Нетривиальная задача, которая стоит перед элитой заключается в том, что нужно, сохраняя видимость поступательного развития демократических и экономических институтов, запустить процесс нового подавления и ограничения реального потребления.
В этом контексте, как утверждает Хантингтон, эффективная демократия будущего требует тотальной апатии и невовлеченности масс в реальную политику. Для этого нужно заново
маргинализировать огромную массу людей, то есть запустить глобальный процесс регресса.
Таким образом, деструктивную энергию масс необходимо ограничить и направить в более безопасные каналы. Разработка альтернативных моделей подавления и есть, по факту, основная проблема и задача постмодерна.
Другими словами, поставлена задача превратить реальную активность масс в виртуальную, перенести социальное напряжение на альтернативную структуру-симулякр. Такую искусственно созданную структуру Жан Бодрияр характеризует как гиперреальность. Перевести активность в другую плоскость стало возможным за счет медийного пространства. Медийная сфера удаленных и отчужденных образов за счет своей мобильности и пластичности позволила придать угасающей политической легитимности второе дыхание.
В виртуальном пространстве можно симулировать прогресс во всех его проявлениях: политическую активность, высокий уровень образования и потребления - все то, что в реальности представляет опасность для власти. С другой стороны, за счет компьютеризации и автоматизации производственных процессов будет возможно изолировать от фактических процессов управления огромную массу людей, превратив их в
неквалифицированную, легко заменяемую рабочую силу. Повторюсь, что цифровая реальность снимает физические ограничения для количественного роста. В виртуальном пространстве можно прогрессировать бесконечно.
Поэтому, неудивительно, что именно на западе цифровые технологии развивались и поддерживались наиболее интенсивно, с особым, так сказать, пониманием происходящего.
Замена традиционного жесткого подавления на мягкое (soft) продавливание не меняет сути насилия. В какой-то мере «soft power» даже страшнее, так как подобное управление протекает незаметнее и, тем самым, ему сложнее сопротивляться.
В сфере образования новое подавление осуществляется за счет мозаичного представления информации, когда на человека выливают огромное количество разрозненных фрагментов паззла, которые друг с другом никак не связаны и не создают цельной системы. Постулируется ценность фрагмента самого по себе. В отличие от этого, в дисциплинарном обществе Модерна давали малую, возможно ложную, но системную картинку бытия, а это всегда потенциально опасная ситуация для власти. Безопаснее давать максимум информации, но скрыть код расшифровки. Поэтому «постсовременный» человек обязан знать все и ничего одновременно.
В рамках преобразования представительных институтов мы наблюдаем логически неизбежный распад крупных партий и групп интересов на более мелкие сегменты. На первый план выходят все мыслимые и немыслимые меньшинства, которые могли бы демонстрировать дальнейший рост демократии. В этом контексте власти не остается ничего иного, как продолжать симулировать демократию нарастающими темпами. В рамках Модерна других вариантов действий просто не остается, так как это не технический, а системный сбой парадигмы.
К тому же, полноценный процесс регресса невозможно запустить без полной дигитализации общества и при условии того, что под боком существуют альтернативные, неконтролируемые глобальные системы типа Советского Союза. В этом смысле, победа в Холодной войне была для Запада вопросом жизни и смерти. Крах второй политической теории окончательно оформил начало новой эры - эпоху Постмодерна.
Падение советского блока дал вполне законный повод говорить о «конце истории», новой империи и либерализме как судьбе. Теперь для практического внедрения программы свертывания демократии осталось только доработать технические средства контроля и подавления. А пока такие средства не будут внедрены, институты демократии будут с переменным успехом симулироваться и дальше.
Рождение новой легитимности
Постмодерн видится нам как средство выхода из кризиса «современности». Парадоксальным образом постмодерн выполняет эту задачу за счет смешения модерна с премодерном, которое необходимо для формирования новой эффективной структуры управления. Поэтому здесь нас ожидает появление так называемого археофутуризма или новой архаики, когда позитивное будущее будет технически прогрессивно и идеологически регрессивно одновременно. И здесь есть, как минимум, два пути развития событий:
- Ситуация, когда максимально репрессивная система управления будет прикрываться (за счет новейших технических возможностей) виртуальной сверхдемократичной моделью.
- Ситуация, когда архаическая система управления будет внедрена открыто и будет единственной рабочей моделью или возможно будет совмещаться с «традиционными» демократическими институтами.
В соответствии с этими двумя моделями воспроизводства власти можно и выделить два типа новых элит, которые появятся в недалеком будущем и приблизительные очертания которых можно увидеть уже и сегодня. В первом случае мы наблюдаем рост технократической элиты, когда системный администратор превращается в главного человека в любой организации, независимо от ее размера и профиля. В его руках сосредотачивается тотальный контроль над финансовыми потоками, он контролирует вопросы безопасности - соответственно, он принимает жизненно важные решения.
В этой ситуации место традиционного руководителя, само место традиционной элиты размывается. Существует реальная опасность замещения такой традиционной элиты на технократов - новых кшатриев постмодерна, так как у старой либеральной элиты нет больше внешней точки опоры, чтобы сопротивляться системным администраторам. Очевидна опасность такого замещения: когда политические решения заменяются техническими, любой серьезный сбой системы приведет ситуацию к хаосу. Мир может погаснуть как экран монитора.
Второй вариант предполагает возникновение контрэлит, которые отвергнув либеральные универсальные ценности, откроют для народа адекватную трансцендентную точку опоры. К сожалению, вопрос о такой реперной точке пока остается открытым. Дело в том, что такая «новая» контрэлита должна быть по духу консервативной, но структурно чем-то иным, нежели наличествующие традиционные институты. Традиционные религии не могут решить весь комплекс накопившихся вопросов, так как они (религии) претендуют именно на тотальный универсализм. В этом смысле, современное православие, например, это, к сожалению, не лекарство, а анестетик, который лишь притормаживает процессы распада современного общества.
Слом парадигмы Модерна дает шанс для раскрытия потенциала Традиции в альтернативном формате. Таким образом, будущая консервативная легитимность не может быть инерциальной. Эта легитимность должна быть открыта заново.