"Новая квартира" (повесть). 9
Начало здесь.
III.
На следующее утро Маруся проснулась в превосходном настроении. Отец ушёл до её пробуждения, мама покормила её настоявшимся вчерашним борщом, а после еды спросила:
- Ну что, Марусенька, покушала, теперь, наверно, по гостям пойдёшь? - судя по голосу, у неё тоже было отличное настроение.
- По каким ещё гостям? - изумилась Маруся и поёжилась от одной мысли выходить на мороз.
- Ну, к каким-нибудь школьным подружкам своим, - простодушно ответила на вопрос дочери Ольга.
- Мама! - начала раздражаться Маруся. - Сколько раз я тебе говорила: нет у меня никаких школьных подружек.
- Как это нет?
- Так это нет! Ну подумай сама, какие они мне подружки! Вот припрусь я к ним, и что скажу? Здравствуйте, я ваша тётя? Ну о чём мне с ними разговаривать?
Мать пристально посмотрела на дочь и заметила, хитро усмехаясь:
- Нет, всё-таки ты у меня дикарь.
- Мама, ну какой же я дикарь? Пойми ты меня, я уже стала забывать, как зовут моих одноклассниц, а ты мне предлагаешь к ним идти.
- Не хочешь к одноклассницам - не надо, - согласилась Ольга. - Сходи к Свиридовым. У Марьи Петровны такие две дочки замечательные. Ты их помнишь: Ирка и Ленка? Сходи посиди - про Москву им расскажешь. Им будет интересно.
- Мама! Ты понимаешь, что мне - мне будет неинтересно! Совсем неинтересно. Да и что я им расскажу про Москву такого? Про неё вон по телевизору каждый день рассказывают.
Ольга покачала головой:
- Нет! Что ни говори, а ты дикарь!
- Почему сразу дикарь? Я в Москве очень много общаюсь, а сюда приезжаю отдохнуть от общения.
- Дикарь-дикарь! - задорно поддразнила Марусю мать.
- Господи! У меня складывается такое впечатление, что ты меня хочешь из дома выпроводить!
- Я?! Да бог с тобой, как же можно! - испуганно начала оправдываться Ольга. - Но просто… я думала, тебе скучно дома сидеть.
- Нет, мне дома не скучно, мне дома замечательно. Мамочка, родная, я по вам так скучаю, я с вами за каникулы набыться не успеваю, а ты меня гонишь к каким-то Свиридовым.
Такая трактовка событий несколько успокоила и даже обрадовала Ольгу. Она только подумала (уже не в первый раз): «Что же это моя доченька такая нервная домой приехала», - и решила разговаривать с Марусей как можно осторожнее, чтобы случайно не задеть.
- Ну тогда со мной поговори, - сказала она. - Давай ещё чайку. Расскажи мне что-нибудь.
- Ну чего тебе рассказать?
Разливая чай, Ольга приветливо улыбалась, но сама была при этом внутренне напряжена и обдумывала, какой бы вопрос задать дочери, не вызывая раздражения. В итоге она спросила просто:
- Как ты там живёшь, доченька? Расскажи мне.
Снисходительно улыбаясь, Маруся захныкала:
- Ну вот как ты хочешь, мама, чтобы я отвечала на этот вопрос?! Хорошо живу, нормально, как все. Я не умею на такие вопросы отвечать.
- Мальчика у тебя не завелось?
- Ой, мама, ну вот всегда ты спросишь… Нет, не завелось! - крикнула Маруся на пристальный взгляд матери. - Ну?
- Правильно, доченька, - Ольга решила оставаться как можно более приветливой и не реагировать на грубость Маруси, - правильно. Тебе сейчас учиться надо, а парни - это успеется. В таких делах торопиться не нужно. А если что, Марусенька, ты мне сразу говори, я тебе кое-что объясню.
- Да ничего я не буду говорить, вот ещё! Замуж буду выходить - скажу. И что это ты мне можешь объяснить, чего бы я без тебя не знала?
Ольга не столько обиделась, сколько огорчилась таким ответом. «Ещё пойдёт так по рукам!» - испугалась она, но тут же отогнала жуткую мысль, решив вернуться к этой теме, когда дочь будет поспокойнее.
- Расскажи мне, мама, лучше, как вы тут, - сказала Маруся.
- Да как мы тут. Обыкновенно. Денежек всё время не хватает. Я уже и не помню, когда зарплату получала в последний раз. Папке тоже - недавно выплатили пятьсот тысяч, а что такое пятьсот тысяч, когда ему уже семь месяцев зарплату не платили. У завода денег нет. Денег нет, а вон директор опять в Египет поехал. У нас тут на дворе зима, а он в море купается! А мы же ещё всё время о вас думаем. Только и думаем, как бы вам побольше денег выкроить. Очень трудно мы живём, и просвета, доченька, не видно, не видно. Хорошо ещё огород есть.
«Ну, это теперь надолго», - подумала Маруся с лёгким отвращением, и сказала:
- Да ладно, мама, может всё ещё наладится. Не всегда же так будет. Будет ещё всё хорошо.
- Ой, не знаю, доченька, не знаю. Папка у нас не начальник. А ему ведь уже под пятьдесят, значит, уже и не станет. А теперь только начальникам будут много платить, простым людям, я думаю, уже не будут. Может, вы чего-то добьётесь, а мы уже всё. Давайте учитесь, работайте, потому что на нас надежда плохая. Вот Серёжа защитится, станет кандидатом наук, может, что изменится.
- А как бабушка поживает? - спросила Маруся, которой страстно хотелось переменить неприятный для неё разговор.
- Только знаешь, что я тебе скажу, - не слушая её, тревожно и тихо, как будто стараясь, чтобы кто не услышал, хотя в квартире никого, кроме них, не было, продолжала Ольга. - Ты ничего такого не подумай, но мне кажется, что лучше ему сюда не возвращаться. Думаю, здесь кандидату наук трудно найти работу.
«Да уж, тут это всё равно, что голубой», - усмехнулась про себя Маруся и снова задала свой вопрос:
- А как бабушка?
- Что бабушка? Плохо бабушка, болеет. Сидит целыми днями, даже ходить ей уже трудно. Готовить сама не может. Папка каждый день ей еду носит. Ты уедешь - наверно, к себе её заберём, у нас жилплощадь теперь большая… Дядя Боря совсем бабушке не помогает, - добавила Ольга задумчиво.
- Кстати, - оживилась Маруся, - мне надо будет к ним с тётей Дуней зайти, привет от Славика передать.
- Только ты уж, Марусенька, не говори им ничего, что я тебе рассказываю. Пусть уж это между нами, ладно?
- Не беспокойся, мама, мне будет о чём с ними поговорить и без этого.
- Что, трудно Славе служить? - понимающе спросила Ольга.
- Трудно, мама. Такое ощущение, будто у него вообще нет родителей.
- Ой, доченька, не говори ты им ничего. Бесполезно это. Только себя нервировать.
- Да ничего я им не скажу. Просто привет передам.
Ольга задумалась.
- А он - Слава - к тебе, значит, часто заходит?
- Да, заходит.
- Бедняжка! Он ведь один-одинёшенек. Ты уж его не обижай, привечай поласковей. А между нами говоря, так иной раз и накорми. Он ведь - почти что сирота.
- Ладно, мама, спасибо, - сухо сказала Маруся, поспешно, с грохотом отодвигаясь от стола и вставая. - Пойду я, пожалуй, телевизор посмотрю, а то я по телевизору соскучилась.
Это было неправдой. Она нисколько по нему не соскучилась, более того, совершенно отвыкла от телевизора - просто очень хотелось уйти с кухни. Но идея показалась ей неплохой, особенно когда она вошла в зал и увидела новый импортный телевизор с дистанционным управлением. Старый «Горизонт», бывший когда-то хорошим и цветным (Маруся отчётливо помнила, как его купили, как она радовалась, что у них теперь цветной телевизор), а лет пять назад совсем «выцветший», в прошлом году сломался окончательно, и родителям ничего не оставалось, как разориться на этот новый.
