Великий комбинатор Михаил Булгаков
Марина Любская
Открытия приходят интуитивно. Открытие - всегда озарение. Доказательства и обоснования требуют кропотливой и тщательной работы. Но делюсь только открытием. Как оказалось, уже многие об этом говорят, но я пришла к такому выводу самостоятельно, поэтому расскажу свою историю.
Есть вещи, которые нельзя смешивать. Нельзя пить газировку с молоком, не рекомендуется делать коктейли из водки и шампанского. Об этом все знают и, опасаясь последствий, как правило, умные избегают таких сочетаний. Сами по себе и по отдельности составляющие коктейлей могут употребляться в различных - желательно разумных - дозах, в зависимости от потребностей, настроения, желания, компании, происхождения и воспитания, и могут приносить удовольствие. Но в одном бокале они несовместимы. Так же не рекомендуется смешивать писателей, и читать, например, Булгакова с Ильфом и Петровым. Потому что писатели, жившие в одно время, работавшие в одной газете, на самом же деле из разных миров. Гении своих непересекающихся вселенных. Булгаков - «Собачье сердце» и «Мастер и Маргарита», Ильф и Петров - «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок». Но так случилось в моей жизни, что мне пришлось - не по своей воле, в силу обстоятельств - перечитывать «Собачье сердце» и «Двенадцать стульев» одновременно. Шок, который я испытала, не поддаётся описанию: закрываю «Собачье сердце», открываю «Двенадцать стульев» … продолжаю читать Булгакова, закрываю «стулья», открываю «сердце»… Булгаков. Стиль писателя, как отпечатки пальцев, подделать невозможно. Даже не стиль… о стиле пусть говорят эксперты, но читатели всегда чувствуют энергию автора, и эта энергия уникальна. Это то, что люди (пока) не умеют имитировать, это то, что притягивает или отталкивает, то, что лечит или разрушает, это то, что невозможно перепутать.
Конечно, сделав открытие, я сразу же обратилась к сегодняшнему «первоисточнику»:) - интернету, но только с одной целью - узнать, есть ли у меня единомышленники. Есть. Я далеко не первая получала именно Булгаковский заряд энергии от «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка». Некоторые исследования очень детальны и интересны, но это уже совсем другая история. Скажу, с чем не согласна, или что не принимает моя душа, во всяком случае. Во всех статьях, которые я прочитала, и Ильфу, и Петрову очень уж сильно достаётся. «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок» - два единственных шедевра авторов. Другие их произведения - из литературной лиги, мягко скажем, пониже. «Двенадцать стульев» - первая книга писателей, проба пера… и сразу - шедевр, который был залпом проглочен читательской аудиторией журнала «Тридцать дней» и расхвачен на цитаты моментально и навеки. Шедевр, написанный в сжатые сроки, на одном дыхании новичками? Такое может быть. Ильф и Петров были журналистами в конце-то концов, так что могли смело сказать как писатель писателю, что сочинять умели. Кроме того, есть примеры гениальных авторов «одной книги». Но создать два шедевра подряд (!), а потом «сдуться», хотя, казалось бы, литературные мышцы уже как следует накачены? Об этом говорилось в статьях, которые я прочла. Однако, я не испытываю таких негативных чувств ни к Петрову, ни к Ильфу. Я думаю, дело было так…
Было почти три ночи и через четыре часа надо было уже вставать, а сон просто не приходил, вернее, ушёл куда-то напрочь, хлопнув дверью и не пообещав вернуться. Головная боль прорывалась наружу через виски, затылок, даже до кожи на лице невозможно было дотронуться… Находясь в полузабытьи, Михаил прокручивал в голове события этого вечера. Надо было принимать решение, и хотелось сказать «нет, потому что нет», но легкости это решение не приносило. Значит, оно было неправильным. Он это знал. Правильное решение всегда принимается легко. Не всегда быстро, но легко. Приходит освобождение, груз неопределенности падает с плеч, и в конце тоннеля включается яркий, зовущий вперёд, свет. Правильное решение не требует обоснования, подсчета плюсов и минусов. Осознается оно как данность.
