Большой террор (1936-1938)
Оригинал взят у reich_erwacht в Большой террор (1936-1938)
Оригинал взят у reich_erwacht в Большой террор (1936-1938)
Очень много уже написано о Большом терроре, о том, что советские люди называли ежовщиной. За период с сентября 1936 по ноябрь 1938 года, когда органы НКВД возглавлял Николай Ежов, разразились беспрецедентные репрессии, затронувшие все слои населения: от руководителей Политбюро до простых советских граждан, которых арестовывали на улицах только для того, чтобы обеспечить «квоту подлежащих подавлению контрреволюционных элементов». В течение последующих десятилетий трагедия Большого террора замалчивалась. На Западе вспоминают только три показательных процесса, которые состоялись в Москве в августе 1936 года, в январе 1937 года и марте 1938 года. В их ходе наиболее выдающиеся соратники Ленина (Зиновьев, Каменев, Крестинский, Рыков, Пятаков, Радек, Бухарин и др.) признались в своих злодеяниях: в организации террористических центров, повинующихся троцкистам-зиновьевцам или правотроцкистам, имеющим целью свержение советской власти, убийство руководителей, реставрацию капитализма, осуществление актов вредительства, разрушение военной мощи СССР, расчленение Советского Союза в пользу иностранных государств и отделение от России Украины, Белоруссии, Грузии, Армении, советского Дальнего Востока.
Потрясающим событием были московские процессы; именно они стали той сценой, на которую было направлено внимание приглашенных иностранных наблюдателей, и они не заметили того, что было за кулисами: массовых репрессий людей любых социальных категорий. Для этих наблюдателей уже прошло почти не замеченным раскулачивание, голод, развитие системы лагерей, и годы 1936-1938 стали только последним действием в политической борьбе, избавившей Сталина от его главных соперников; это годы последних столкновений между бюрократией сталинского термидора и «старой ленинской гвардией», хранившей верность ленинским революционным начинаниям.
Освещая основные темы работы Троцкого Преданная революция, появившейся в 1936 году, обозреватель французской ежедневной газеты «Le Temps» писал 27 июля 1936 года:
«Русская революция переживает свой термидор. Сталин познал всю бессодержательность чистой марксистской идеологии и мифа о мировой революции. Хороший социалист, он, прежде всего, патриот и понимает всю опасность, которой избегла страна, отойдя от идеологии этого мифа. Он, вероятно, мечтает о просвещенном деспотизме, о своего рода патернализме, конечно, далеко отошедшем от капитализма, но также весьма далеком от химер коммунизма».
«L'Echo de Paris» попыталась выразить ту же мысль более образно и менее уважительно к этой персоне (30 января 1937 года):
«Низколобый грузин стал, сам того не желая, прямым наследником Ивана Грозного, Петра Великого и Екатерины II. Он уничтожает своих противников - революционеров, верных своей дьявольской вере, снедаемых постоянной невротической жаждой разрушения»1.
Следовало дождаться доклада Хрущева на XX съезде партии 25 февраля 1956 года, чтобы поднялась завеса над «многочисленными актами нарушения социалистической законности», совершенными в 1936-1938 годах по отношению к руководителям и членам партии. В последующие годы некоторое число ответственных работников, в частности военных, было реабилитировано. Но власти по-прежнему хранили молчание по поводу жертв среди «простых людей». Правда, на XXII съезде КПСС в октябре 1961 года Хрущев публично признал массовые репрессии, постигшие простых советских граждан, но он ничего не сказал о масштабах этих репрессий, за которые наряду с прочими руководителями непосредственно отвечал и он сам.
В конце 60-х годов историк Роберт Конквест, опираясь на свидетельства попавших на Запад советских людей, на советские публикации периода «хрущевской оттепели», на эмигрантскую печать, смог восстановить в общих чертах политическую интригу Большого террора; при этом он прибег к смелым и порой рискованным экстраполяциям по поводу механизмов принятия решений и сильно переоценил количество жертв2.