Маруся уселась на диван (тот самый, на котором началась эта повесть), включила телевизор и стала смотреть что ни попадя, постоянно переключая с программы на программу и каждый раз радуясь, что для этого не нужно вставать. Первая половина дня - передачи все были дурацкие, но хотя Маруся и негодовала на «маразм», который «невозможно смотреть», за телевизором она просидела до самого обеда. За это время перед её взором прошли: репортаж с чемпионата мира по гандболу, документальный фильм про детские годы Чюрлёниса, губернский вестник, сказка киностудии «Узбекфильм» и бесчисленное множество рекламы. Реклама была интереснее всего. Маруся поймала себя на том, что не может от неё оторваться, а сидит, как заворожённая.
К обеду пришёл отец. Как всегда, весёлый и подтянутый.
- Как студентка отдыхает? - спросил он с порога.
За обедом он разговаривал своим обычным бодрым тоном, не допускающим мысли, что собеседнику может быть менее весело. Марусю это стало уже очень сильно нервировать.
- Ну что, Ольга, дочерей-то скоро замуж будем выдавать. Ты посмотри, какая красавица тут передо мной сидит. От парней-то, небось, отбою нет, а Марусь?
Маруся надеялась, что за неё вступится мама, но маме самой было интересно, поэтому она молчала. Сил сдерживать раздражение не было никаких, и Маруся его выплеснула:
- Ну вот что я должна ответить? Как на такие вопросы отвечать? Я не знаю. Нет, правда, вы меня научите сначала, как отвечать на такие вопросы! А потом задавайте, сколько влезет!
- Серёжка-то не скоро женится, - продолжал свои рассуждения Василий, не замечая тона дочери. - Этот нет. Этот весь в науке, я его знаю.
Маруся наскоро поела и, отказавшись от чая, умыкнула к себе в комнату. Там, так и не придумав, чем бы заняться, она разлеглась на кровати и долго валялась, глядя в потолок и думая о Лизе. В самый разгар её мечтаний, когда ей уже стали приходить в голову совершенно фантастические вещи, как, например, возможность того, что сейчас раздастся звонок в дверь и на пороге окажется Лиза собственной персоной, скажет, что ушла от Саши, потому что он запрещал ей видеться с Марусей, и станет за всё просить прощения, в самый, можно сказать, кульминационный момент, когда Маруся Лизу простила, но после некоторых колебаний всё же спросила: «Но объясни мне, зачем, почему ты так поступила со мной?» - в это мгновение в комнату вошёл Василий. Лиза едва только успела открыть рот для хорошего, логичного ответа.
- Может, почитать чего хочешь? - спросил у Маруси отец.
- Да нет. Захочу - почитаю.
Василий задумался.
- А может, в баню хочешь сходить? Тут теперь рядом. Недорого.
- Да ну, - лениво протянула Маруся.
- А то бы сходила. Хорошо там. И для здоровья полезно. Я теперь часто.
Видно было, что ему не хочется уходить, что он ищет повода остаться и поговорить с дочерью. Немного подумав, Василий развернул к Марусе стул, стоявший возле письменного стола, сел на него и со своей неизменной сангвинической улыбкой, глядя Марусе прямо в глаза, попросил:
- Ну-ка расскажи мне, как вы там живёте, московские студенты, передовая, можно сказать, молодёжь. О чём думаете, о чём говорите?
Маруся постаралась отвечать как можно более вежливо:
- Знаешь, папка, вы меня своими вопросами прямо ставите в тупик. Ну вот что мне говорить? А вы здесь о чём думаете и говорите? Ты можешь ответить?
- Да мы… Да что мы! Про нас-то неинтересно. Что мы? Это там у вас жизнь молодая, кипучая. А про нас и так всё ясно… Ну вот скажи мне, к примеру, как у вас там отнеслись к замене… - И Василий назвал фамилии двух высокопоставленных лиц.
Если фамилия первого лица показалась Марусе смутно знакомой, то фамилия второго, заменившего первое, совсем ни о чём ей не говорила.
- Да в общем-то никак… - ответила Маруся. - А кто это хоть такие?
Василий был потрясён:
- Как же так! Живёте в Москве, в самом центре событий, и не знаете, что происходит! Это что же, выходит, я больше тебя знаю?!
Тут настал Марусин черёд изумиться:
- Конечно, папка. А ты как думал? Откуда мне всё это знать? Подумай сам: телевизора у меня нет, газеты я не покупаю, у соседки есть радио, но она только музыку слушает. Откуда?
- Я думал, вы там друг с другом, с ребятами всё обсуждаете.
- Ха-ха! Обсуждать нам больше нечего! Мы же там, папка, учимся. Нам не до того.
- Странно, - с недоумением сказал Василий. - Во все времена студенты были самой политически активной частью населения.
- А теперь вот нет.
- Я полагаю, что это очень плохо, - важно начал рассуждать Марусин отец. - Если одни только пенсионеры будут бороться, а молодёжи ни до чего дела не будет, то так ничего и не изменится.
Маруся зевнула.
- Папка, а что мама делает?
- Да что-то там на кухне копошится. Посуду, наверно, моет.
- Пойду ей помогу, - Маруся, потягиваясь, встала с кровати.
- Пойди, помоги, - одобрительно сказал ей вслед Василий. - Вот умница, дочь.
На кухне Ольга с озабоченным лицом отчищала от плиты пригоревшее молоко с помощью старого ножа с деревянной ручкой.
- Мама, давай я посуду помою, - предложила Маруся, входя.
- Да не надо, Марусенька, я сама. Ты лучше отдыхай.
- Это что же, мне две недели ничего не делать, что ли? - возмутилась Маруся. - Я домой приехала, а не в гости! Давай помою.
- Ну ладно, помой… Спасибо, доченька.
Маруся составила посуду в раковину, взяла бутылку с моющим средством, стоявшую на кухонном столе и пустила воду. Она не пожалела, что решила этим заняться: по мере того, как тарелки (с которых она ела ещё в детстве) выстраивались, чистенькие, с блестящими подтёками, на старой металлической сушилке (уже кое-где начавшей ржаветь, но привычной и родной), дурные мысли покидали Марусю, озлобленное настроение сменялось умиротворённо-сосредоточенным, раздражение на родителей уступило снисходительному отношению к ним, и вообще ни о чём плохом не думалось. Из этого приятного состояния увлечённости трудом Марусю внезапно вывел испуганный крик матери, наконец отвернувшейся от плиты:
- А-а! Что ты делаешь! Ты что - отравить нас всех задумала!
Маруся не поняла, в чём дело, и изумлённо уставилась на Ольгу. Та не замедлила пояснить, и всё тем же истошным криком:
- Чем ты моешь!
- А что такое? Средством.
- Это же химия!
- Ну и что же. Понятно, что не математика.
Марусин юмор не был оценён.
- Вот ты газет не читаешь и не знаешь, сколько там всякого вредного в этой химии!
- Мама! Здесь же написано: для мытья посуды.
- Написано! А мало ли чего они туда могли подмешать!
- Так чем же вы посуду моете?
- Содой.
- А сода, выходит, не химия?
- Сода не химия.
Маруся засмеялась.
- Интересная логика. А зачем же это средство тут стоит?
- Ну, если посуда сильно грязная, я её сначала этой химией, а уж потом содой. Ты, Марусенька, те тарелки, что уже помыла, тоже содой почисти.
Как Маруся ни спорила, как ни доказывала, как ни выходила из себя - переубедить Ольгу ей не удалось. Пришлось домывать оставшуюся посуду содой, что значительно менее эффективно, но больше всего Марусю возмутила необходимость перемывать уже чистое. Вся радость от работы испарилась. Лёгкий, приятный труд, успокаивающий нервы, превратился в тупую, выводящую из терпения своим идиотизмом повинность.
«Почему меня дома всё так раздражать стало? - недоумевала Маруся. - Не замечала я раньше всего этого, что ли?»
