«Лети, кораблик мой, лети…»
Прочитал книгу Владимира Васильевича Вейдле «Зимнее солнце» (Вашингтон, 1976) - воспоминания о детстве и юности, написанные в восемьдесят лет.
Вейдле сейчас, пожалуй, любимый мой писатель. Мил он мне и темами своими, и стилем, хотя круг интересов у нас во многом разный, да и время совсем другое. Но любовное чувство России и русской культуры у этого петербургского немца - искреннее и глубокое - совпадает с моим. И подлиннее всего из-русских-расспрорусского, фальшь которого тем более невыносима, что речь идет о моей культуре, а не какой-то чужой.
В понимании «России-Европы» я с Вейдле тоже полностью схожусь. Европейцем я в полной мере себя почувствовал, прожив двадцать с лишним лет за границей и вдалеке от Европы. Не русским: русским я себя всегда четко и ясно сознавал и продолжаю сознавать - а именно европейцем.
«Зимнее солнце» издано в Вашингтоне у Виктора Камкина, в собственной типографии. Почему там - не знаю: неужели в Париже, где Вейдле жил, было негде напечатать? Напечатано фотоофсетом (кажется, так) с машинописного набора (очень тщательного - всего одна опечатка), что придает книге «самиздатский» и домашний вид. Она есть в сети, но неправленный текст «распознанного» скана настолько изобилует опечатками, что невозможно читать.
Видимо, из экономии блок склеен плохим, рассыхающимся и рассыпающимся клеем. Как в советских paperback’ах восьмидесятых годов, которые от неосторожного раскрытия сразу теряли страницы, а после первого чтения рассыпались. Памятуя об этом, я при чтении разгибал недешево купленное «Зимнее солнце» градусов на 45, а то и менее. Поначалу это отвлекало и мешало внимательному чтению, потом привык.
«Зимнее солнце» выпущено тиражом двести экземпляров (или даже сто), которые разошлись по американским библиотекам (м.б. поэтому печатал Камкин) да по друзьям автора. Мой экземпляр «без ничего» приехал из Америки нечитанным, но и после моего чтения остался почти как нечитанный.
Полкниги - умильные воспоминания о детстве более чем столетней, глядя из дня сегодняшнего, давности. Смог ли бы я написать такие о своем детстве? Не знаю, подождем еще лет тридцать.
Полкниги - воспоминания о вхождении в «мир искусства», о приобщении к живописи, театру и музыке (о литературе очень мало). Вейдле вырос в семье обеспеченной и «культурной» в плане бытовом, но лишенной художественных интересов. Родители не интересовались тем, чем интересовался он, но увлечениям его не препятствовали. Деньги на подписку на «Аполлон» отец сыну дал беззвучно, но сам ни разу не развернул журнал, даже из любопытства. В этой сфере Вейдле - будущий знаток русской литературы и европейского искусства - сформировал себя сам. И я его очень понимаю.
Вейдле относит главный поворот в своей жизни - начало серьезного, осмысленного интереса к искусству - к 15 годам. У меня это произошло в 13-14 лет, когда я оставил фантастику и начал читать стихи и собирать собственную библиотеку - до сих пор читаю и собираю. Эти книги меня и сформировали.
«Мною меня сделали именно книги, в большей мере, чем люди, в более частом общении с ними, чем с людьми». Тема у Вейдле раскрыта подробно - я привел только «ключевое» высказывание, под которым готов подписаться. Причем меня сделали именно книги - до выставок, театров и концертов я особо охоч не был. С возрастом полюбил выставки, особенно когда привозят что-то малоизвестное (на Ренуара с Матиссом не затащить!), а к театру до сих пор почти равнодушен.
Многое во мне эта бесхитростная на вид книга разбудила и разбередила. И не только во мне - опубликован интереснейший отклик на нее Глеба Струве - два личных письма к автору
http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2002/9/bel.html
Читайте Вейдле!
Вейдле сейчас, пожалуй, любимый мой писатель. Мил он мне и темами своими, и стилем, хотя круг интересов у нас во многом разный, да и время совсем другое. Но любовное чувство России и русской культуры у этого петербургского немца - искреннее и глубокое - совпадает с моим. И подлиннее всего из-русских-расспрорусского, фальшь которого тем более невыносима, что речь идет о моей культуре, а не какой-то чужой.
В понимании «России-Европы» я с Вейдле тоже полностью схожусь. Европейцем я в полной мере себя почувствовал, прожив двадцать с лишним лет за границей и вдалеке от Европы. Не русским: русским я себя всегда четко и ясно сознавал и продолжаю сознавать - а именно европейцем.
«Зимнее солнце» издано в Вашингтоне у Виктора Камкина, в собственной типографии. Почему там - не знаю: неужели в Париже, где Вейдле жил, было негде напечатать? Напечатано фотоофсетом (кажется, так) с машинописного набора (очень тщательного - всего одна опечатка), что придает книге «самиздатский» и домашний вид. Она есть в сети, но неправленный текст «распознанного» скана настолько изобилует опечатками, что невозможно читать.
Видимо, из экономии блок склеен плохим, рассыхающимся и рассыпающимся клеем. Как в советских paperback’ах восьмидесятых годов, которые от неосторожного раскрытия сразу теряли страницы, а после первого чтения рассыпались. Памятуя об этом, я при чтении разгибал недешево купленное «Зимнее солнце» градусов на 45, а то и менее. Поначалу это отвлекало и мешало внимательному чтению, потом привык.
«Зимнее солнце» выпущено тиражом двести экземпляров (или даже сто), которые разошлись по американским библиотекам (м.б. поэтому печатал Камкин) да по друзьям автора. Мой экземпляр «без ничего» приехал из Америки нечитанным, но и после моего чтения остался почти как нечитанный.
Полкниги - умильные воспоминания о детстве более чем столетней, глядя из дня сегодняшнего, давности. Смог ли бы я написать такие о своем детстве? Не знаю, подождем еще лет тридцать.
Полкниги - воспоминания о вхождении в «мир искусства», о приобщении к живописи, театру и музыке (о литературе очень мало). Вейдле вырос в семье обеспеченной и «культурной» в плане бытовом, но лишенной художественных интересов. Родители не интересовались тем, чем интересовался он, но увлечениям его не препятствовали. Деньги на подписку на «Аполлон» отец сыну дал беззвучно, но сам ни разу не развернул журнал, даже из любопытства. В этой сфере Вейдле - будущий знаток русской литературы и европейского искусства - сформировал себя сам. И я его очень понимаю.
Вейдле относит главный поворот в своей жизни - начало серьезного, осмысленного интереса к искусству - к 15 годам. У меня это произошло в 13-14 лет, когда я оставил фантастику и начал читать стихи и собирать собственную библиотеку - до сих пор читаю и собираю. Эти книги меня и сформировали.
«Мною меня сделали именно книги, в большей мере, чем люди, в более частом общении с ними, чем с людьми». Тема у Вейдле раскрыта подробно - я привел только «ключевое» высказывание, под которым готов подписаться. Причем меня сделали именно книги - до выставок, театров и концертов я особо охоч не был. С возрастом полюбил выставки, особенно когда привозят что-то малоизвестное (на Ренуара с Матиссом не затащить!), а к театру до сих пор почти равнодушен.
Многое во мне эта бесхитростная на вид книга разбудила и разбередила. И не только во мне - опубликован интереснейший отклик на нее Глеба Струве - два личных письма к автору
http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2002/9/bel.html
Читайте Вейдле!