Фатальный фатализм
Под фатализмом, очевидно, подразумевается вера в то, что Судьба управляет человеком, а не человек Судьбой. Что вам на роду написано, то с вами и случится. Пыжьтесь, не пыжьтесь - никакой разницы; три сестрички (не чеховские, но древнегреческие) уже всё за вас предрешили: Лахесис вашу судьбу определяет, Клото прядет нить вашей судьбы, а Атропос ее перерезает. А вам что остается? Пережить предначертанное, не более. Это - в общем, и об этом вы можете прочитать в любой википедии, а теперь перейдем к частностям, о которых ни в какой википедии вы не прочитаете.
Существует, по-видимому, три основных вида фатализма:
Первый можно назвать фатализмом равнодушия (или еще фатализмом отрешения), а основная жизненная стратегия равнодушного фаталиста сводится к тому, чтобы либо полностью отрешиться от какой-нибудь проблемы, либо совершать лишь требуемый минимум действий, никак всерьез не вовлекаясь в проблему. Полезнее всего практиковать такой фатализм по отношению к обыденным делам (счета, готовка, уборка). Лучше всего, если их кто-нибудь возьмет на себя (а какая-нибудь Марфа почти всегда найдется), если же… - но всё равно лучше бы нашелся кто-нибудь, кто оплатит ваши счета и приготовит вам ужин. Хуже всего практиковать фатализм равнодушия в отношении своего здоровья - то есть, если у вас что-нибудь всерьез заболит, то хуже всего думать, что всё как-нибудь само пройдет. Позиция эта, кстати, довольно распространенная, особенно у людей с традиционным типом мышления - всё это идет от крестьянской логики, а крестьянам болеть некогда и лечить их было некому, поэтому они как-то или народными средствами лечились, или вообще не лечились. Опять-таки припомним лекаря из «Ревизора»: «О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше, - лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет». Сами простые люди, как это ни удивительно, с такой логикой чаще всего согласны. Выздоровят, так выздоровят, а помрут, так помрут. Но такую фаталистическую позицию проще занимать в отношении чьего-то здоровья, но никак не своего собственного - в этом смысле лучше быть человеком посложнее и о своем здоровье заботиться, не предоставляя этого важного дела фатуму, а тем более всяким фатальным Христианам Ивановичам, каковых тоже немало.
Раз уж я обратился к литературе, то приведу еще один яркий литературный пример фатализма первого вида. Ярчайшим представителем фатализма равнодушия (он же фатализм отрешения) я назову Атоса, а точнее - его позицию по поводу приобретения дорогой экипировки (по случаю начала военной кампании), на которую у мушкетеров не было средств. В то время как Арамис, Портос и д’Артаньян выдумывали и осуществляли всякие хитроумные планы, Атос от всего самоустранился, сказав, что экипировка сама найдет его. Фатализм Атоса в действии: «Атос не выходил из своей комнаты; он решил, что шагу не сделает для того, чтобы раздобыть снаряжение. - Нам остается две недели, - говорил он друзьям. - Что ж, если к концу этих двух недель я ничего не найду или, вернее, если ничто не найдет меня, то я, как добрый католик, не желающий пустить себе пулю в лоб, затею ссору с четырьмя гвардейцами его высокопреосвященства или с восемью англичанами и буду драться до тех пор, пока один из них не убьет меня, что, принимая во внимание их численность, совершенно неизбежно. Тогда люди скажут, что я умер за короля, и, следовательно, я исполню свой долг и без надобности в экипировке». В итоге, как вы помните, экипировка умудрилась найти Атоса. Фаталистическая стратегия номер один сработала! Увы, но во многих других случаях такого рода фаталистическая стратегия оказывается фатальной…
Второй вид фатализма можно условно назвать оптимистическим (или еще фатализмом всемогущества), так как фаталист второго вида считает, что с ним не может случиться ничего плохого. Чаще всего этот фатализм приводит к неоправданному риску своей жизнью (неоправданному с точки зрения обычных и даже хоть сколько-нибудь здравомыслящих людей). Фаталист рискует, потому что уверен, что он не умрет; он уверен, что ему не Судьба умереть. Ну а если вдруг умрет, значит, была Судьба умереть, но этот второй довод обычно находится в тени первого. Хотя нет, не в тени. Тут возникает крайне интересный момент, который просто необходимо уяснить себе, если мы хотим понять природу фатализма. Дело в том, что по-настоящему, конечно же, называть фатализм второго вида оптимистическим всё же неверно, но правильнее называть его суицидальным. Оптимизм тут чисто показной, бравадный (мол, смотрите, всё равно со мной ничего не случится), а на деле человек играет жизнью, которая ему совсем недорога. Но и тут неточность. Такие фаталисты - они игроки по природе. Они и жить не хотят, но и умирать не собираются - они хотят играть жизнью на публике. Они хотят оставаться в живых, чтобы и дальше демонстрировать свое презрение к жизни (или к смерти - опять-таки не очень легко разобраться, что же они больше презирают: жизнь или смерть). Но, хотя это и игра, но игра серьезная, и фаталисты такого рода (даже и явные позеры) редко живут долго. Но всё же стремление к смерти и презрение к жизни тут явно доминируют над стремлением к подвигу и презрением к опасности храброго человека. В ряде случаев, правда, подвиг невозможен без неизбежной жертвы жизнью (закрытие амбразуры грудью, например), но в таких случаях пропадает и базовый элемент фаталистической игры, а именно - показная уверенность, что всё обойдется. Следует отдать справедливость фаталистам второго типа - некоторые из них способны на вполне реальное (не игровое) самопожертвование (закрытие амбразуры), хотя и оно чаще всего превращается у них в яркий жест.