Ужин прошёл относительно спокойно, потому что Маруся избрала новую тактику: она просто не реагировала ни на юмор отца, ни на вопросы матери, молча глотала свою яичницу, изредка односложно отвечая.
После еды она снова помыла посуду содой, уже без возмущения. Родители не могли на это нарадоваться, а Ольга даже робко попросила дочку сходить с утра в магазин, на что Маруся охотно согласилась. Ей надоело сидеть дома.
Марусе было одиноко. Её всю пронизывало ощущение бессмысленности и бесцельности существования. Ей нужно было с кем-нибудь поговорить, поделиться раздражением на родителей, на домашнюю скуку. С кем-нибудь, кто мог бы посмеяться надо всем этим вместе с ней, обратить всё в шутку, в милую невинную хохму. Но с кем? Марусе оставалось только самое страшное, унылое, апатичное одиночество, когда не только не с кем поговорить, некому позвонить, написать, но даже и не о ком подумать. Первый день дома прошёл неважно.
Перед сном к ней снова зашла мать. Ольгу тяготило, что ей так и не удалось поговорить с дочерью по душам. Винила она в этом себя, свои вопросы «в лоб» и, подумав, решила потихоньку завоёвывать утраченное доверие дочери, просто посидеть с ней, поговорить о чём-нибудь нейтральном. «А там и сама что-нибудь расскажет», - рассуждала Ольга.
Маруся лежала на боку с открытыми глазами - сон и не думал к ней идти. Ольга села рядом. С любовью глядя на Марусю и радуясь, что та наконец дома, она спросила, тепло и доброжелательно:
- А вот эта девочка, про которую ты мне рассказывала, как её звали, Лиза?
- Да, Лиза, - ответила Маруся, внутренне напрягаясь.
- Вы с ней дружите?
- Дружим.
- А как она учится?
- Хорошо.
- Надо же, какие молодцы! Как тогда на первом курсе подружились, так до сих пор и дружат! Дружите, девочки, дружите, и мне спокойнее, что ты там не одна. А эта дружба - студенческая - она самая крепкая. Это уж теперь на всю жизнь. Знаешь, раньше песня такая была: «Друга я никогда не забуду, если с ним подружился в Москве».
- Не знаю.
- Да что ты! Когда ты была маленькая, эта песня самая популярная была.
- Никогда не слышала этой дурацкой песни.
- Расскажи мне про свою Лизу. Как она поживает? Что у неё новенького?
Маруся лежала и думала: «Язык мой - враг мой». Всё лето она взахлёб рассказывала маме, какая Лиза замечательная, и теперь это самым идиотским образом оборачивалось против неё.
- Ничего новенького, всё старенькое. Прекрасно поживает… Слушай, мама, оставь меня в покое, спать очень хочется.
- Конечно, доченька, извини. Спи, солнышко. Спи, моя радость.
Ольга встала и направилась к двери. У Маруси было черным-черно на душе. Она не выдержала, не смогла дождаться, пока мама уйдёт, и злобно прошипела:
- Нет, я не понимаю, как так можно! Кто тебе разрешал лезть мне в душу?! Пришла тут, задаёт всякие вопросы… Откуда ты знаешь мою жизнь? - в Марусином голосе послышались истерические нотки. - Откуда ты знаешь, что мне приятно, а что нет?
- Доченька, да что с тобой! - испугалась Ольга. - Что же ты такая неспокойная. Что-нибудь у тебя стряслось? Что-нибудь случилось? Расскажи.
- Да! Так я тебе и расскажу! Как ты думаешь, я сюда приехала, чтобы рассказывать о неприятностях, или чтобы о них забыть? Я к вам приезжаю, чтобы отдохнуть, понимаешь, а ты мне покоя не даёшь, в душу лезешь! Всё! Уходи, уходи, я спать хочу!
Оставшись одна, она тут же разрыдалась - в подушку, чтобы никто не слышал. Затем включила свет, достала альбом с фотографией Лизы и очень долго смотрела на милое, доброжелательное лицо.
«Мерзавка! Тварь! - почти с наслаждением думала Маруся. - Из-за тебя я кричу на свою мамочку. На свою любимую… хорошую…» - Мысли Маруси путались, и она снова плакала.
Наконец, немного успокоившись, она спрятала альбом, выключила свет и опять попыталась заснуть. Но жгучий стыд не давал ей спать. Ей хотелось пойти разбудить родителей и, заливаясь слезами, долго просить у мамы прощения, хотя Маруся и знала, что та её за всё простила. Болезненно потея, с возбуждённо горящим лицом она тщетно ворочалась с боку на бок. Вконец измучившись, Маруся вытянулась на кровати, укрылась одеялом до шеи и, обливаясь презрением к самой себе, тихо, но внятно, пугаясь собственного голоса, прошептала:
- Тётя Тася, помоги!
После этого она действительно вскоре заснула. Но всю ночь её беспокоили кошмары.
Ложась спать, Ольга пожаловалась мужу, уже лежавшему на разложенном диване:
- Что-то Марусенька такая нервная, неуравновешенная домой приехала. Я вот думаю, уж не случилось ли у неё там чего.
Василий нахмурился:
- Глупости всё это. Оставь лучше девку в покое. Ты что, не видишь, устала она, переучилась. Вот немножко отдохнёт, наберётся сил, и у неё это пройдёт. Поверь моему слову. Я знаю, что говорю.
Ольга покачала головой.
- От выпивки тогда отказалась. Слушай, может, она там пьёт? Так, что здесь уже не может. Мне Светлана Андреевна говорила, что это самый верный признак: если человек отказывается, значит, пьющий.
- Ага! А если никогда не отказывается, то непьющий, так что ли? Наслушаешься своих подружек, а потом сама как скажешь что-нибудь. Оставь девчонку в покое. Вот увидишь - перебесится.
Ольга ничего на это не ответила и молча выключила свет.
- Надо будет мне завтра уже пойти, узнать ей насчёт обратного билета, - вздыхая, пробормотал Марусин папа.
- Конечно. Поезд проходящий, билетов может и не быть, надо брать сильно заранее, - нехотя согласилась мать.
IV.
Однако Василий оказался прав. Маруся понемногу успокаивалась, приходила в себя. Осознав однажды целительную силу несложной работы, она вся ушла в помощь родителям по дому.
Вставала теперь Маруся рано. Впрочем, как бы рано она ни встала, родители уже были на ногах. Марусю это удивляло, она каждое утро задавалась вопросом, во сколько же надо проснуться, что бы встать раньше их. До завтрака она шла в соседний магазин купить хлеба, а также молока, творога или сметаны - когда как. Выйти, только встав и умывшись, на утренний морозный воздух, пройтись пустынным двором по хорошо утоптанным тропинкам, когда снег, который скрипит под ботинками, почти такой же белый, как и тот, что вокруг - вот это было наслаждение! С каким отвращением вспоминала Маруся московскую слякоть!
Спать она ложилась тоже рано - сразу, как только возникало желание. Такой режим сна благотворно действовал на Марусины нервы и был намного более здоровым, чем тот образ жизни, который она вела в Москве, когда уже умираешь, как хочется спать, но всё равно сидишь и общаешься, напрасно чего-то ожидая, надеясь непонятно на что и боясь чего-нибудь пропустить.
Теперь каждый раз после еды она мыла посуду, кроме того она мыла полы и делала уборку. Благодаря её стараниям новая квартира становилась всё более обжитой, что происходило бы гораздо медленней, если б не она. К примеру, Маруся наконец повесила в одной из комнат шторы, которые до этого уже не известно сколько валялись в той же комнате на кровати.
С родителями ей было по-прежнему трудно. Они были всё так же надоедливы и бестолковы. Но постепенно Маруся привыкла и уже без раздражения разговаривала с ними, по-прежнему односложно отвечая на их расспросы и снисходительно улыбаясь про себя.