Когда в 10 вечера кто-то постучал в дверь, у Михаила дробно задрожали колени. Рефлекс. Стук в дверь - необъяснимый страх. Как молоточком по коленке. Неподконтрольно. В прошлом, 26-ом, году, когда он услышал такой же стук в дверь приблизительно в это же время - ничто не заставило его насторожиться. Мало ли… друзья решили заглянуть на огонек, но оказались не друзья, а товарищи. Перевернули весь дом с ног на голову и прихватили с собой, уходя, Михаила. Но, слава Богу, всё, что от него требовалось - это надо было предать самого себя. Признать свои литературные труды писаниной ни о чём. Ни о ком, точнее будет. Отчасти это было правдой. Язык «Собачьего сердца» надо было довести до ума и доработать, но уже теперь можно забыть и об этом. Судьба повести ясна. Так что Булгаков даже и не сильно кривил душой, говоря, что повесть некудышняя. Кроме покаяния в литературном бессилии от него никто ничего не хотел. Спасибо чекистам за это. Но с тех пор выработался рефлекс - стук в дверь - дрожь в коленях. Михаил не ненавидел тех, кто заставлял его бояться, испытывать этот животный неуправляемый страх. Может, он презирал товарищей, но ненавидел при этом себя. Потому что он не знал себя в страхе. Не знал, на что он способен или на что не способен. И боялся и ненавидел именно это. Поэтому сейчас, когда шел открывать дверь на ватных ногах, дал себе слово, что станет другим, он писатель и талантливый писатель, он умеет перевоплощаться, умеет телепортироваться в параллельные безопасные миры. Это то, что ему дано, а товарищам не дано. Бояться вообще не имеет никакого смысла - это неразумно. Он вспоминал, как стены Лубянки, где с ним «беседовали», сотрясал мощный хохот заключенных. Слышать это было дико и целительно одновременно. Последняя защитная реакция организма. Смех побеждает страх.
Но когда Михаил открыл дверь, там стояли коллеги. Можно по нынешним временам сказать - друзья. Илья и Женька. Вместе работали в газете уже который год и, пожалуй, это были единственные люди, с кем можно было разговаривать на одном языке. Женька - бывший чекист, так что сразу прошел в квартиру без лишних церемоний и вопросов. Илья задержался в дверях, но потом проследовал за Женькой, остановившись в прихожей, чтобы разуться. Поставил портфель на пол, и тишину нарушил колокольно-стеклянный звон бутылок.
- Перебор. - Спокойно отреагировал Михаил. - У меня сегодня - голова, да и в принципе - печень.
Продолжая развязывать ботинки, глядя в пол, Илья поддержал разговор:
- Я говорил Женьке. У меня же тоже - сердце. Но у него, Миш, ни головы, ни сердца. У него - приказ партии.
- И закуски нет, - Михаил попытался как-то осадить напор Жени, хотя и знал, что это бесполезно. Цель взята, как говорил сам Женя. Миша не был любителем. Мог, конечно, выпить, мог и хорошо выпить, но не любил это дело. И никогда не принимал «для вдохновения», как делали многие его коллеги. Не из-за печени даже или из-за нелюбви к спиртному, а из уважения к вдохновению.
- У нас всё с собой. Не переживай. - Успокоил Женя. - Люб, у нас разговор мужской будет - не обидишься, если мы втроём посидим?
Любовь по какой-то причине оживилась, у неё было чувство, что друзья пришли с хорошей новостью. Она быстро принесла из кухни тарелки, вилки, ножи. Расставила стопочки, протерев их наскоро полотенцем, и чему-то улыбаясь, пошла в спальню.