Разумеется, Вулич из «Фаталиста» Лермонтова является ярчайшей иллюстрацией фаталиста второго типа. Более благородным и необычным литературным примером «всемогущего фаталиста» является Джефферсон Хоуп из «Этюда в багровых тонах», мстящий за смерть своей невесты двум негодяям и предлагающий им на выбор две пилюли, в одной из которых скрыт яд, причем вторую пилюлю он выпивает сам, мотивируя свою игру самым возвышенно-фаталистическим образом: «Если есть на свете Справедливость, то ты умрешь, а если нет, то и мне жить незачем». Признаюсь, такого рода логика меня всегда восхищала!
Третий вид фатализма можно условно назвать просветленным (или еще фатализмом все-приятия). Такого рода фатализм подразумевает полное приятие человеком всего происходящего в его жизни. Что бы ни произошло - оно и должно было произойти. Отсюда вроде как и просветление - потому как не из-за чего особенно переживать, а в тенденции всё надо принимать с благодарностью. Я говорю «вроде как и просветление», потому что никакого подлинного просветления тут нет. На деле этот вид фатализма вырабатывается у людей, которых очень долго преследуют неудачи и, когда они уже устают в очередной раз сокрушаться из-за очередного своего краха, то они просто говорят, что им всё равно, и принимают всё новые и новые удары судьбы как должное. То есть на практике никакой это не просветленный, но пессимистический фатализм, хотя всё же его главная задача и состоит именно в том, чтобы, так сказать, сгладить пессимизм, не дать ему полностью поработить себя. Человек, которого постоянно бьет Судьба, постепенно превращается в пессимиста, но превращаться в пессимиста ему не хочется - тогда с помощью пессимистического фатализма (Судьба бьет - значит, Судьба такая), который он сам называет просветленным, он-таки дистанцируется от пессимизма. Если вы поняли последнее предложение, то я очень за вас рад; я сейчас его перечитаю и тоже постараюсь понять... В общем, просветления фаталист третьего типа не достигает, но от пессимизма несколько дистанцируется. Наверное, правильнее всего назвать этот фатализм не светлым, но (слегка-)мерцающим, а наиболее последовательными его представителями являются стоики, как будто бы мечтающие о том, чтобы с ними случилось что-нибудь особенно плохое, лишь бы продемонстрировать своё презрение к беде, которую они и бедой называть отказываются. Конкретизируя, можно припомнить слова Марка Аврелия о том, что следует сохранять благодушие, даже когда тебя раздирают на части дикие звери. Каково, а! Еще более впечатляющие слова произнес один стоик, когда ему сообщили, что погиб его сын: «Я знал, что мой сын смертен», - ответил он - и как ни в чем не бывало продолжил заниматься своими делами. В самом деле - подумаешь, сын умер. Не расстраиваться же по пустякам… Подобного рода логика может казаться чудовищной, да она и является чудовищной, но надо вникнуть в обстоятельства жизни человека, защищающегося от постоянно бьющей его реальности таким вот фаталистически-стоическим щитом. Хотя и маньяки требуют, чтобы вникли в обстоятельства их жизни, но от этого их маньячные дела вовсе не становятся в большей степени оправданными.
