Майкла и, естественно, считал Задорнова плохим, но если бы я был в компании Задорнова, то я бы думал по-другому. Если каждый встречный будет рваться показать тебе фокусы и обрывать рукава, то кому это надо? После института Майкл ко мне приезжал иногда бухнуть, но потом я начал его избегать: он остановился в своем развитии, я знал уже наизусть все его фокусы и анекдоты, шутки и прибаутки, а то, что он гордился тем, что он - настоящий маёвец… ну так этого уже было мало…»
МАИ всегда лояльно относилось к своим нерадивым студентам. До диплома и так дотягивало не более половины от набора, поэтому парнями не раскидывались. Двоечников оставляли на «второй год», а чтобы их не забрили в армию, существовала система ПССО - постоянных студенческих стройотрядов. Это означало, что двоечник продолжал числиться студентом, но на самом деле работал как рабочий в интересах института. Самые настоящие маёвцы имели по 2-3 ПССО за плечами и получали диплом через 8-9 лет после поступления. В общем, лояльный к своим студентам МАИ даже не отчислил Майкла из института, поэтому он исправно раз в полгода появлялся на сессию со своей химии и, пустив слезу о своей тяжелой доле, сдавал экзамены. В те годы в Маях для сдачи экзаменов не обязательно было ходить в институт и много знать. Например я, отучившись первый курс, многих лекторов впервые видел только на экзаменах. Из лекций я ходил только на «Историю КПСС», потому что ее лектор, натурально старый коммунист, вёл контроль посещаемости и без посещений сдать экзамен было нельзя. Конечно, при этом семинары и, особенно, лабы были святым делом: их я не пропускал! Семинары давали реальные знания (решение задач) и зачет, необходимый для допуска к экзамену. Лабы тоже были необходимы для зачета, но главный геморрой при их пропуске был в их пересдаче; ну хотя бы потому, что лабы делались группой из нескольких человек, достаточно было одному знать материал и сделать задание - зачет по лабе получала вся группа; а при пересдаче ты оставался с проводками и колбочками один на один… Короче, два года химии не помешали Майклу учиться в институте.
В дальнейшем, как замечает мой приятель, Майкл всегда гордился четырьмя вещами; две первые были то, что он оторвал рукава самому Задорнову, и то, что он был на химии.