Квартирка была малюпасенькой. Буквально два шага влево-вправо. Но казалась относительно нормальной только потому, что вся мебель уже практически была вынесена из квартиры и продана. Денег не хватало катастрофически. Да еще с Мишиным отношением… с деньгами надо расставаться легко, без стонов… часто не хватало элементарно на хлеб. Из мебели осталось зеркало в прихожей, в зале - стол и четыре стула. Три стула стояли у стола, а четвертый был в «библиотеке». Михаил выстроил комнату-анклав из книг, выгруженных из проданного книжного шкафа, и в этом боксе помещался один стул, где Михаил и любил отдыхать, читая, вернее, конечно, перечитывая любимых авторов. Это был его бункер, где он прятался ото всех. Спальня - тоже громко сказано. На полу лежал матрас с прорванным чехлом, и пружины в некоторых местах нагло и злобно торчали из-под прорвавшейся материи, отгоняя от спального места любого приближающегося к нему. Жена тоже не могла заснуть и беспрестанно крутилась, показывая, что не спит. Ждала, когда Михаил сам начнёт разговор. Так заведено. Не только в семье Булгаковых. Говорят, если и когда могут, если и когда сочтут возможным и безопасным.
- Люба, они забрали у меня всё. Понимаешь? - отвечая на незаданный вопрос, начал было Михаил. - Всё. У меня осталось только имя и чувство собственного достоинства. Это то, что позволяет мне дальше жить, дышать… существовать. Но теперь они пытаются забрать и это. Хотят сделать из меня писательского негра. Что от меня останется?
- Бесплатно? - неожиданно для себя почти выкрикнула жена, и в ужасе замолчала, осознав неадекватность вопроса.
Михаил посмотрел на Любовь, и последовала долгая пауза.
- За квартиру… и деньги в конверте… - Булгаков начал смеяться так, как давно уже не смеялся… - за ключи от квартиры… и деньги…
Люба не знала, как реагировать.
- Ты отказался? Миш… отказался? Я думаю, ребята понимают, что это сейчас единственный способ помочь тебе. Миш… они помочь хотят. Считай, что пишешь под псевдонимом. Миш… не надо отказываться сразу, подумай…
- Ладно. Не сегодня. Надо хоть часа два поспать. - Михаил вытер еще катившиеся из глаз слёзы от смеха, и попробовал опять как-то пристроиться на матрасе, но острая пружина тут же впилась безжалостно в бок. Миша попытался вбить пружину в матрас, рука застряла, и он нащупал внутри что-то мягкое. Вытягивая находку, увидел, что это был длинный белый шерстяной шарф. Не очень уже и белый, но точно хорошего качества. Видимо, предыдущий владелец пытался тоже латать свою жизнь на этой подстилке, как умел.
- Нет чтобы клад найти, а не рвань всякую… Ай, бесполезно пробовать заснуть. Пойду покурю на кухню.
Выйдя из спальни, Булгаков подошёл к зеркалу, висящему в прихожей. Включил свет. Закурил. Обмотал шею шарфом. Снял с вешалки шляпу и надел её слегка набок. В глазах запрыгали чёртики, на губах заиграла чуть заметная Булгаковская улыбка. Головная боль как будто нашла наконец выход и улетучилась в никуда. Решение пришло мгновенно и легко. Затянувшись и медленно выпуская дым, Михаил, глядя на себя в зеркало, произнёс голосом еще незнакомого, но уже родного великого комбинатора:
- Похоже… лёд тронулся, господа присяжные заседатели… Как говорится, время, которое у нас есть - это деньги, которых у нас нет.
К девяти утра в редакцию газеты «Гудок» вбежал помолодевший Булгаков. Уединившись с «соавторами» в углу редакции, он передал первую главу «Двенадцати стульев», и друзья сразу же сели переписывать оригинал в четыре руки - сроки были жесткие, одному «автору» было не справиться…
© Copyright: Марина Любская, 2018
Свидетельство о публикации №218040800084
Открытия приходят интуитивно. Открытие - всегда озарение. Доказательства и обоснования требуют кропотливой и тщательной работы. Но делюсь только открытием. Как оказалось, уже многие об этом говорят, но я пришла к такому выводу самостоятельно, поэтому расскажу свою историю.
