Как оно было 80 лет назад
Мой дед был комбедовцем. Хромым бедняком с раздробленной в детстве коленной чашечкой, которую он выдавал за травму Гражданской войны. Членом партии чуть ли не с 18 лет.
Его жена, моя бабушка, была дочкой кулака. Владельца мельницы, двух коров и лошади, что в нашем Нечерноземье было несказанным богатством.
Когда история повернулась, бабушка стала первой пионеркой на деревне. Чуть ли не лично спиливала крест с церквушки.
А прадед, ее отец Павел, могучий дядька, который, стукнув кулаком по столу, мог его поломать, а потом, как мастер на все руки, чинил его еще лучше, отстреливался от комбедовцев и призванных ими на помощь сил НКВД со своей мельницы, пока не кончились патроны для всего оружия, которое он успел скопить со времен Гражданской. Пулемета только не хватило.
А ведь попутал. Иван Васильевич был отец деда... У них всю дорогу шло два имени, пока мой дед не назвал сына Юрием, а дочерей Риммой и Аллой. Причем с Риммой в 38-м прошло. А с Аллой в 40-м уже нет. Поступили новые указания сверху, и ему сказали - нет такого имени: Алла. И по паспорту моя мама всю жизнь была Алевтина.
А бабушкин отец был Павел. Кажется тоже Иванович, но ручаться не рискну.
Самый большой позор моего детства - это когда мы затеялись брататься с казахским другом моим Мерекеном на льду водохранилища в Темиртау. И мы оба знали процедуру - я из книжек, а он из родовых преданий. И с обменом кровью вышло все нормально. Поцарапались, прижались ранками. Но потом, согласно ритуалу, Мерекен оттарабанил наизусть всю историю своего рода вплоть до основателя младшего жуза с упоминаниями, кто чем прославился. А я с трудом вспомнил прадедушек и прабабушек, которые пахали землю (про мельницу я тогда не знал). Мерекен был честный побратим, смеяться не стал и стоял за меня горой, пока я не уехал.
По разным семейным и документальным версиям Павла то ли убили на месте, то ли расстреляли вскоре, то ли замучили пытками аж в Крестах в областном центре, которым тогда уже стал Питер (а теперь с 50-х опять перестал).
И следовало бы бабушке Тане идти по этапу несмотря на пионерство. Да дедушка Вася подсобил. Его как раз в райцентр перевели аж целым начальником радиоточки - то есть человеком, вхожим аж к целому секретарю райкома партии.
Тут интересно еще и то, что дедушка - нищеброд и калека - был по деревенским меркам шибко грамотный. Тогда как бабушка, хоть из зажиточной семьи, а всю жизнь грамоту осваивала с трудом, хотя под восьмидесятилетнюю старость полюбила читать Рекса Стаута и Эммануэль Арсан. Дожила она с 1913-го до 2000-го, и много успела порассказать.
А что до грамоты - видно, труда в кулацком хозяйстве было больше, чем отдыха в бедняцком.
Короче, всех младших дед перетащил в райцентр на спичечную фабрику. А тут то Халкин-Гол, то финская, то Вторая Мировая. Бабушкины братья, кто выжил, приподнялись в армии. А младшая сестренка Мария Павловна Федорова поднялась аж до видного поста в Комитете советских женщин (ну там брат к 44-му был контр-адмиралом в Ленинграде и всякое такое). Правда, она со всем комитетом погибла в авиакатастрофе вскоре после войны на пути из Финляндии. Черт его знает с той катастрофой - вроде их пытались потом пристегнуть к Антифашистскому еврейскому комитету и задним числом обвинить в космополитизме.
И вот теперь, в свете разгоревшегося заново скандала о палачах и жертвах сталинской эпохи, я оказался где-то посреди.
Душой я с детства на стороне жертв. И родители мои всю дорогу были диссидентами - хоть и напуганными в 74-м году, на Солженицынской волне, достаточно сильно, чтобы уже в 1983-м строго, на крик и с нехорошими словами, увещевать меня, семиклассника, что не все из того, что говорится родителями и их друзьями в нетрезвом состоянии на кухне, надо доводить до сведения сверстников.
Но по родству я внук человека, который активно и азартно занимался раскулачиванием в тридцатых, а потом до войны был активным партийным функционером районного масштаба. В войну почти всю эвакуацию был в системе ГУЛАГа на стороне вохры (почетная грамота образца 43-го года вручена ему, как начальнику культурно-воспитательной части лагеря в южном Поволжье).
Затем с 44-го работал редактором газеты и директором типографии, а сам сел по указу 7-8 о хищении социалистического имущества только после того, как был переброшен на руководство райпотребкооперацией. Всего на три года (а не на десять, как до войны по тому же указу сажали за колоски или ведро картошки - или вровень за шубу британского посланника © Эра Милосердия ~ Место встречи изменить нельзя) - но из партии и из номенклатуры вылетел навсегда и доживал сапожником и столяром при местном Доме Быта.
А у бабушки Татьяны Павловны все старшее поколение было раскулачено, а молодое - вытащено тем самым дедом Васей в город. Из-за любви к Танюше и благодаря покровительству товарищей из райкома, среди которых выделялся Антон Христофорович Бернатович - большевик из литовских ашкенази с дореволюционным партийным стажем, который вылетел из номенклатуры в 37-м, но уцелел и уже к началу войны был отпущен из тюрьмы, чтобы продолжить карьеру в области индустрии алюминия.
