Шäг вперöд и две назад
В черновик "Счастливых девяностых".
При всем своем крестьянском происхождении я совсем недаром регулярно нарываюсь на взрывоопасную реакцию антисемитов.
И моя мама (родом из потомков крепостных графа Аракчеева, переродившихся ко времени ее рождения во влюбленных друг в друга комбедовца и кулацкую дочку) и папа (родом из потомков воронежских крестьян, переквалифицировавшихся в донбасских шахтеров) - стали первыми интеллигентами в своих семьях.
Факультет журналистики ЛГУ и филфак Ростовского (на Дону) университета соответственно.
А интеллигенция шестидесятых и семидесятых питала особую страсть к еврейской культуре. Тут и все кумиры в литературе, музыке и живописи, и все передовые люди в точных науках, и даже сокурсники с пятым пунктом были круче, чем без. Часть интеллигенции оборачивалась наоборот - в антисемитизм, но все равно испытывала к еврейской культуре повышенный интерес.
Вековой естественный отбор. Плюс отрицательный отбор текущий, когда девушке из крестьян во втором поколении и пролетариев в первом - место в универе доставалось гораздо легче, чем юноше с пятым пунктом из династии потомственных профессоров. Тогда крестьяно-пролетарии просто поступали в вуз, а профессорские дети бились за место - часто между собой.
Было, было. Уже в 1988-м мне довелось утешать девушку полуеврейской национальности после экзамена по немецкому языку. Мне, русскому провинциалу, поставили четверку за натужные попытки что-то сказать на школьном дойче. А она, дочка офицера, провела все детство в ГДР при части советской группы войск. Щебетала на немецком разговорном свободно, а кроме того владела идиш. Но ей влепили тройку, потому что экзаменаторша не понимала разговорного немецкого, а идиш считала проявлением сионизма.
Но в шестидесятые-семидесятые в студенческой и интеллектуальной среде совершенно не было антисемитизма. Если чему и завидовали - то их более гибкому уму и более глубокой эрудиции.
И в результате всю интеллигенскую среду пронизывала еврейская культура. И я ее впитал с самых малых лет.
"Эта школа Соломона Кляра" - была чуть ли не первой песней, которую я выучил наизусть вместе с соответствующим танцем (мне тогда казалось, что большие пальцы подмышкой - это как Ленин; так ведь и он...)
"Мурку" я знал с тех же детских лет не в блатном варианте, а в правильном Одесском. "Раз пошли на дело я и Рабинович..." и "Там сидела Цурка, у нее под юбком дробом был заряженный наган".
А уж правильно рассказывать еврейские анекдоты я научился раньше, чем правильно выговаривать букву "Р".
При всем своем крестьянском происхождении я совсем недаром регулярно нарываюсь на взрывоопасную реакцию антисемитов.
И моя мама (родом из потомков крепостных графа Аракчеева, переродившихся ко времени ее рождения во влюбленных друг в друга комбедовца и кулацкую дочку) и папа (родом из потомков воронежских крестьян, переквалифицировавшихся в донбасских шахтеров) - стали первыми интеллигентами в своих семьях.
Факультет журналистики ЛГУ и филфак Ростовского (на Дону) университета соответственно.
А интеллигенция шестидесятых и семидесятых питала особую страсть к еврейской культуре. Тут и все кумиры в литературе, музыке и живописи, и все передовые люди в точных науках, и даже сокурсники с пятым пунктом были круче, чем без. Часть интеллигенции оборачивалась наоборот - в антисемитизм, но все равно испытывала к еврейской культуре повышенный интерес.
Вековой естественный отбор. Плюс отрицательный отбор текущий, когда девушке из крестьян во втором поколении и пролетариев в первом - место в универе доставалось гораздо легче, чем юноше с пятым пунктом из династии потомственных профессоров. Тогда крестьяно-пролетарии просто поступали в вуз, а профессорские дети бились за место - часто между собой.
Было, было. Уже в 1988-м мне довелось утешать девушку полуеврейской национальности после экзамена по немецкому языку. Мне, русскому провинциалу, поставили четверку за натужные попытки что-то сказать на школьном дойче. А она, дочка офицера, провела все детство в ГДР при части советской группы войск. Щебетала на немецком разговорном свободно, а кроме того владела идиш. Но ей влепили тройку, потому что экзаменаторша не понимала разговорного немецкого, а идиш считала проявлением сионизма.
Но в шестидесятые-семидесятые в студенческой и интеллектуальной среде совершенно не было антисемитизма. Если чему и завидовали - то их более гибкому уму и более глубокой эрудиции.
И в результате всю интеллигенскую среду пронизывала еврейская культура. И я ее впитал с самых малых лет.
"Эта школа Соломона Кляра" - была чуть ли не первой песней, которую я выучил наизусть вместе с соответствующим танцем (мне тогда казалось, что большие пальцы подмышкой - это как Ленин; так ведь и он...)
"Мурку" я знал с тех же детских лет не в блатном варианте, а в правильном Одесском. "Раз пошли на дело я и Рабинович..." и "Там сидела Цурка, у нее под юбком дробом был заряженный наган".
А уж правильно рассказывать еврейские анекдоты я научился раньше, чем правильно выговаривать букву "Р".