Есть вещи, которые нельзя смешивать. Нельзя пить газировку с молоком, не рекомендуется делать коктейли из водки и шампанского. Об этом все знают и, опасаясь последствий, как правило, умные избегают таких сочетаний. Сами по себе и по отдельности составляющие коктейлей могут употребляться в различных - желательно разумных - дозах, в зависимости от потребностей, настроения, желания, компании, происхождения и воспитания, и могут приносить удовольствие. Но в одном бокале они несовместимы. Так же не рекомендуется смешивать писателей, и читать, например, Булгакова с Ильфом и Петровым. Потому что писатели, жившие в одно время, работавшие в одной газете, на самом же деле из разных миров. Гении своих непересекающихся вселенных. Булгаков - «Собачье сердце» и «Мастер и Маргарита», Ильф и Петров - «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок». Но так случилось в моей жизни, что мне пришлось - не по своей воле, в силу обстоятельств - перечитывать «Собачье сердце» и «Двенадцать стульев» одновременно. Шок, который я испытала, не поддаётся описанию: закрываю «Собачье сердце», открываю «Двенадцать стульев» … продолжаю читать Булгакова, закрываю «стулья», открываю «сердце»… Булгаков. Стиль писателя, как отпечатки пальцев, подделать невозможно. Даже не стиль… о стиле пусть говорят эксперты, но читатели всегда чувствуют энергию автора, и эта энергия уникальна. Это то, что люди (пока) не умеют имитировать, это то, что притягивает или отталкивает, то, что лечит или разрушает, это то, что невозможно перепутать.
Конечно, сделав открытие, я сразу же обратилась к сегодняшнему «первоисточнику»:) - интернету, но только с одной целью - узнать, есть ли у меня единомышленники. Есть. Я далеко не первая получала именно Булгаковский заряд энергии от «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка». Некоторые исследования очень детальны и интересны, но это уже совсем другая история. Скажу, с чем не согласна, или что не принимает моя душа, во всяком случае. Во всех статьях, которые я прочитала, и Ильфу, и Петрову очень уж сильно достаётся. «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок» - два единственных шедевра авторов. Другие их произведения - из литературной лиги, мягко скажем, пониже. «Двенадцать стульев» - первая книга писателей, проба пера… и сразу - шедевр, который был залпом проглочен читательской аудиторией журнала «Тридцать дней» и расхвачен на цитаты моментально и навеки. Шедевр, написанный в сжатые сроки, на одном дыхании новичками? Такое может быть. Ильф и Петров были журналистами в конце-то концов, так что могли смело сказать как писатель писателю, что сочинять умели. Кроме того, есть примеры гениальных авторов «одной книги». Но создать два шедевра подряд (!), а потом «сдуться», хотя, казалось бы, литературные мышцы уже как следует накачены? Об этом говорилось в статьях, которые я прочла. Однако, я не испытываю таких негативных чувств ни к Петрову, ни к Ильфу. Я думаю, дело было так…
Было почти три ночи и через четыре часа надо было уже вставать, а сон просто не приходил, вернее, ушёл куда-то напрочь, хлопнув дверью и не пообещав вернуться. Головная боль прорывалась наружу через виски, затылок, даже до кожи на лице невозможно было дотронуться… Находясь в полузабытьи, Михаил прокручивал в голове события этого вечера. Надо было принимать решение, и хотелось сказать «нет, потому что нет», но легкости это решение не приносило. Значит, оно было неправильным. Он это знал. Правильное решение всегда принимается легко. Не всегда быстро, но легко. Приходит освобождение, груз неопределенности падает с плеч, и в конце тоннеля включается яркий, зовущий вперёд, свет. Правильное решение не требует обоснования, подсчета плюсов и минусов. Осознается оно как данность.