Однажды она заглянула в стоявшую в зале стенку и увиденное заставило её схватиться за голову. Столько ненужных вещей, которые и вещами-то назвать нельзя, она в жизни не видела. Коробки из-под конфет, которые уже сто лет как не выпускаются, пугающие своим архаичным оформлением, набитые всевозможными бумагами, среди которых были письма маме от её школьных подруг, инструкции и паспорта к давно сломавшимся и выброшенным приборам, в том числе к прежнему телевизору, и старые пожелтевшие рецепты - Марусе бросился в глаза лежавший сверху в одной из коробок рецепт на очки для двенадцатилетнего Сергея; пустые упаковки и пузырьки из-под лекарств, пластмассовые пяльцы, на которых никто никогда не вышивал, жестяная банка из-под леденцов монпансье, теперь в ней хранились квитанции за электроэнергию и газ, накопленные за всё время совместной жизни родителей Маруси - ещё со старой квартиры, книги в картонных обложках, никем не читанные, пахнущие пылью и одним своим видом нагонявшие смертельную тоску (лежавшая сверху называлась «Герои Смоленщины») и т. д. Во всех ящиках, на всех полочках хранилось что-нибудь подобное. Маруся ужаснулась:
«Господи боже мой, они весь этот хлам перевезли сюда со старой квартиры! Это ведь мусор, самый натуральный мусор!»
Но кухонный стол, в который она однажды заглянула, когда ей зачем-то понадобились спички, потряс её куда больше. Спичек она так и не нашла, хотя Ольга уверяла, что они там есть. Семь или восемь коробков, попавшиеся Марусе, были все пустые. Зато она обнаружила множество обрывков шпагата, сломанное топорище без топора (вообще непонятно, откуда взялось!) дырявую картонную коробку от старой мясорубки, на четверть заполненную сушёной травкой, давно потерявшей и запах, и цвет, и потому могшей с равной вероятностью быть как петрушкой, так и мятой, и многое, многое другое. Пустые полиэтиленовые пакеты из-под молока лежали в хронологическом порядке и занимали отдельный ящик. Увидев всё это, Маруся твёрдо решила при первой же возможности сделать уборку на кухне.
И вот возможность представилась. Другими словами, Маруся осталась дома одна. В первую очередь она вынесла мусор. Выстлав ведро новым мешком, Маруся принялась за дело. Со столом она разделалась очень быстро. За считанные минуты наполнилось ведро, и новые до предела набитые мусором мешки один за другим выстраивались вдоль стены.
«На помойку весь этот хлам!» - думала Маруся с каким-то остервенением. Целые ящики стола становились пустыми, и это наполняло Марусю такой радостью, как будто она сама очищалась от старого хлама.
Настала очередь настенного шкафчика. Там в основном стояла посуда, и мусора было меньше (хотя тоже было что выкинуть). Но на самом шкафчике стояли всем известные жестяные банки с надписями «Соль», «Сода», «Перец», «Гречка» и т. д. Содержимое этих банок повергло Марусю в ужас. В муке завелись жучки, гречка от чего-то почернела, чай пах плесенью. Судя по всему, Ольга когда-то наполнила эти банки, поставила их на шкафчик и забыла о них.
«На помойку!»
Разделавшись с банками, Маруся с интересом посмотрела на шкафчик-пенал. «Вот где должны быть залежи мусора!» - подумала она с энтузиазмом золотоискателя.
Но тут пришла Ольга. Маруся бросилась ей открывать.
- А я уборку на кухне делаю, - объявила она с порога.
- Молодец доченька, - одобрила мать.
Но как только Ольга вошла на кухню, её одобрение сменилось предынфарктным состоянием.
- А-а! Что ты наделала! Зачем ты блюдце выбросила?!
- Мама! Оно же разбитое!
- Так можно же склеить!
- Мама, ты не хуже меня знаешь, что никто никогда его не склеит! Сколько лет назад ты его разбила?
- А пакетики из-под молока! Я ж их столько копила!
- Так вот ты мне лучше ответь, зачем ты их копила?
- Как зачем?! Поедешь в Москву, в чём курицу повезёшь?
- Так я ж оставила два пакетика на всякий случай, - рассудительно оправдывалась Маруся. - Хотя и их надо было выбросить: сколько мы ещё молока до отъезда купим!
Не слушая доводов дочери, Ольга бросилась к мусорным мешкам, попутно тихим ворчанием вновь выражая сомнение в их одноразовости, и стала с оханьями и аханьями спасать многочисленные, как она выражалась, «нужные» вещи.
- Ой, мама, не по-людски вы живёте! - с досадой сказала Маруся. - Хорошо, места у вас много. Если бы я так жила у себя в общежитии, я бы давно и себя, и всех соседей уже похоронила. У нас там принцип - минимум вещей. Понадобится мне, к примеру, пакет - схожу у Лизки попрошу; ей понадобится, скажем, перец - ко мне за ним придёт. Вы, понятное дело, так не можете, но у вас другая крайность…
- Погоди-ка, как это: схожу попрошу? - спросила Ольга, которая была так изумлена, что начисто забыла обо всём остальном. - Разве вы с Лизой не вместе живёте?
«Ах да, чёрт, я же им ничего не рассказывала», - вспомнила Маруся и вкратце поведала своей маме историю переезда Лизы к Саше.
- Так постой, я не поняла, она что - замуж вышла?
- Нет, мама, зачем? Просто переехала.
- А зачем же тогда она переехала?
- Ну, что значит, мама, зачем. Наверно, любят друг друга, - Марусе было приятно ощущать себя современной и прогрессивной.
- Погоди-погоди, я всё равно не поняла. И что - замуж не собирается?
- Пока нет.
- А почему?
- Не знаю, хотят пожить так. Вдруг характерами не сойдутся.
- А дети будут - тогда как?
- Ой, мама, ну сколько можно! Зачем им дети? Они же сами ещё дети!
- А чего тогда живут вместе?
Маруся на мгновение опешила.
- Ну как я тебе объясню, мама, ты что - маленькая что ли?
Ольга задумалась.
- А с кем же ты живёшь?
- С Анжелой.
- А кто такая Анжела?
- Анжела - это соседка.
- Вы с ней дружите?
- Нет.
- Как нет?! - на лице Ольги выразился нешуточный испуг.
- Так - нет. Мама, я что - обязана со всеми дружить?
- Так вы что же это - ссоритесь?
- Нет, мама, и не ссоримся, и не дружим, мы просто соседки. Как можно быть такой непонятливой?!
Этот ответ Ольгу успокоил. Но минут через пять она неожиданно вздохнула и проговорила с искренней горечью в голосе:
- Эх! Жалко мне её!
- Кого? - удивилась Маруся.
- Лизку твою. И не мужняя жена, и не свободная. Ни то ни сё. Как же она потом, бедняжка!
Марусю стал пробирать смех. «Эх, мама, мама!» - только и подумала она.
Приехав домой, Маруся, как всегда, собиралась часто навещать бабушку. Но посетив её однажды, она, как всегда, так и не смогла заставить себя сделать это ещё раз, хотя родители постоянно напоминали. Бабушка была уже очень больна, она практически не ходила, а большую часть времени сидела на табуретке возле батареи и грелась. Помимо этого она была почти совершенно слепая и глухая и абсолютно выжившая из ума. Ввиду этих причин Марусе пришлось долго объяснять, что она Маруся, а в продолжение визита ещё неоднократно напоминать об этом. Бабушка, сбиваясь, повторяясь и заговариваясь, рассказывала скучные истории, которые Маруся знала уже лучше бабушки, из детства Ольги и дяди Бори, причём дядю Борю бабушка постоянно путала с маленьким Сергеем, Марусины попытки её поправлять были тщетны. Когда они с отцом наконец вышли на улицу, Маруся облегчённо вздохнула.
- Что, доча, старость не радость? - с кривой улыбкой спросил Василий, поёживаясь от холода.
С тех пор Маруся, несмотря на упрёки и ворчанье родителей, каждый раз находила какой-нибудь предлог, чтобы не идти с ними кормить бабушку.
Впрочем, и бабушка ни разу о ней не спросила.