Работа Роберта Конквеста положила начало множеству дискуссий, в частности, о централизации террора, о роли Сталина и Ежова, о числе жертв. Некоторые историки из американской ревизионистской школы оспаривают идею, согласно которой Сталин планировал развитие событий в период с 1936 по 1938 год. Настаивая на усилившемся напряжении между центральной властью и местным аппаратом, все более и более мощным, так же, как на бесконтрольном расширении репрессий, они объяснили их исключительный размах в 1936-1938 годах тем фактом, что, желая предотвратить удар, который был предназначен ему самому, местный аппарат направлял террор против многочисленных «козлов отпущения», демонстрируя тем самым Центру свою бдительность и непримиримость в борьбе против разнообразных «врагов»3.
Другой точкой разногласий является число жертв. Для Конквеста и его учеников Большой террор - это, по крайней мере, 6 миллионов арестованных, 3 миллиона казненных и 2 миллиона похороненных в лагерях. Историкам ревизионистской школы эти цифры кажутся чересчур завышенными.
Открытие, пока частичное, советских архивов позволяет сегодня расставить точки над i при исследовании Большого террора. Речь идет не о том, чтобы переписать на нескольких страницах необычайно сложную и трагическую историю двух самых кровавых лет советского режима, но о том, чтобы прояснить вопросы, возникшие в течение последних лет, поспорить, в частности, о степени централизации террора, о затронутых им социальных категориях и числе жертв.
Что касается хода террора, то все доступные сегодня документы Политбюро4 утверждают, что массовые репрессии явились результатом решений высоких партийных инстанций, в частности Политбюро и самого Сталина. Исторический анализ организации, а затем и кровавого развития репрессивных операций, «ликвидации бывших кулаков, преступных и других антисоветских элементов»5, которые имели место в период с августа 1937 по май 1938 года, позволяет проследить роль Центра и местных парторганизаций, а также логику этих операций, призванных полностью решить проблему, которая не была до конца решена в предшествующие годы.
В течение 1935-1936 годов на повестке дня стоял вопрос о дальнейшей судьбе насильно выселенных раскулаченных. Несмотря на запрет покидать место, к которому они были приписаны, о чем им постоянно напоминали, спецпоселенцы все чаще и чаще появлялись среди свободных трудящихся. В докладе, датируемом августом 1936 года, Рудольф Берман, начальник ГУЛАГа, писал: «Многие спецпереселенцы, работавшие на протяжении нескольких лет в смешанных бригадах с вольнонаемными рабочими, пользуются «довольно свободным режимом». <...> Становится все сложнее их вернуть на место жительства. Они приобрели специальность, администрация предприятия не намерена их отпустить, они ухитрились добыть паспорт, женились на вольнонаемных, имеют свое хозяйство...»6
Приказ от 30 июля 1937 года давал местным руководителям право запросить в Москве разрешение на составление дополнительных списков. Семьи приговоренных к лагерным работам или расстрелянных также могли быть арестованы сверх положенной квоты.
С конца августа Политбюро было буквально завалено просьбами о повышении квот. С 28 августа по 15 декабря 1937 года оно утвердило различные предложения по дополнительному увеличению квот в общем до 22 500 человек на расстрел, 1б 800 - на заключение в лагеря. 31 января 1938 года оно приняло по предложению НКВД квоту на 57 200 человек, из которых следовало казнить 48 000. Все операции должны были быть закончены к 15 марта 1938 года. Но на и этот раз местные власти, которые были с предыдущего года несколько раз подвергнуты чистке и обновлены, сочли уместным продемонстрировать свое рвение. С 1 февраля по 29 августа 1938 года Политбюро утвердило дополнительные цифры на 90 000 человек.