Подведу итог: характерной чертой всех трех видов фатализма является его (фатализма) попытка выдать себя за то, чем он не является. Равнодушный фаталист вовсе не равнодушен, но в душе надеется, что проблема как-то разрешится. Оптимистичный фаталист вовсе не оптимистичен, но ему и вообще-то жить надоело. Наконец, фаталист просветленный пребывает в постоянном мраке. Отсюда следует, что, в общем и целом, фатализм - кривая жизненная стратегия, но, так как и жизнь очень часто бывает крива, то…
Существует, по-видимому, три основных вида фатализма:
Первый можно назвать фатализмом равнодушия (или еще фатализмом отрешения), а основная жизненная стратегия равнодушного фаталиста сводится к тому, чтобы либо полностью отрешиться от какой-нибудь проблемы, либо совершать лишь требуемый минимум действий, никак всерьез не вовлекаясь в проблему. Полезнее всего практиковать такой фатализм по отношению к обыденным делам (счета, готовка, уборка). Лучше всего, если их кто-нибудь возьмет на себя (а какая-нибудь Марфа почти всегда найдется), если же… - но всё равно лучше бы нашелся кто-нибудь, кто оплатит ваши счета и приготовит вам ужин. Хуже всего практиковать фатализм равнодушия в отношении своего здоровья - то есть, если у вас что-нибудь всерьез заболит, то хуже всего думать, что всё как-нибудь само пройдет. Позиция эта, кстати, довольно распространенная, особенно у людей с традиционным типом мышления - всё это идет от крестьянской логики, а крестьянам болеть некогда и лечить их было некому, поэтому они как-то или народными средствами лечились, или вообще не лечились. Опять-таки припомним лекаря из «Ревизора»: «О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше, - лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет». Сами простые люди, как это ни удивительно, с такой логикой чаще всего согласны. Выздоровят, так выздоровят, а помрут, так помрут. Но такую фаталистическую позицию проще занимать в отношении чьего-то здоровья, но никак не своего собственного - в этом смысле лучше быть человеком посложнее и о своем здоровье заботиться, не предоставляя этого важного дела фатуму, а тем более всяким фатальным Христианам Ивановичам, каковых тоже немало.
Раз уж я обратился к литературе, то приведу еще один яркий литературный пример фатализма первого вида. Ярчайшим представителем фатализма равнодушия (он же фатализм отрешения) я назову Атоса, а точнее - его позицию по поводу приобретения дорогой экипировки (по случаю начала военной кампании), на которую у мушкетеров не было средств. В то время как Арамис, Портос и д’Артаньян выдумывали и осуществляли всякие хитроумные планы, Атос от всего самоустранился, сказав, что экипировка сама найдет его. Фатализм Атоса в действии: «Атос не выходил из своей комнаты; он решил, что шагу не сделает для того, чтобы раздобыть снаряжение. - Нам остается две недели, - говорил он друзьям. - Что ж, если к концу этих двух недель я ничего не найду или, вернее, если ничто не найдет меня, то я, как добрый католик, не желающий пустить себе пулю в лоб, затею ссору с четырьмя гвардейцами его высокопреосвященства или с восемью англичанами и буду драться до тех пор, пока один из них не убьет меня, что, принимая во внимание их численность, совершенно неизбежно. Тогда люди скажут, что я умер за короля, и, следовательно, я исполню свой долг и без надобности в экипировке». В итоге, как вы помните, экипировка умудрилась найти Атоса. Фаталистическая стратегия номер один сработала! Увы, но во многих других случаях такого рода фаталистическая стратегия оказывается фатальной…
Второй вид фатализма можно условно назвать оптимистическим (или еще фатализмом всемогущества), так как фаталист второго вида считает, что с ним не может случиться ничего плохого. Чаще всего этот фатализм приводит к неоправданному риску своей жизнью (неоправданному с точки зрения обычных и даже хоть сколько-нибудь здравомыслящих людей). Фаталист рискует, потому что уверен, что он не умрет; он уверен, что ему не Судьба умереть. Ну а если вдруг умрет, значит, была Судьба умереть, но этот второй довод обычно находится в тени первого. Хотя нет, не в тени. Тут возникает крайне интересный момент, который просто необходимо уяснить себе, если мы хотим понять природу фатализма. Дело в том, что по-настоящему, конечно же, называть фатализм второго вида оптимистическим всё же неверно, но правильнее называть его суицидальным. Оптимизм тут чисто показной, бравадный (мол, смотрите, всё равно со мной ничего не случится), а на деле человек играет жизнью, которая ему совсем недорога. Но и тут неточность. Такие фаталисты - они игроки по природе. Они и жить не хотят, но и умирать не собираются - они хотят играть жизнью на публике. Они хотят оставаться в живых, чтобы и дальше демонстрировать свое презрение к жизни (или к смерти - опять-таки не очень легко разобраться, что же они больше презирают: жизнь или смерть). Но, хотя это и игра, но игра серьезная, и фаталисты такого рода (даже и явные позеры) редко живут долго. Но всё же стремление к смерти и презрение к жизни тут явно доминируют над стремлением к подвигу и презрением к опасности храброго человека. В ряде случаев, правда, подвиг невозможен без неизбежной жертвы жизнью (закрытие амбразуры грудью, например), но в таких случаях пропадает и базовый элемент фаталистической игры, а именно - показная уверенность, что всё обойдется. Следует отдать справедливость фаталистам второго типа - некоторые из них способны на вполне реальное (не игровое) самопожертвование (закрытие амбразуры), хотя и оно чаще всего превращается у них в яркий жест.