Окончание
III.
На следующее утро Маруся проснулась в превосходном настроении. Отец ушёл до её пробуждения, мама покормила её настоявшимся вчерашним борщом, а после еды спросила:
- Ну что, Марусенька, покушала, теперь, наверно, по гостям пойдёшь? - судя по голосу, у неё тоже было отличное настроение.
- По каким ещё гостям? - изумилась Маруся и поёжилась от одной мысли выходить на мороз.
- Ну, к каким-нибудь школьным подружкам своим, - простодушно ответила на вопрос дочери Ольга.
- Мама! - начала раздражаться Маруся. - Сколько раз я тебе говорила: нет у меня никаких школьных подружек.
- Как это нет?
- Так это нет! Ну подумай сама, какие они мне подружки! Вот припрусь я к ним, и что скажу? Здравствуйте, я ваша тётя? Ну о чём мне с ними разговаривать?
Мать пристально посмотрела на дочь и заметила, хитро усмехаясь:
- Нет, всё-таки ты у меня дикарь.
- Мама, ну какой же я дикарь? Пойми ты меня, я уже стала забывать, как зовут моих одноклассниц, а ты мне предлагаешь к ним идти.
- Не хочешь к одноклассницам - не надо, - согласилась Ольга. - Сходи к Свиридовым. У Марьи Петровны такие две дочки замечательные. Ты их помнишь: Ирка и Ленка? Сходи посиди - про Москву им расскажешь. Им будет интересно.
- Мама! Ты понимаешь, что мне - мне будет неинтересно! Совсем неинтересно. Да и что я им расскажу про Москву такого? Про неё вон по телевизору каждый день рассказывают.
Ольга покачала головой:
- Нет! Что ни говори, а ты дикарь!
- Почему сразу дикарь? Я в Москве очень много общаюсь, а сюда приезжаю отдохнуть от общения.
- Дикарь-дикарь! - задорно поддразнила Марусю мать.
- Господи! У меня складывается такое впечатление, что ты меня хочешь из дома выпроводить!
- Я?! Да бог с тобой, как же можно! - испуганно начала оправдываться Ольга. - Но просто… я думала, тебе скучно дома сидеть.
- Нет, мне дома не скучно, мне дома замечательно. Мамочка, родная, я по вам так скучаю, я с вами за каникулы набыться не успеваю, а ты меня гонишь к каким-то Свиридовым.
Такая трактовка событий несколько успокоила и даже обрадовала Ольгу. Она только подумала (уже не в первый раз): «Что же это моя доченька такая нервная домой приехала», - и решила разговаривать с Марусей как можно осторожнее, чтобы случайно не задеть.
- Ну тогда со мной поговори, - сказала она. - Давай ещё чайку. Расскажи мне что-нибудь.
- Ну чего тебе рассказать?
Разливая чай, Ольга приветливо улыбалась, но сама была при этом внутренне напряжена и обдумывала, какой бы вопрос задать дочери, не вызывая раздражения. В итоге она спросила просто:
- Как ты там живёшь, доченька? Расскажи мне.
Снисходительно улыбаясь, Маруся захныкала:
- Ну вот как ты хочешь, мама, чтобы я отвечала на этот вопрос?! Хорошо живу, нормально, как все. Я не умею на такие вопросы отвечать.
- Мальчика у тебя не завелось?
- Ой, мама, ну вот всегда ты спросишь… Нет, не завелось! - крикнула Маруся на пристальный взгляд матери. - Ну?
- Правильно, доченька, - Ольга решила оставаться как можно более приветливой и не реагировать на грубость Маруси, - правильно. Тебе сейчас учиться надо, а парни - это успеется. В таких делах торопиться не нужно. А если что, Марусенька, ты мне сразу говори, я тебе кое-что объясню.
- Да ничего я не буду говорить, вот ещё! Замуж буду выходить - скажу. И что это ты мне можешь объяснить, чего бы я без тебя не знала?
Ольга не столько обиделась, сколько огорчилась таким ответом. «Ещё пойдёт так по рукам!» - испугалась она, но тут же отогнала жуткую мысль, решив вернуться к этой теме, когда дочь будет поспокойнее.
- Расскажи мне, мама, лучше, как вы тут, - сказала Маруся.
- Да как мы тут. Обыкновенно. Денежек всё время не хватает. Я уже и не помню, когда зарплату получала в последний раз. Папке тоже - недавно выплатили пятьсот тысяч, а что такое пятьсот тысяч, когда ему уже семь месяцев зарплату не платили. У завода денег нет. Денег нет, а вон директор опять в Египет поехал. У нас тут на дворе зима, а он в море купается! А мы же ещё всё время о вас думаем. Только и думаем, как бы вам побольше денег выкроить. Очень трудно мы живём, и просвета, доченька, не видно, не видно. Хорошо ещё огород есть.
«Ну, это теперь надолго», - подумала Маруся с лёгким отвращением, и сказала:
- Да ладно, мама, может всё ещё наладится. Не всегда же так будет. Будет ещё всё хорошо.
- Ой, не знаю, доченька, не знаю. Папка у нас не начальник. А ему ведь уже под пятьдесят, значит, уже и не станет. А теперь только начальникам будут много платить, простым людям, я думаю, уже не будут. Может, вы чего-то добьётесь, а мы уже всё. Давайте учитесь, работайте, потому что на нас надежда плохая. Вот Серёжа защитится, станет кандидатом наук, может, что изменится.
- А как бабушка поживает? - спросила Маруся, которой страстно хотелось переменить неприятный для неё разговор.
- Только знаешь, что я тебе скажу, - не слушая её, тревожно и тихо, как будто стараясь, чтобы кто не услышал, хотя в квартире никого, кроме них, не было, продолжала Ольга. - Ты ничего такого не подумай, но мне кажется, что лучше ему сюда не возвращаться. Думаю, здесь кандидату наук трудно найти работу.
«Да уж, тут это всё равно, что голубой», - усмехнулась про себя Маруся и снова задала свой вопрос:
- А как бабушка?
- Что бабушка? Плохо бабушка, болеет. Сидит целыми днями, даже ходить ей уже трудно. Готовить сама не может. Папка каждый день ей еду носит. Ты уедешь - наверно, к себе её заберём, у нас жилплощадь теперь большая… Дядя Боря совсем бабушке не помогает, - добавила Ольга задумчиво.
- Кстати, - оживилась Маруся, - мне надо будет к ним с тётей Дуней зайти, привет от Славика передать.
- Только ты уж, Марусенька, не говори им ничего, что я тебе рассказываю. Пусть уж это между нами, ладно?
- Не беспокойся, мама, мне будет о чём с ними поговорить и без этого.
- Что, трудно Славе служить? - понимающе спросила Ольга.
- Трудно, мама. Такое ощущение, будто у него вообще нет родителей.
- Ой, доченька, не говори ты им ничего. Бесполезно это. Только себя нервировать.
- Да ничего я им не скажу. Просто привет передам.
Ольга задумалась.
- А он - Слава - к тебе, значит, часто заходит?
- Да, заходит.
- Бедняжка! Он ведь один-одинёшенек. Ты уж его не обижай, привечай поласковей. А между нами говоря, так иной раз и накорми. Он ведь - почти что сирота.
- Ладно, мама, спасибо, - сухо сказала Маруся, поспешно, с грохотом отодвигаясь от стола и вставая. - Пойду я, пожалуй, телевизор посмотрю, а то я по телевизору соскучилась.
Это было неправдой. Она нисколько по нему не соскучилась, более того, совершенно отвыкла от телевизора - просто очень хотелось уйти с кухни. Но идея показалась ей неплохой, особенно когда она вошла в зал и увидела новый импортный телевизор с дистанционным управлением. Старый «Горизонт», бывший когда-то хорошим и цветным (Маруся отчётливо помнила, как его купили, как она радовалась, что у них теперь цветной телевизор), а лет пять назад совсем «выцветший», в прошлом году сломался окончательно, и родителям ничего не оставалось, как разориться на этот новый.