Таким образом, операция, которая должна была длиться четыре месяца, растянулась более чем на год и коснулась 200 000 человек сверх тех квот, которые были оговорены вначале8. Всякий подозреваемый в «плохом» социальном происхождении был потенциальной жертвой. Уязвимы были также все те, кто жил в приграничной зоне или в той или иной степени имел контакты с иностранцами, были ли они военнопленными или родом из семей, эмигрировавших из СССР. Такие люди, а также радиолюбители, филателисты, эсперантисты имели шанс попасть под обвинение в шпионаже. С 6 августа по 21 декабря 1937 года по крайней мере 10 операций того же типа, что проводились по приказу НКВД № 00447, были запущены Политбюро и исполнителем его воли НКВД с целью «ликвидировать» национальность за национальностью как «шпионские и диверсионные группы»: немцев, поляков, японцев, румын, финнов, литовцев, эстонцев, латышей, греков, турок. За 15 месяцев с августа 1937 по ноябрь 1938 года в ходе операций, направленных против «шпионов», многие сотни тысяч были арестованы.
Среди прочих операций, о которых мы располагаем далеко не полной информацией (архивы бывшего КГБ и Архив президента РФ, где хранятся самые конфиденциальные документы, были недоступны для исследователей), перечислим:
«польскую операцию» (приказ НКВД № 00485, одобренный Политбюро 9 августа 1937 года); в результате этой операции в период с 25 августа 1937 по 15 ноября 1938 года было осуждено 139 085 человек, из них приговорен к смерти 111 0919;
1.операцию по «ликвидации немецких контингентов, работающих на оборонных предприятиях», 20 июля 1937 года;
2.операцию по «ликвидации террористической деятельности, диверсий и шпионажа японской сети репатриированных из Харбина», начатую 19 сентября 1937 года;
3.операцию по «ликвидации правой военно-японской организации казаков», начатую с 4 августа 1937 года (с сентября по декабрь 1937 года более 19 000 человек были 4.репрессированы в ходе этой операции);
5.операцию по репрессиям в отношении семей арестованных врагов народа (№ 00486 от 15 августа 1937 года).
Сегодня стало ясно, что только за 1937 и 1938 годы были арестованы НКВД 1 575 000 человек; осуждены за тот же период 1 345 000 (85,4%); а 681 692 (51% от общего числа приговоренных за 19371938 годы) были расстреляны.
Процедуры осуждения арестованных были различными для разных групп. Так, дела крупных политиков, военных, экономистов, представителей интеллигенции, т.е. лиц, находящихся на виду и всем известных, обсуждались военными судами и специальными сессиями НКВД. Ввиду обширности проводимых на местах операций правительство в конце 1937 года предписало организовать на региональном уровне так называемые тройки, состоящие из прокурора, руководителя НКВД и начальника милиции. Эти тройки действовали необычайно быстро, т.к. должны были соответствовать установленным Центром квотам. Для этого достаточно было пустить в ход старые списки подозреваемых ОГПУ. Следствие носило весьма упрощенный характер; «тройки» (а также двойки, состоявшие из руководителя местного НКВД и прокурора) пропускали через свои руки сотни дел в день, в «альбомном порядке»16, как это подтверждает, например, недавняя публикация Ленинградского мартиролога», ежегодника, в котором месяц за месяцем, начиная с августа 1937 года, перечислены репрессированные ленинградцы, арестованные и приговоренные к смерти на основе 58 статьи Уголовного кодекса. Срок между арестом и смертным приговором составлял от нескольких дней до нескольких недель. Смертный приговор без апелляции исполнялся в течение нескольких дней. В большинстве репрессивных операций, таких, например, как «ликвидация кулаков», начатая 30 июля 1937 года в рамках специальной операции по «ликвидации шпионов и диверсантов»; «ликвидация преступных элементов», начатая 12 сентября 1937 года; «депортация семей врагов народа» и т.д., шансы отдельных обывателей быть арестованными только потому, что органам надо было выполнить квоту, часто зависели от случая. Случайности могли носить «географический» характер (например, у лиц, живущих в приграничной полосе, шансов на арест было гораздо больше). Многое зависело также от особенностей биографии: в опасности находились те, кто был в той или иной степени связан с заграницей или имел иностранное происхождение; опасности подвергались и однофамильцы намеченных к аресту. В случае, если в списке число лиц было недостаточным, местные власти всегда умели найти выход и выполнить «норму». Дадим только один пример того, как пополнялась категория «вредителей»: НКВД Туркмении использовал пожар на одном предприятии как предлог, для того чтобы арестовать всех лиц, проживающих в этой местности, все они были названы «соучастниками»17. Запрограммированный сверху, произвольно выбирающий категории политических врагов, террор самой своей природой порождал перегибы и эксцессы, которые могут многое сказать о «культивировании насилия» в низовом репрессивном аппарате.