Причудливо тасуется колода. С двоюродным внуком этого Бернатовича Димой я познакомился в 1990-м, когда он приехал в наш райцентр совершенно случайно. А потом вдруг выяснилось - что притянуло его аурой предков.
Его жена, моя бабушка, была дочкой кулака. Владельца мельницы, двух коров и лошади, что в нашем Нечерноземье было несказанным богатством.
Когда история повернулась, бабушка стала первой пионеркой на деревне. Чуть ли не лично спиливала крест с церквушки.
А прадед, ее отец Павел, могучий дядька, который, стукнув кулаком по столу, мог его поломать, а потом, как мастер на все руки, чинил его еще лучше, отстреливался от комбедовцев и призванных ими на помощь сил НКВД со своей мельницы, пока не кончились патроны для всего оружия, которое он успел скопить со времен Гражданской. Пулемета только не хватило.
А ведь попутал. Иван Васильевич был отец деда... У них всю дорогу шло два имени, пока мой дед не назвал сына Юрием, а дочерей Риммой и Аллой. Причем с Риммой в 38-м прошло. А с Аллой в 40-м уже нет. Поступили новые указания сверху, и ему сказали - нет такого имени: Алла. И по паспорту моя мама всю жизнь была Алевтина.
А бабушкин отец был Павел. Кажется тоже Иванович, но ручаться не рискну.
Самый большой позор моего детства - это когда мы затеялись брататься с казахским другом моим Мерекеном на льду водохранилища в Темиртау. И мы оба знали процедуру - я из книжек, а он из родовых преданий. И с обменом кровью вышло все нормально. Поцарапались, прижались ранками. Но потом, согласно ритуалу, Мерекен оттарабанил наизусть всю историю своего рода вплоть до основателя младшего жуза с упоминаниями, кто чем прославился. А я с трудом вспомнил прадедушек и прабабушек, которые пахали землю (про мельницу я тогда не знал). Мерекен был честный побратим, смеяться не стал и стоял за меня горой, пока я не уехал.
По разным семейным и документальным версиям Павла то ли убили на месте, то ли расстреляли вскоре, то ли замучили пытками аж в Крестах в областном центре, которым тогда уже стал Питер (а теперь с 50-х опять перестал).
И следовало бы бабушке Тане идти по этапу несмотря на пионерство. Да дедушка Вася подсобил. Его как раз в райцентр перевели аж целым начальником радиоточки - то есть человеком, вхожим аж к целому секретарю райкома партии.
Тут интересно еще и то, что дедушка - нищеброд и калека - был по деревенским меркам шибко грамотный. Тогда как бабушка, хоть из зажиточной семьи, а всю жизнь грамоту осваивала с трудом, хотя под восьмидесятилетнюю старость полюбила читать Рекса Стаута и Эммануэль Арсан. Дожила она с 1913-го до 2000-го, и много успела порассказать.
А что до грамоты - видно, труда в кулацком хозяйстве было больше, чем отдыха в бедняцком.
Короче, всех младших дед перетащил в райцентр на спичечную фабрику. А тут то Халкин-Гол, то финская, то Вторая Мировая. Бабушкины братья, кто выжил, приподнялись в армии. А младшая сестренка Мария Павловна Федорова поднялась аж до видного поста в Комитете советских женщин (ну там брат к 44-му был контр-адмиралом в Ленинграде и всякое такое). Правда, она со всем комитетом погибла в авиакатастрофе вскоре после войны на пути из Финляндии. Черт его знает с той катастрофой - вроде их пытались потом пристегнуть к Антифашистскому еврейскому комитету и задним числом обвинить в космополитизме.
И вот теперь, в свете разгоревшегося заново скандала о палачах и жертвах сталинской эпохи, я оказался где-то посреди.
Душой я с детства на стороне жертв. И родители мои всю дорогу были диссидентами - хоть и напуганными в 74-м году, на Солженицынской волне, достаточно сильно, чтобы уже в 1983-м строго, на крик и с нехорошими словами, увещевать меня, семиклассника, что не все из того, что говорится родителями и их друзьями в нетрезвом состоянии на кухне, надо доводить до сведения сверстников.
Но по родству я внук человека, который активно и азартно занимался раскулачиванием в тридцатых, а потом до войны был активным партийным функционером районного масштаба. В войну почти всю эвакуацию был в системе ГУЛАГа на стороне вохры (почетная грамота образца 43-го года вручена ему, как начальнику культурно-воспитательной части лагеря в южном Поволжье).
Затем с 44-го работал редактором газеты и директором типографии, а сам сел по указу 7-8 о хищении социалистического имущества только после того, как был переброшен на руководство райпотребкооперацией. Всего на три года (а не на десять, как до войны по тому же указу сажали за колоски или ведро картошки - или вровень за шубу британского посланника © Эра Милосердия ~ Место встречи изменить нельзя) - но из партии и из номенклатуры вылетел навсегда и доживал сапожником и столяром при местном Доме Быта.
А у бабушки Татьяны Павловны все старшее поколение было раскулачено, а молодое - вытащено тем самым дедом Васей в город. Из-за любви к Танюше и благодаря покровительству товарищей из райкома, среди которых выделялся Антон Христофорович Бернатович - большевик из литовских ашкенази с дореволюционным партийным стажем, который вылетел из номенклатуры в 37-м, но уцелел и уже к началу войны был отпущен из тюрьмы, чтобы продолжить карьеру в области индустрии алюминия.
Причудливо тасуется колода. С двоюродным внуком этого Бернатовича Димой я познакомился в 1990-м, когда он приехал в наш райцентр совершенно случайно. А потом вдруг выяснилось - что притянуло его аурой предков.