Маруся уселась на диван (тот самый, на котором началась эта повесть), включила телевизор и стала смотреть что ни попадя, постоянно переключая с программы на программу и каждый раз радуясь, что для этого не нужно вставать. Первая половина дня - передачи все были дурацкие, но хотя Маруся и негодовала на «маразм», который «невозможно смотреть», за телевизором она просидела до самого обеда. За это время перед её взором прошли: репортаж с чемпионата мира по гандболу, документальный фильм про детские годы Чюрлёниса, губернский вестник, сказка киностудии «Узбекфильм» и бесчисленное множество рекламы. Реклама была интереснее всего. Маруся поймала себя на том, что не может от неё оторваться, а сидит, как заворожённая.
К обеду пришёл отец. Как всегда, весёлый и подтянутый.
- Как студентка отдыхает? - спросил он с порога.
За обедом он разговаривал своим обычным бодрым тоном, не допускающим мысли, что собеседнику может быть менее весело. Марусю это стало уже очень сильно нервировать.
- Ну что, Ольга, дочерей-то скоро замуж будем выдавать. Ты посмотри, какая красавица тут передо мной сидит. От парней-то, небось, отбою нет, а Марусь?
Маруся надеялась, что за неё вступится мама, но маме самой было интересно, поэтому она молчала. Сил сдерживать раздражение не было никаких, и Маруся его выплеснула:
- Ну вот что я должна ответить? Как на такие вопросы отвечать? Я не знаю. Нет, правда, вы меня научите сначала, как отвечать на такие вопросы! А потом задавайте, сколько влезет!
- Серёжка-то не скоро женится, - продолжал свои рассуждения Василий, не замечая тона дочери. - Этот нет. Этот весь в науке, я его знаю.
Маруся наскоро поела и, отказавшись от чая, умыкнула к себе в комнату. Там, так и не придумав, чем бы заняться, она разлеглась на кровати и долго валялась, глядя в потолок и думая о Лизе. В самый разгар её мечтаний, когда ей уже стали приходить в голову совершенно фантастические вещи, как, например, возможность того, что сейчас раздастся звонок в дверь и на пороге окажется Лиза собственной персоной, скажет, что ушла от Саши, потому что он запрещал ей видеться с Марусей, и станет за всё просить прощения, в самый, можно сказать, кульминационный момент, когда Маруся Лизу простила, но после некоторых колебаний всё же спросила: «Но объясни мне, зачем, почему ты так поступила со мной?» - в это мгновение в комнату вошёл Василий. Лиза едва только успела открыть рот для хорошего, логичного ответа.
- Может, почитать чего хочешь? - спросил у Маруси отец.
- Да нет. Захочу - почитаю.
Василий задумался.
- А может, в баню хочешь сходить? Тут теперь рядом. Недорого.
- Да ну, - лениво протянула Маруся.
- А то бы сходила. Хорошо там. И для здоровья полезно. Я теперь часто.
Видно было, что ему не хочется уходить, что он ищет повода остаться и поговорить с дочерью. Немного подумав, Василий развернул к Марусе стул, стоявший возле письменного стола, сел на него и со своей неизменной сангвинической улыбкой, глядя Марусе прямо в глаза, попросил:
- Ну-ка расскажи мне, как вы там живёте, московские студенты, передовая, можно сказать, молодёжь. О чём думаете, о чём говорите?
Маруся постаралась отвечать как можно более вежливо:
- Знаешь, папка, вы меня своими вопросами прямо ставите в тупик. Ну вот что мне говорить? А вы здесь о чём думаете и говорите? Ты можешь ответить?
- Да мы… Да что мы! Про нас-то неинтересно. Что мы? Это там у вас жизнь молодая, кипучая. А про нас и так всё ясно… Ну вот скажи мне, к примеру, как у вас там отнеслись к замене… - И Василий назвал фамилии двух высокопоставленных лиц.
Если фамилия первого лица показалась Марусе смутно знакомой, то фамилия второго, заменившего первое, совсем ни о чём ей не говорила.
- Да в общем-то никак… - ответила Маруся. - А кто это хоть такие?
Василий был потрясён:
- Как же так! Живёте в Москве, в самом центре событий, и не знаете, что происходит! Это что же, выходит, я больше тебя знаю?!
Тут настал Марусин черёд изумиться:
- Конечно, папка. А ты как думал? Откуда мне всё это знать? Подумай сам: телевизора у меня нет, газеты я не покупаю, у соседки есть радио, но она только музыку слушает. Откуда?
- Я думал, вы там друг с другом, с ребятами всё обсуждаете.
- Ха-ха! Обсуждать нам больше нечего! Мы же там, папка, учимся. Нам не до того.
- Странно, - с недоумением сказал Василий. - Во все времена студенты были самой политически активной частью населения.
- А теперь вот нет.
- Я полагаю, что это очень плохо, - важно начал рассуждать Марусин отец. - Если одни только пенсионеры будут бороться, а молодёжи ни до чего дела не будет, то так ничего и не изменится.
Маруся зевнула.
- Папка, а что мама делает?
- Да что-то там на кухне копошится. Посуду, наверно, моет.
- Пойду ей помогу, - Маруся, потягиваясь, встала с кровати.
- Пойди, помоги, - одобрительно сказал ей вслед Василий. - Вот умница, дочь.
На кухне Ольга с озабоченным лицом отчищала от плиты пригоревшее молоко с помощью старого ножа с деревянной ручкой.
- Мама, давай я посуду помою, - предложила Маруся, входя.
- Да не надо, Марусенька, я сама. Ты лучше отдыхай.
- Это что же, мне две недели ничего не делать, что ли? - возмутилась Маруся. - Я домой приехала, а не в гости! Давай помою.
- Ну ладно, помой… Спасибо, доченька.
Маруся составила посуду в раковину, взяла бутылку с моющим средством, стоявшую на кухонном столе и пустила воду. Она не пожалела, что решила этим заняться: по мере того, как тарелки (с которых она ела ещё в детстве) выстраивались, чистенькие, с блестящими подтёками, на старой металлической сушилке (уже кое-где начавшей ржаветь, но привычной и родной), дурные мысли покидали Марусю, озлобленное настроение сменялось умиротворённо-сосредоточенным, раздражение на родителей уступило снисходительному отношению к ним, и вообще ни о чём плохом не думалось. Из этого приятного состояния увлечённости трудом Марусю внезапно вывел испуганный крик матери, наконец отвернувшейся от плиты:
- А-а! Что ты делаешь! Ты что - отравить нас всех задумала!
Маруся не поняла, в чём дело, и изумлённо уставилась на Ольгу. Та не замедлила пояснить, и всё тем же истошным криком:
- Чем ты моешь!
- А что такое? Средством.
- Это же химия!
- Ну и что же. Понятно, что не математика.
Марусин юмор не был оценён.
- Вот ты газет не читаешь и не знаешь, сколько там всякого вредного в этой химии!
- Мама! Здесь же написано: для мытья посуды.
- Написано! А мало ли чего они туда могли подмешать!
- Так чем же вы посуду моете?
- Содой.
- А сода, выходит, не химия?
- Сода не химия.
Маруся засмеялась.
- Интересная логика. А зачем же это средство тут стоит?
- Ну, если посуда сильно грязная, я её сначала этой химией, а уж потом содой. Ты, Марусенька, те тарелки, что уже помыла, тоже содой почисти.
Как Маруся ни спорила, как ни доказывала, как ни выходила из себя - переубедить Ольгу ей не удалось. Пришлось домывать оставшуюся посуду содой, что значительно менее эффективно, но больше всего Марусю возмутила необходимость перемывать уже чистое. Вся радость от работы испарилась. Лёгкий, приятный труд, успокаивающий нервы, превратился в тупую, выводящую из терпения своим идиотизмом повинность.
«Почему меня дома всё так раздражать стало? - недоумевала Маруся. - Не замечала я раньше всего этого, что ли?»