Среди жертв Большого террора подавляющее большинство анонимны. Вот отрывки из «обычного» дела 1938 года:
Дело № 24260
1. Сидоров
2. Василий Клементьевич
3. 1893 г. Московск[ая] обл[асть] Коломенского р[айо]на с[ело] Сычево
4. с[ело] Сычево, Коломенского р[айо]на
5. Торгово-служащий
6. Член профсоюза торговли и кооперации
7. 1 дом деревянный 8x8, крыт железом, двор тесово-рубленый 20x7 полукрыт тесом, 1 корова, овец 4, поросенка 2, дом[ашняя] птица.
8. В 1929 г. имущество, т[о] же самое, имел 1 лошадь.
9. В 1917 г. 1 дом деревянный 8x8 крыт тесом, двор 30x20, амбар 2, сарай 2, 2 лошади, 2 коровы, овец 7.
10. Служащий.
11. В 1915-16 г[одах] рядовой 6-го строительного] Туркестанского полка.
12. Нет.
13. Нет.
14. Считаю себя выходцем из середняцкой семьи.
15. Беспартийный.
16. Русский., гр[ажданин] СССР
17. Беспартийный.
18. Образование низшее
19. На учете не состоит.
20. Не судим.
21. Болен грыжей.
22. жена - Анастасия Федоровна, 43 года, колхозница; дочь Нина 24 г.
Арестован Коломенским РО УНКВД 13 февраля 1936 г.
2. Выписки из протоколов допросов
Вопрос: Дайте правдивые показания в отношении вашего соц[иального] происхождения, соц[иального] положения и имущественного положения до 1917 и после.
Ответ: Я, Сидоров, происхожу из семьи торговца. Примерно до 1904 г[ода] отец мой имел в Москве на Золоторожской ул[ице] железную лавку, в которой, как мне известно с его слов, торговлю производил сам лично. После 1904 г[ода] отец торговлю прекратил, т.к. его торговлю заглушили крупные купцы, с которыми он конкурировать не мог. Он вернулся в д[еревню] Сычево, где у отца имелось хозяйство, арендованной земли до 6 десятин, лугов арендованных до 2 га, косилка одна и другой с/х [сельскохозяйственный] инвентарь. В хозяйстве применялся один постоянный работник - Горячев, который работал много лет до 1916 г[ода]. После 1917 г[ода] имущественное положение отца осталось то же самое за исключением лошадей и рабочей силы. В хозяйстве отца я жил вместе до 1925 г[ода], затем я с братом хозяйство разделил.
Виновным себя не признаю.
3. Выдержки из обвинительного заключения
...Сидоров, будучи враждебно настроен к политике ВКП(б) и сов[етской] власти, систематически проводил активную антисов[етскую] и к/р [контрреволюционную] агитацию, говоря: «Сталин со своей сворой никак не хочет уступать место, убил массу людей и всетаки власть не отдает... Большевики укрепляют себе власть, сажая честных невинных людей в тюрьмы, а сказать нельзя - в тюрьму попадешь на 25 лет». Допрошенный в качестве обвиняемого, Сидоров виновным себя не признал, но полностью изобличается показаниями свидетелей.
Постановил: дело передать на рассмотрение Тройки.
Мл[адший] лейтенант милиции Коломенского Р.О.УНКВД, Салахаев Согласен: Нач[альник] Коломенского Р.О.УНКВД, лейтенант Г.Б. Галкин.
