Правила жизни Сергея Юрского
Сергей Юрский
Актер, 74 года, Москва
Когда мне было 16, отец меня с кем-то знакомил, и всегда говорил: вот, наследник всех моих долгов. Так себя и чувствую.
Обожаю Аль Пачино. Он играет кубинцев, евреев - умеет перевоплощаться. Когда он разговаривает с камерой - он через камеру разговаривает со своим партнером, с миром, с жизнью, со смертью. Это и есть школа Станиславского. Главное - самодисциплина. В мытье посуды, в выбрасывании мусора, в работе, в мысли.
Никогда не забуду японку Кеку. Я ставил в Токио спектакль по Ибсену. Мне представляют молоденькую актрису Кеку. Там была совсем маленькая роль девушки, которая приходит в комнату к герою, играет на рояле и больше не появляется. Спрашиваю: «Вы играете на рояле?» - «Нет, не играю». Ну ничего, говорю, музыка будет звучать по радио. Она спрашивает: «А может быть, я буду играть?» Что вы, говорю, это сложно. И уезжаю. Проходит два месяца, у нас фуршет, едим какое-то мясо - меня зовут: «Мы хотим, чтобы Кеку вам сыграла». Она садится - пальчики, как спички, - и мощно играет «Норвежский танец» Грига, труднейшую, виртуозную вещь. Как? Что? «Вы что, в школу поступили?» - «Да, учительницу взяла». - «Подождите, вы же были на гастролях в Америке». - «Была, да». Она в Америке договорилась и все свободное время не ходила по Америке, а училась. Мне было стыдно, я же предупреждал, что это маленькая роль, что это никто не оценит. Стоит и вежливо улыбается. Она просто хотела сделать все наилучшим образом.
Жальче всего мне сейчас улыбающихся кассирш в супермаркетах. Адская работа. Я сразу вспоминаю, как в самое глухое время застоя сюда приехал один мой знакомый швейцарец и говорил: «У вас продавец в магазине - свободный человек, он может сказать: „Да пошли вы все! Не встанете сейчас в очередь нормально - вообще уйду“. А у нас это не люди, а роботы, которые все время улыбаются и все подают-подают-подают». Я тогда воспринял это с насмешкой, а сейчас часто вспоминаю.
Кино сегодня снимают по 12 часов в день. Я участвовал в этой хреновине и пытался людей образумить. А они говорят: сейчас так работают. В результате актеры абсолютно стираются - что мы и видим на экране.
В современном театре музыкальные ритмы заменили те, которые должны создаваться актерами и мизансценами. Их наличие и их таинственная невидимость - это и заставляло людей стоять ночами за билетами на Чехова.
Чувствую, что не только я, но и все теперь, утверждая себя в чем-то, не имеют времени услышать или разглядеть соседнее явление. Люди в нашей профессии не только не видят спектаклей друг друга - что было абсолютно естественно лет тридцать назад, - но и собственных. Должен признаться, что заставляю себя преодолевать такое же косное ощущение и идти, скажем, на «Голую пионерку».
Мне кажется, что я стал косным из-за транспорта: мы так много времени уделяем дороге, что очень мало остается на то дело, по которому приехали.
Свобода определяется количеством людей, которых ты можешь послать. Так говорил мой друг Боба.
via Esquire
Актер, 74 года, Москва
Когда мне было 16, отец меня с кем-то знакомил, и всегда говорил: вот, наследник всех моих долгов. Так себя и чувствую.
Обожаю Аль Пачино. Он играет кубинцев, евреев - умеет перевоплощаться. Когда он разговаривает с камерой - он через камеру разговаривает со своим партнером, с миром, с жизнью, со смертью. Это и есть школа Станиславского. Главное - самодисциплина. В мытье посуды, в выбрасывании мусора, в работе, в мысли.
Никогда не забуду японку Кеку. Я ставил в Токио спектакль по Ибсену. Мне представляют молоденькую актрису Кеку. Там была совсем маленькая роль девушки, которая приходит в комнату к герою, играет на рояле и больше не появляется. Спрашиваю: «Вы играете на рояле?» - «Нет, не играю». Ну ничего, говорю, музыка будет звучать по радио. Она спрашивает: «А может быть, я буду играть?» Что вы, говорю, это сложно. И уезжаю. Проходит два месяца, у нас фуршет, едим какое-то мясо - меня зовут: «Мы хотим, чтобы Кеку вам сыграла». Она садится - пальчики, как спички, - и мощно играет «Норвежский танец» Грига, труднейшую, виртуозную вещь. Как? Что? «Вы что, в школу поступили?» - «Да, учительницу взяла». - «Подождите, вы же были на гастролях в Америке». - «Была, да». Она в Америке договорилась и все свободное время не ходила по Америке, а училась. Мне было стыдно, я же предупреждал, что это маленькая роль, что это никто не оценит. Стоит и вежливо улыбается. Она просто хотела сделать все наилучшим образом.
Жальче всего мне сейчас улыбающихся кассирш в супермаркетах. Адская работа. Я сразу вспоминаю, как в самое глухое время застоя сюда приехал один мой знакомый швейцарец и говорил: «У вас продавец в магазине - свободный человек, он может сказать: „Да пошли вы все! Не встанете сейчас в очередь нормально - вообще уйду“. А у нас это не люди, а роботы, которые все время улыбаются и все подают-подают-подают». Я тогда воспринял это с насмешкой, а сейчас часто вспоминаю.
Кино сегодня снимают по 12 часов в день. Я участвовал в этой хреновине и пытался людей образумить. А они говорят: сейчас так работают. В результате актеры абсолютно стираются - что мы и видим на экране.
В современном театре музыкальные ритмы заменили те, которые должны создаваться актерами и мизансценами. Их наличие и их таинственная невидимость - это и заставляло людей стоять ночами за билетами на Чехова.
Чувствую, что не только я, но и все теперь, утверждая себя в чем-то, не имеют времени услышать или разглядеть соседнее явление. Люди в нашей профессии не только не видят спектаклей друг друга - что было абсолютно естественно лет тридцать назад, - но и собственных. Должен признаться, что заставляю себя преодолевать такое же косное ощущение и идти, скажем, на «Голую пионерку».
Мне кажется, что я стал косным из-за транспорта: мы так много времени уделяем дороге, что очень мало остается на то дело, по которому приехали.
Свобода определяется количеством людей, которых ты можешь послать. Так говорил мой друг Боба.
via Esquire