Ужин прошёл относительно спокойно, потому что Маруся избрала новую тактику: она просто не реагировала ни на юмор отца, ни на вопросы матери, молча глотала свою яичницу, изредка односложно отвечая.
После еды она снова помыла посуду содой, уже без возмущения. Родители не могли на это нарадоваться, а Ольга даже робко попросила дочку сходить с утра в магазин, на что Маруся охотно согласилась. Ей надоело сидеть дома.
Марусе было одиноко. Её всю пронизывало ощущение бессмысленности и бесцельности существования. Ей нужно было с кем-нибудь поговорить, поделиться раздражением на родителей, на домашнюю скуку. С кем-нибудь, кто мог бы посмеяться надо всем этим вместе с ней, обратить всё в шутку, в милую невинную хохму. Но с кем? Марусе оставалось только самое страшное, унылое, апатичное одиночество, когда не только не с кем поговорить, некому позвонить, написать, но даже и не о ком подумать. Первый день дома прошёл неважно.
Перед сном к ней снова зашла мать. Ольгу тяготило, что ей так и не удалось поговорить с дочерью по душам. Винила она в этом себя, свои вопросы «в лоб» и, подумав, решила потихоньку завоёвывать утраченное доверие дочери, просто посидеть с ней, поговорить о чём-нибудь нейтральном. «А там и сама что-нибудь расскажет», - рассуждала Ольга.
Маруся лежала на боку с открытыми глазами - сон и не думал к ней идти. Ольга села рядом. С любовью глядя на Марусю и радуясь, что та наконец дома, она спросила, тепло и доброжелательно:
- А вот эта девочка, про которую ты мне рассказывала, как её звали, Лиза?
- Да, Лиза, - ответила Маруся, внутренне напрягаясь.
- Вы с ней дружите?
- Дружим.
- А как она учится?
- Хорошо.
- Надо же, какие молодцы! Как тогда на первом курсе подружились, так до сих пор и дружат! Дружите, девочки, дружите, и мне спокойнее, что ты там не одна. А эта дружба - студенческая - она самая крепкая. Это уж теперь на всю жизнь. Знаешь, раньше песня такая была: «Друга я никогда не забуду, если с ним подружился в Москве».
- Не знаю.
- Да что ты! Когда ты была маленькая, эта песня самая популярная была.
- Никогда не слышала этой дурацкой песни.
- Расскажи мне про свою Лизу. Как она поживает? Что у неё новенького?
Маруся лежала и думала: «Язык мой - враг мой». Всё лето она взахлёб рассказывала маме, какая Лиза замечательная, и теперь это самым идиотским образом оборачивалось против неё.
- Ничего новенького, всё старенькое. Прекрасно поживает… Слушай, мама, оставь меня в покое, спать очень хочется.
- Конечно, доченька, извини. Спи, солнышко. Спи, моя радость.
Ольга встала и направилась к двери. У Маруси было черным-черно на душе. Она не выдержала, не смогла дождаться, пока мама уйдёт, и злобно прошипела:
- Нет, я не понимаю, как так можно! Кто тебе разрешал лезть мне в душу?! Пришла тут, задаёт всякие вопросы… Откуда ты знаешь мою жизнь? - в Марусином голосе послышались истерические нотки. - Откуда ты знаешь, что мне приятно, а что нет?
- Доченька, да что с тобой! - испугалась Ольга. - Что же ты такая неспокойная. Что-нибудь у тебя стряслось? Что-нибудь случилось? Расскажи.
- Да! Так я тебе и расскажу! Как ты думаешь, я сюда приехала, чтобы рассказывать о неприятностях, или чтобы о них забыть? Я к вам приезжаю, чтобы отдохнуть, понимаешь, а ты мне покоя не даёшь, в душу лезешь! Всё! Уходи, уходи, я спать хочу!
Оставшись одна, она тут же разрыдалась - в подушку, чтобы никто не слышал. Затем включила свет, достала альбом с фотографией Лизы и очень долго смотрела на милое, доброжелательное лицо.
«Мерзавка! Тварь! - почти с наслаждением думала Маруся. - Из-за тебя я кричу на свою мамочку. На свою любимую… хорошую…» - Мысли Маруси путались, и она снова плакала.
Наконец, немного успокоившись, она спрятала альбом, выключила свет и опять попыталась заснуть. Но жгучий стыд не давал ей спать. Ей хотелось пойти разбудить родителей и, заливаясь слезами, долго просить у мамы прощения, хотя Маруся и знала, что та её за всё простила. Болезненно потея, с возбуждённо горящим лицом она тщетно ворочалась с боку на бок. Вконец измучившись, Маруся вытянулась на кровати, укрылась одеялом до шеи и, обливаясь презрением к самой себе, тихо, но внятно, пугаясь собственного голоса, прошептала:
- Тётя Тася, помоги!
После этого она действительно вскоре заснула. Но всю ночь её беспокоили кошмары.
Ложась спать, Ольга пожаловалась мужу, уже лежавшему на разложенном диване:
- Что-то Марусенька такая нервная, неуравновешенная домой приехала. Я вот думаю, уж не случилось ли у неё там чего.
Василий нахмурился:
- Глупости всё это. Оставь лучше девку в покое. Ты что, не видишь, устала она, переучилась. Вот немножко отдохнёт, наберётся сил, и у неё это пройдёт. Поверь моему слову. Я знаю, что говорю.
Ольга покачала головой.
- От выпивки тогда отказалась. Слушай, может, она там пьёт? Так, что здесь уже не может. Мне Светлана Андреевна говорила, что это самый верный признак: если человек отказывается, значит, пьющий.
- Ага! А если никогда не отказывается, то непьющий, так что ли? Наслушаешься своих подружек, а потом сама как скажешь что-нибудь. Оставь девчонку в покое. Вот увидишь - перебесится.
Ольга ничего на это не ответила и молча выключила свет.
- Надо будет мне завтра уже пойти, узнать ей насчёт обратного билета, - вздыхая, пробормотал Марусин папа.
- Конечно. Поезд проходящий, билетов может и не быть, надо брать сильно заранее, - нехотя согласилась мать.
IV.
Однако Василий оказался прав. Маруся понемногу успокаивалась, приходила в себя. Осознав однажды целительную силу несложной работы, она вся ушла в помощь родителям по дому.
Вставала теперь Маруся рано. Впрочем, как бы рано она ни встала, родители уже были на ногах. Марусю это удивляло, она каждое утро задавалась вопросом, во сколько же надо проснуться, что бы встать раньше их. До завтрака она шла в соседний магазин купить хлеба, а также молока, творога или сметаны - когда как. Выйти, только встав и умывшись, на утренний морозный воздух, пройтись пустынным двором по хорошо утоптанным тропинкам, когда снег, который скрипит под ботинками, почти такой же белый, как и тот, что вокруг - вот это было наслаждение! С каким отвращением вспоминала Маруся московскую слякоть!
Спать она ложилась тоже рано - сразу, как только возникало желание. Такой режим сна благотворно действовал на Марусины нервы и был намного более здоровым, чем тот образ жизни, который она вела в Москве, когда уже умираешь, как хочется спать, но всё равно сидишь и общаешься, напрасно чего-то ожидая, надеясь непонятно на что и боясь чего-нибудь пропустить.
Теперь каждый раз после еды она мыла посуду, кроме того она мыла полы и делала уборку. Благодаря её стараниям новая квартира становилась всё более обжитой, что происходило бы гораздо медленней, если б не она. К примеру, Маруся наконец повесила в одной из комнат шторы, которые до этого уже не известно сколько валялись в той же комнате на кровати.
С родителями ей было по-прежнему трудно. Они были всё так же надоедливы и бестолковы. Но постепенно Маруся привыкла и уже без раздражения разговаривала с ними, по-прежнему односложно отвечая на их расспросы и снисходительно улыбаясь про себя.