4. Выписка из протокола заседания Тройки при УНКВД СССР от 16 июля 1938 г[ода]
Дело Сидорова В.К. <...> В прошлом торговец, имел совместно с отцом лавку. Обвиняется в том, что среди колхозников вел к/р [контрреволюционную] агитацию, высказывал пораженческие настроения с угрозами расправы над коммунистами, выступал против мероприятий партии и правительства, вел антиколхозную агитацию.
Постановили: Сидорова, Василия Клементьевича - расстрелять, лично принадлежащее имущество конфисковать.
Дата расстрела: 3 августа 1938 г[ода].
Реабилитирован посмертно - 24 января 1989 г.21
Большой террор настиг и венгерских коммунистов. Бела Кун, застрельщик венгерской революции 1919 года, был арестован и казнен, как и 12 других народных комиссаров, членов эфемерного коммунистического правительства в Будапеште, нашедшего «убежище» в Москве. Около 200 итальянских коммунистов были арестованы (среди них Паоло Роботти, родственник Тольятти), так же, как 100 югославских коммунистов (среди них генеральный секретарь партии Горкич и Влада Чопич - секретарь-организатор и руководитель Интернациональных бригад, а вместе с ними три четверти членов Центрального комитета).
Но дороже всего заплатили поляки. Положение польских коммунистов было особенным: Коммунистическая партия Польши отпочковалась от партии польской социал-демократии Королевства Польского и Литвы, в 1906 году она стала автономной организацией внутри социал-демократической партии России. Связи между русской и польской партиями, одним из руководителей которой до 1917 года был не кто иной как Дзержинский, были очень тесными. Из многочисленных польских социал-демократов карьеру в партии большевиков сделали тот же Дзержинский, Менжинский, Уншлихт (все руководители ВЧКГПУ), Радек... и это только самые известные имена.
В 1937-1938 годах Коммунистическая партия Польши была фактически полностью ликвидирована. Двенадцать членов ее Центрального комитета, находившегося в России, были казнены, так же, как и все польские представители в высших инстанциях Коммунистического Интернационала. 28 ноября 1937 года Сталин подписал документ, предполагающий «чистку» Коммунистической партии Польши. Обычно, когда вся партия была вычищена, Сталин подбирал новый руководящий состав, который принадлежал к одной из враждующих группировок, появившихся в ходе чисток В случае Польской коммунистической партии все фракции были обвинены в том, что они «следовали инструкциям секретных служб польских контрреволюционеров». 1б августа 1938 года Исполнительный комитет Коммунистического Интернационала проголосовал за роспуск Коммунистической партии Польши. Как объяснил Мануильский, «агентам польского фашизма удалось занять все ключевые посты в Польской коммунистической партии».
Следующими жертвами «чисток» стали советские руководители Коммунистического Интернационала, обвиненные в недостаточной бдительности: Кнорин, член Исполнительного комитета, Миров-Абрамов, начальник отдела по связям с зарубежными странами, Алиханов, начальник отдела кадров, а также сотни других. Все они были ликвидированы. Только очень редкие руководители, прямо не связанные со Сталиным, такие как Мануильский и Куусинен, пережили «чистку» Интернационала.