Когда в 10 вечера кто-то постучал в дверь, у Михаила дробно задрожали колени. Рефлекс. Стук в дверь - необъяснимый страх. Как молоточком по коленке. Неподконтрольно. В прошлом, 26-ом, году, когда он услышал такой же стук в дверь приблизительно в это же время - ничто не заставило его насторожиться. Мало ли… друзья решили заглянуть на огонек, но оказались не друзья, а товарищи. Перевернули весь дом с ног на голову и прихватили с собой, уходя, Михаила. Но, слава Богу, всё, что от него требовалось - это надо было предать самого себя. Признать свои литературные труды писаниной ни о чём. Ни о ком, точнее будет. Отчасти это было правдой. Язык «Собачьего сердца» надо было довести до ума и доработать, но уже теперь можно забыть и об этом. Судьба повести ясна. Так что Булгаков даже и не сильно кривил душой, говоря, что повесть некудышняя. Кроме покаяния в литературном бессилии от него никто ничего не хотел. Спасибо чекистам за это. Но с тех пор выработался рефлекс - стук в дверь - дрожь в коленях. Михаил не ненавидел тех, кто заставлял его бояться, испытывать этот животный неуправляемый страх. Может, он презирал товарищей, но ненавидел при этом себя. Потому что он не знал себя в страхе. Не знал, на что он способен или на что не способен. И боялся и ненавидел именно это. Поэтому сейчас, когда шел открывать дверь на ватных ногах, дал себе слово, что станет другим, он писатель и талантливый писатель, он умеет перевоплощаться, умеет телепортироваться в параллельные безопасные миры. Это то, что ему дано, а товарищам не дано. Бояться вообще не имеет никакого смысла - это неразумно. Он вспоминал, как стены Лубянки, где с ним «беседовали», сотрясал мощный хохот заключенных. Слышать это было дико и целительно одновременно. Последняя защитная реакция организма. Смех побеждает страх.
Но когда Михаил открыл дверь, там стояли коллеги. Можно по нынешним временам сказать - друзья. Илья и Женька. Вместе работали в газете уже который год и, пожалуй, это были единственные люди, с кем можно было разговаривать на одном языке. Женька - бывший чекист, так что сразу прошел в квартиру без лишних церемоний и вопросов. Илья задержался в дверях, но потом проследовал за Женькой, остановившись в прихожей, чтобы разуться. Поставил портфель на пол, и тишину нарушил колокольно-стеклянный звон бутылок.
- Перебор. - Спокойно отреагировал Михаил. - У меня сегодня - голова, да и в принципе - печень.
Продолжая развязывать ботинки, глядя в пол, Илья поддержал разговор:
- Я говорил Женьке. У меня же тоже - сердце. Но у него, Миш, ни головы, ни сердца. У него - приказ партии.
- И закуски нет, - Михаил попытался как-то осадить напор Жени, хотя и знал, что это бесполезно. Цель взята, как говорил сам Женя. Миша не был любителем. Мог, конечно, выпить, мог и хорошо выпить, но не любил это дело. И никогда не принимал «для вдохновения», как делали многие его коллеги. Не из-за печени даже или из-за нелюбви к спиртному, а из уважения к вдохновению.
- У нас всё с собой. Не переживай. - Успокоил Женя. - Люб, у нас разговор мужской будет - не обидишься, если мы втроём посидим?
Любовь по какой-то причине оживилась, у неё было чувство, что друзья пришли с хорошей новостью. Она быстро принесла из кухни тарелки, вилки, ножи. Расставила стопочки, протерев их наскоро полотенцем, и чему-то улыбаясь, пошла в спальню.