Разумеется, Вулич из «Фаталиста» Лермонтова является ярчайшей иллюстрацией фаталиста второго типа. Более благородным и необычным литературным примером «всемогущего фаталиста» является Джефферсон Хоуп из «Этюда в багровых тонах», мстящий за смерть своей невесты двум негодяям и предлагающий им на выбор две пилюли, в одной из которых скрыт яд, причем вторую пилюлю он выпивает сам, мотивируя свою игру самым возвышенно-фаталистическим образом: «Если есть на свете Справедливость, то ты умрешь, а если нет, то и мне жить незачем». Признаюсь, такого рода логика меня всегда восхищала!
Третий вид фатализма можно условно назвать просветленным (или еще фатализмом все-приятия). Такого рода фатализм подразумевает полное приятие человеком всего происходящего в его жизни. Что бы ни произошло - оно и должно было произойти. Отсюда вроде как и просветление - потому как не из-за чего особенно переживать, а в тенденции всё надо принимать с благодарностью. Я говорю «вроде как и просветление», потому что никакого подлинного просветления тут нет. На деле этот вид фатализма вырабатывается у людей, которых очень долго преследуют неудачи и, когда они уже устают в очередной раз сокрушаться из-за очередного своего краха, то они просто говорят, что им всё равно, и принимают всё новые и новые удары судьбы как должное. То есть на практике никакой это не просветленный, но пессимистический фатализм, хотя всё же его главная задача и состоит именно в том, чтобы, так сказать, сгладить пессимизм, не дать ему полностью поработить себя. Человек, которого постоянно бьет Судьба, постепенно превращается в пессимиста, но превращаться в пессимиста ему не хочется - тогда с помощью пессимистического фатализма (Судьба бьет - значит, Судьба такая), который он сам называет просветленным, он-таки дистанцируется от пессимизма. Если вы поняли последнее предложение, то я очень за вас рад; я сейчас его перечитаю и тоже постараюсь понять... В общем, просветления фаталист третьего типа не достигает, но от пессимизма несколько дистанцируется. Наверное, правильнее всего назвать этот фатализм не светлым, но (слегка-)мерцающим, а наиболее последовательными его представителями являются стоики, как будто бы мечтающие о том, чтобы с ними случилось что-нибудь особенно плохое, лишь бы продемонстрировать своё презрение к беде, которую они и бедой называть отказываются. Конкретизируя, можно припомнить слова Марка Аврелия о том, что следует сохранять благодушие, даже когда тебя раздирают на части дикие звери. Каково, а! Еще более впечатляющие слова произнес один стоик, когда ему сообщили, что погиб его сын: «Я знал, что мой сын смертен», - ответил он - и как ни в чем не бывало продолжил заниматься своими делами. В самом деле - подумаешь, сын умер. Не расстраиваться же по пустякам… Подобного рода логика может казаться чудовищной, да она и является чудовищной, но надо вникнуть в обстоятельства жизни человека, защищающегося от постоянно бьющей его реальности таким вот фаталистически-стоическим щитом. Хотя и маньяки требуют, чтобы вникли в обстоятельства их жизни, но от этого их маньячные дела вовсе не становятся в большей степени оправданными.
Подведу итог: характерной чертой всех трех видов фатализма является его (фатализма) попытка выдать себя за то, чем он не является. Равнодушный фаталист вовсе не равнодушен, но в душе надеется, что проблема как-то разрешится. Оптимистичный фаталист вовсе не оптимистичен, но ему и вообще-то жить надоело. Наконец, фаталист просветленный пребывает в постоянном мраке. Отсюда следует, что, в общем и целом, фатализм - кривая жизненная стратегия, но, так как и жизнь очень часто бывает крива, то…