Еще одна категория, затронутая репрессиями в 1937-1938 годах, о которых мы располагаем точными данными, - военные24.11 июня 1937 года пресса объявила, что специальный военный суд, заседавший при закрытых дверях, приговорил к смерти за предательство и шпионаж маршала Тухачевского, бывшего заместителя наркома обороны и главного организатора реформ в армии, которого часто со времен Польской военной кампании 20-х годов противопоставляли Сталину и Ворошилову; к смерти приговорили еще семерых военачальников: Якира (командующего войсками Киевского военного округа), Уборевича (командующего Белорусским военным округом), Эйдемана, Корка, Пугну, Фельдмана, Примакова. За десять последующих дней было арестовано 980 человек, из них 21 комкор и 37 комдивов. Дело о «военном заговоре», приписываемом Тухачевскому и его «сообщникам», было подготовлено за несколько месяцев. В мае 1937 года главные участники заговора были арестованы На «энергичных» допросах (во время реабилитации, двадцать лет спустя, когда изучалось дело Тухачевского, было отмечено, что страницы показаний маршала запачканы кровью, а это значит, что он был подвергнут пыткам), в которых принимал участие сам Ежов, обвиняемые признались в своих «преступлениях» незадолго до приговора суда. Сталин лично следил за всем ходом следствия. 15 мая через посла в Праге он получил фальсифицированное досье, изготовленное нацистскими секретными службами, в котором были многочисленные письма, которыми Тухачевский якобы обменивался с немецким командованием НКВД умело манипулировал даже немецкими спецслужбами.
За два года Красная Армия лишилась:
3 маршалов из 5 (Тухачевский, Егоров, Блюхер, два последних были устранены один за другим в феврале и октябре 1938 года);
13 командармов из 15;
8 флагманов* флота из 9;
50 комкоров из 57;
154 комдивов из 186;
16 армейских комиссаров из 16;
25 корпусных комиссаров из 28.
Большой террор - внутренняя политика, проводимая высокими партийными инстанциями, т.е. Сталиным, который имел неограниченную полноту власти над своими коллегами из Политбюро, - преследовал две цели.
Первая заключалась в том, чтобы подчинить себе гражданскую и военную бюрократию, состоящую из молодых, воспитанных в сталинском духе кадров. Как сказал Каганович на XVIII съезде: «Этим молодым кадрам по плечу будет любая задача, которую <...> даст товарищ Сталин». До этого момента группы руководящих кадров на местах представляли собой смешение разнородных «буржуазных специалистов», сформированных бывшим режимом, и большевистскими кадрами, часто мало компетентными, но воспитанными в духе коллективизма времен гражданской войны. Зачастую административные работники пытались защитить свой профессионализм, свою административную логику или, проще говоря, автономию, свои сети клиентуры, чтобы не подчиняться слепо идеологическому волюнтаризму и приказам из Центра. Кампания по «обмену партбилетов» 1935 года столкнулась с трудностями - пассивным сопротивлением местных коммунистических руководителей, а также с отказом большинства служащих статистического управления «приукрашивать» результаты переписи в январе 1937 года, приводя их в соответствие с пожеланиями Сталина. Это заставило сталинских руководителей задуматься о качестве тех административных кадров страны, которые были у них в распоряжении. Стало очевидно, что значительная часть кадров, были ли они коммунистами или нет, совсем не готова следовать любому приказу, исходящему из Центра. Самым срочным делом для Сталина теперь стала замена этих людей более «действенными», т.е. более послушными.
Второй целью Большого террора стало окончательное устранение всех «социально опасных элементов», что звучало весьма расплывчато. Как было сказано в Уголовном кодексе, «социально опасным» признается тот, кто совершил хотя бы одно антиобщественное действие, кто имеет отношения с криминальной средой или в прошлом был уличен в чем-либо подобном. Согласно такому определению, «социально опасной» считалась вся обширная группа «бывших»: именно она становились чаще всего объектом репрессий в прошлом - бывшие меньшевики, бывшие эсеры, бывшие преступники, бывшие царские чиновники и т.д. Все эти «бывшие» были уничтожены Большим террором в соответствии со сталинской идеей, прозвучавшей на пленуме Центрального комитета в феврале - марте 1937 года: «С приближением социализма нарастает классовая борьба, загнивающий класс ожесточается».
1. N. Werth, LesProces deMoscou, 1936-1938, Bruxelles, Complexe, 1987, p. 61.
2. R. Conquest, La Grande Terreur, Paris, Stock, 1968; reed. R Laffont, 1995.
3. J.A. Getty, Origins of the Great Purges, G. Rittersporn, Simplifications staliniennes et complications sovietiques, 1933-1953, Paris, EAC, 1988; J.A.. Getty, R.T. Manning (ed.), Stalinist Terror. New Perspectives, Cambridge UP, 1993.