Однажды она заглянула в стоявшую в зале стенку и увиденное заставило её схватиться за голову. Столько ненужных вещей, которые и вещами-то назвать нельзя, она в жизни не видела. Коробки из-под конфет, которые уже сто лет как не выпускаются, пугающие своим архаичным оформлением, набитые всевозможными бумагами, среди которых были письма маме от её школьных подруг, инструкции и паспорта к давно сломавшимся и выброшенным приборам, в том числе к прежнему телевизору, и старые пожелтевшие рецепты - Марусе бросился в глаза лежавший сверху в одной из коробок рецепт на очки для двенадцатилетнего Сергея; пустые упаковки и пузырьки из-под лекарств, пластмассовые пяльцы, на которых никто никогда не вышивал, жестяная банка из-под леденцов монпансье, теперь в ней хранились квитанции за электроэнергию и газ, накопленные за всё время совместной жизни родителей Маруси - ещё со старой квартиры, книги в картонных обложках, никем не читанные, пахнущие пылью и одним своим видом нагонявшие смертельную тоску (лежавшая сверху называлась «Герои Смоленщины») и т. д. Во всех ящиках, на всех полочках хранилось что-нибудь подобное. Маруся ужаснулась:
«Господи боже мой, они весь этот хлам перевезли сюда со старой квартиры! Это ведь мусор, самый натуральный мусор!»
Но кухонный стол, в который она однажды заглянула, когда ей зачем-то понадобились спички, потряс её куда больше. Спичек она так и не нашла, хотя Ольга уверяла, что они там есть. Семь или восемь коробков, попавшиеся Марусе, были все пустые. Зато она обнаружила множество обрывков шпагата, сломанное топорище без топора (вообще непонятно, откуда взялось!) дырявую картонную коробку от старой мясорубки, на четверть заполненную сушёной травкой, давно потерявшей и запах, и цвет, и потому могшей с равной вероятностью быть как петрушкой, так и мятой, и многое, многое другое. Пустые полиэтиленовые пакеты из-под молока лежали в хронологическом порядке и занимали отдельный ящик. Увидев всё это, Маруся твёрдо решила при первой же возможности сделать уборку на кухне.
И вот возможность представилась. Другими словами, Маруся осталась дома одна. В первую очередь она вынесла мусор. Выстлав ведро новым мешком, Маруся принялась за дело. Со столом она разделалась очень быстро. За считанные минуты наполнилось ведро, и новые до предела набитые мусором мешки один за другим выстраивались вдоль стены.
«На помойку весь этот хлам!» - думала Маруся с каким-то остервенением. Целые ящики стола становились пустыми, и это наполняло Марусю такой радостью, как будто она сама очищалась от старого хлама.
Настала очередь настенного шкафчика. Там в основном стояла посуда, и мусора было меньше (хотя тоже было что выкинуть). Но на самом шкафчике стояли всем известные жестяные банки с надписями «Соль», «Сода», «Перец», «Гречка» и т. д. Содержимое этих банок повергло Марусю в ужас. В муке завелись жучки, гречка от чего-то почернела, чай пах плесенью. Судя по всему, Ольга когда-то наполнила эти банки, поставила их на шкафчик и забыла о них.
«На помойку!»
Разделавшись с банками, Маруся с интересом посмотрела на шкафчик-пенал. «Вот где должны быть залежи мусора!» - подумала она с энтузиазмом золотоискателя.
Но тут пришла Ольга. Маруся бросилась ей открывать.
- А я уборку на кухне делаю, - объявила она с порога.
- Молодец доченька, - одобрила мать.
Но как только Ольга вошла на кухню, её одобрение сменилось предынфарктным состоянием.
- А-а! Что ты наделала! Зачем ты блюдце выбросила?!
- Мама! Оно же разбитое!
- Так можно же склеить!
- Мама, ты не хуже меня знаешь, что никто никогда его не склеит! Сколько лет назад ты его разбила?
- А пакетики из-под молока! Я ж их столько копила!
- Так вот ты мне лучше ответь, зачем ты их копила?
- Как зачем?! Поедешь в Москву, в чём курицу повезёшь?
- Так я ж оставила два пакетика на всякий случай, - рассудительно оправдывалась Маруся. - Хотя и их надо было выбросить: сколько мы ещё молока до отъезда купим!
Не слушая доводов дочери, Ольга бросилась к мусорным мешкам, попутно тихим ворчанием вновь выражая сомнение в их одноразовости, и стала с оханьями и аханьями спасать многочисленные, как она выражалась, «нужные» вещи.
- Ой, мама, не по-людски вы живёте! - с досадой сказала Маруся. - Хорошо, места у вас много. Если бы я так жила у себя в общежитии, я бы давно и себя, и всех соседей уже похоронила. У нас там принцип - минимум вещей. Понадобится мне, к примеру, пакет - схожу у Лизки попрошу; ей понадобится, скажем, перец - ко мне за ним придёт. Вы, понятное дело, так не можете, но у вас другая крайность…
- Погоди-ка, как это: схожу попрошу? - спросила Ольга, которая была так изумлена, что начисто забыла обо всём остальном. - Разве вы с Лизой не вместе живёте?
«Ах да, чёрт, я же им ничего не рассказывала», - вспомнила Маруся и вкратце поведала своей маме историю переезда Лизы к Саше.
- Так постой, я не поняла, она что - замуж вышла?
- Нет, мама, зачем? Просто переехала.
- А зачем же тогда она переехала?
- Ну, что значит, мама, зачем. Наверно, любят друг друга, - Марусе было приятно ощущать себя современной и прогрессивной.
- Погоди-погоди, я всё равно не поняла. И что - замуж не собирается?
- Пока нет.
- А почему?
- Не знаю, хотят пожить так. Вдруг характерами не сойдутся.
- А дети будут - тогда как?
- Ой, мама, ну сколько можно! Зачем им дети? Они же сами ещё дети!
- А чего тогда живут вместе?
Маруся на мгновение опешила.
- Ну как я тебе объясню, мама, ты что - маленькая что ли?
Ольга задумалась.
- А с кем же ты живёшь?
- С Анжелой.
- А кто такая Анжела?
- Анжела - это соседка.
- Вы с ней дружите?
- Нет.
- Как нет?! - на лице Ольги выразился нешуточный испуг.
- Так - нет. Мама, я что - обязана со всеми дружить?
- Так вы что же это - ссоритесь?
- Нет, мама, и не ссоримся, и не дружим, мы просто соседки. Как можно быть такой непонятливой?!
Этот ответ Ольгу успокоил. Но минут через пять она неожиданно вздохнула и проговорила с искренней горечью в голосе:
- Эх! Жалко мне её!
- Кого? - удивилась Маруся.
- Лизку твою. И не мужняя жена, и не свободная. Ни то ни сё. Как же она потом, бедняжка!
Марусю стал пробирать смех. «Эх, мама, мама!» - только и подумала она.
Приехав домой, Маруся, как всегда, собиралась часто навещать бабушку. Но посетив её однажды, она, как всегда, так и не смогла заставить себя сделать это ещё раз, хотя родители постоянно напоминали. Бабушка была уже очень больна, она практически не ходила, а большую часть времени сидела на табуретке возле батареи и грелась. Помимо этого она была почти совершенно слепая и глухая и абсолютно выжившая из ума. Ввиду этих причин Марусе пришлось долго объяснять, что она Маруся, а в продолжение визита ещё неоднократно напоминать об этом. Бабушка, сбиваясь, повторяясь и заговариваясь, рассказывала скучные истории, которые Маруся знала уже лучше бабушки, из детства Ольги и дяди Бори, причём дядю Борю бабушка постоянно путала с маленьким Сергеем, Марусины попытки её поправлять были тщетны. Когда они с отцом наконец вышли на улицу, Маруся облегчённо вздохнула.
- Что, доча, старость не радость? - с кривой улыбкой спросил Василий, поёживаясь от холода.
С тех пор Маруся, несмотря на упрёки и ворчанье родителей, каждый раз находила какой-нибудь предлог, чтобы не идти с ними кормить бабушку.
Впрочем, и бабушка ни разу о ней не спросила.
Окончание