Квартирка была малюпасенькой. Буквально два шага влево-вправо. Но казалась относительно нормальной только потому, что вся мебель уже практически была вынесена из квартиры и продана. Денег не хватало катастрофически. Да еще с Мишиным отношением… с деньгами надо расставаться легко, без стонов… часто не хватало элементарно на хлеб. Из мебели осталось зеркало в прихожей, в зале - стол и четыре стула. Три стула стояли у стола, а четвертый был в «библиотеке». Михаил выстроил комнату-анклав из книг, выгруженных из проданного книжного шкафа, и в этом боксе помещался один стул, где Михаил и любил отдыхать, читая, вернее, конечно, перечитывая любимых авторов. Это был его бункер, где он прятался ото всех. Спальня - тоже громко сказано. На полу лежал матрас с прорванным чехлом, и пружины в некоторых местах нагло и злобно торчали из-под прорвавшейся материи, отгоняя от спального места любого приближающегося к нему. Жена тоже не могла заснуть и беспрестанно крутилась, показывая, что не спит. Ждала, когда Михаил сам начнёт разговор. Так заведено. Не только в семье Булгаковых. Говорят, если и когда могут, если и когда сочтут возможным и безопасным.
- Люба, они забрали у меня всё. Понимаешь? - отвечая на незаданный вопрос, начал было Михаил. - Всё. У меня осталось только имя и чувство собственного достоинства. Это то, что позволяет мне дальше жить, дышать… существовать. Но теперь они пытаются забрать и это. Хотят сделать из меня писательского негра. Что от меня останется?
- Бесплатно? - неожиданно для себя почти выкрикнула жена, и в ужасе замолчала, осознав неадекватность вопроса.
Михаил посмотрел на Любовь, и последовала долгая пауза.
- За квартиру… и деньги в конверте… - Булгаков начал смеяться так, как давно уже не смеялся… - за ключи от квартиры… и деньги…
Люба не знала, как реагировать.
- Ты отказался? Миш… отказался? Я думаю, ребята понимают, что это сейчас единственный способ помочь тебе. Миш… они помочь хотят. Считай, что пишешь под псевдонимом. Миш… не надо отказываться сразу, подумай…
- Ладно. Не сегодня. Надо хоть часа два поспать. - Михаил вытер еще катившиеся из глаз слёзы от смеха, и попробовал опять как-то пристроиться на матрасе, но острая пружина тут же впилась безжалостно в бок. Миша попытался вбить пружину в матрас, рука застряла, и он нащупал внутри что-то мягкое. Вытягивая находку, увидел, что это был длинный белый шерстяной шарф. Не очень уже и белый, но точно хорошего качества. Видимо, предыдущий владелец пытался тоже латать свою жизнь на этой подстилке, как умел.
- Нет чтобы клад найти, а не рвань всякую… Ай, бесполезно пробовать заснуть. Пойду покурю на кухню.
Выйдя из спальни, Булгаков подошёл к зеркалу, висящему в прихожей. Включил свет. Закурил. Обмотал шею шарфом. Снял с вешалки шляпу и надел её слегка набок. В глазах запрыгали чёртики, на губах заиграла чуть заметная Булгаковская улыбка. Головная боль как будто нашла наконец выход и улетучилась в никуда. Решение пришло мгновенно и легко. Затянувшись и медленно выпуская дым, Михаил, глядя на себя в зеркало, произнёс голосом еще незнакомого, но уже родного великого комбинатора:
- Похоже… лёд тронулся, господа присяжные заседатели… Как говорится, время, которое у нас есть - это деньги, которых у нас нет.
К девяти утра в редакцию газеты «Гудок» вбежал помолодевший Булгаков. Уединившись с «соавторами» в углу редакции, он передал первую главу «Двенадцати стульев», и друзья сразу же сели переписывать оригинал в четыре руки - сроки были жесткие, одному «автору» было не справиться…
© Copyright: Марина Любская, 2018
Свидетельство о публикации №218040800084