4. Сталинское политбюро в 30-е годы (сборник документов, подготовленных О.В. Хлевнюк, А.В. Квашонкиным, Л.П. Кошелевой, Л.А. Роговой), М., 1995; O.V. Khlevniouk, LP. Kocheleva, J. Hewlett, L. Rogovai'a, Les Sources archivistiques des organes dirigeants du PC(b)R, «Communisme», № 42-43-44, 1995, p. 1534.
5. «Труд», 4 июня 1992 г.
6. ГАРФ, 9479/1/978/32.
7. «Труд», 4 июня 1992 г.
8. О. Khlevniouk, Le Cercle du Kremlin, p. 208-210.
9. H.B. Петров, А.Б. Рогинский, Польская операция НКВД 1937-1938 гг., в кн.: Репрессии против поляков и польских граждан, под ред. Л.Э. Гурьянова, М., 1997, с. 22-43.
10. О. Khlevniouk, op. cit, p. 212.
11. Реабилитация. Политические процессы 30-50 годов, М, 1991, с. 39; «Источник», № 1, 1995, с. 117-130.
12. «Известия», 10 июня 1992 г., с. 2.
13. Режим работы Сталина и перечень посетителей, принятых им в Кремле, см.: «Исторический архив», № 4, 1995, с. 15-73 (1936-1937).
14. «Источник», № 1,1.995, с. 117-132; В. Попов, цит. соч., с. 20-31.
15. J.A. Getty, G. Rittersporn, V. Zemskov, art. cit, p. 631-663.
16. H.B. Петров и А.Б. Рогинский так характеризуют «альбомный порядок»: «После окончания следствия на обвиняемого составлялась справка с «кратким изложением следственных и агентурных материалов, характеризующих степень виновности арестованного». Отдельные справки каждые десять дней надлежало собирать и перепечатывать в виде списка, который представлялся на рассмотрение комиссии из двух человек («двойка»). В задачу «двойки» входило отнесение обвиняемого к одной из двух категорий: первой (расстрел) или второй (заключение на срок от 5 до 10 лет). Затем список отсылался в Москву, где его должны были окончательно рассматривать и утверждать нарком внутренних дел и Генеральный прокурор, т.е. Ежов и Вышинский. После этого список возвращался в регион для исполнения приговоров. Этот порядок осуждения в переписке НКВД вскоре стали называть «альбомным», вероятно, потому, что машинописные списки печатались на листах, расположенных горизонтально, сшивались по узкой стороне и внешне напоминали альбом» (Репрессии против поляков и польских граждан, с. 28).
17. J.A. Getty, G.T. Rittersporn, V. Zemskov, art. cit., p. 655.
18. В. Н. Земсков, ГУЛАГ, «Социологические исследования», №6,1991,с. 14-15.
19. Ленинградский мартиролог, 1937-1938, СПб., 1995 - о статистике казненных в Ленинграде, с. 3-50.
20. РЦХИДНИ, 17/120/285/24-37.
21. «Воля», 1994, № 2-3, с. 45-46.
22. R. Conquest, op. cit., p. 918-921.
23. Ibid, p. 886-912.
24. A. Cristiani, V. Michaleva (ed.), Le Repressions degli anni trenta nell'Armata rossa, Обзор документов, Неаполь, ШО, 1996.
25. Le Repressions., p. 20, sq.; Мелътюкоъ, Репрессии в Красной Армии. Итоги новейших исследований, «Отечественная история», № 5,1997, с. 109-126.
26. R. Conquest, op. cit., p. 749-772; V. Chentalinski, La Parole ressuscitee. Dans les archives litterairesdu KGB, Paris, R. Laffont, 1993.
27. М.И. Одинцов, На пути к свободе совести, М., 1990, с. 53-54.
28. ГАРФ, 3316/2/1615/116-149.