Чтение в субботу - про нашествие мигрантов
Ещё несколько фрагментов из книги Мэтью Энгела Engel's England: Thirty-nine counties, one capital and one man, в главе про Лондон он затрагивает и проблему мигрантов в современной Англии.
В 2014 году в поезде надземного метро между Брондесбери-парком и Стратфордом я мог подслушать - нет, я не мог не подслушать - полдюжины одновременных разговоров по мобильнику, которые велись на полудюжине языков, причем тот, что вёлся на английском, отличался жутчайшим акцентом. И это был не тот участок линии, куда заглядывают туристы.
В Лондоне всегда были иностранные голоса и небелые лица - это был частью облика города. Однако организованной крупномасштабной иммиграции не было до прибытия "Эмпайр Виндраш" и 500 мигрантов с Ямайки в 1948 году, призванных, чтобы облегчить нехватку рабочей силы в те головокружительные годы полной занятости.
В последующие годы прибыло еще больше вест-индийцев, затем азиатов, и эта струйка превратилась в настоящий поток. Вскоре это уже вызывало растущее беспокойство кабинета министров, который пытался найти способ остановить поток, не оттолкнув, с одной стороны, белую часть Содружества, которая все еще воспринимала себя как далеких сыновей и дочерей Родины, а с другой стороны, не показав себя откровенными расистами.
Первый закон, направленный на ограничение послевоенной иммиграции, был принят в 1962 году, но число иммигрантов всё равно продолжало расти,
(а) потому что британская экономика тоже росла;
(б) потому что считалось бесчеловечным препятствовать воссоединению семей;
(в) потому что возникали кризисы - особенно преследования азиатов в Восточной Африке - которые требовали незамедлительной реакции по гуманитарным соображениям;
и (г) потому что сменявшие друг друга правительства не имели ни малейшего представления о том, чего они пытаются достичь (не говоря уже о том, как этого достичь), и метались между мягкостью и суровостью. И, конечно, у первого поколения мигрантов теперь имелись дети, родившиеся здесь, которые, безусловно, были британцами, но иногда сами они с трудом это понимали.
Существовавшие ранее британцы разделились на два лагеря: в основном элитная группа, которая считала, что иммиграция - это настолько очевидное благо, что тут просто не о чем дискутировать; и в основном неэлитная группа, которая считала, обычно без особой ярости, что всё давно вышло из-под контроля. Позиция первых господствовала, и, возможно, их заслуга в том, что, за исключением первоначальных беспорядков в Ноттинг-Хилле в 1958 году, расовое насилие, если и имело место, лишь в редких случаях затрагивало местное белое население, а чаще всего ударяло по полиции, как провокатору или жертве, в зависимости от точки зрения.
Это было особенно заметно в Лондоне. Люди полюбили своих гуджаратских киоскёров и польских сантехников, которые работали дольше и усерднее, чем их доморощенные предшественники. Это не означало, что столица приняла новых людей, но, по традиции, регулирующей поведение в переполненных вагонах метро, уделяла им "гражданское внимание".
Любой вид контроля постепенно становился все труднее, поскольку законы Евросоюза настаивали на свободном перемещении рабочей силы, хотя британское правительство отказалось присоединиться к Шенгенскому соглашению, позволяющему путешествовать по континенту без паспортов, это решение было скорее неудобным для его собственных граждан, чем сдерживающим фактором для кого-либо еще. В 2004 году большая часть Восточной Европы присоединилась к ЕС, и Британия, в отличие от других богатых стран, не ввела никаких временных мер контроля. Отсюда и поток, прежде всего, поляков.
Но иммиграцию двадцать первого века объяснить гораздо сложнее. Она вышла далеко за пределы Содружества и ЕС: мигранты прибывали из Сомали, жители которого искали убежища, поскольку их страна распалась; из Южной Европы, когда разразился кризис евро; из франкоязычной Африки, Южной Америки, отовсюду. "Кто?" - любой житель всё более мобильной планеты: свободные, влюбленные, амбициозные, жаждущие денег. "Как?" оставалось загадкой, учитывая жесткость министерской риторики и трудности с проездом через Хитроу даже для местных. Также трудно сказать, где живут эти новоприбывшие, учитывая улетевший в стратосферу рынок недвижимости, хотя есть свидетельства о существования обширного теневого сектора в "резиновых" домах в немодных районах.
"Почему?" было достаточно очевидно. Начиная с Дика Уиттингтона и далее, считается, что улицы Лондона вымощены золотом. А Лондон, если и не был совсем уж гостеприимным, то благосклонно игнорировал вас, был полон соотечественников, имел язык, гораздо более доступный и податливый, чем любой другой, и предъявлял мало требований - и уж точно не ожидал адаптации к новому окружению - до тех пор, пока вы не забывали стоять справа на эскалаторе.
Эффект оказался ошеломляющим. Согласно переписи населения 2011 года, только 44,9 процента населения Большого Лондона являются "белыми британцами". Тони Трэверс из Лондонской школы экономики предположил, что сейчас этот показатель опустился ниже 40 процентов, отчасти из-за более высокой рождаемости среди приезжих. Это не результат какой-либо последовательной политической воли, подобной той, что управляет миграцией в страну, основанную на иммиграции, как Австралия; это результат ситуации, контроль над которой правительство потеряло с момента причаливания "Эмпайр Виндраш"…
Мигранты сделали Лондон еще более разнородным, разнообразным и увлекательным местом, чем он был раньше, примером служит самое популярное бесплатное городское мероприятие: карнавал в Ноттинг-Хилле (возникший в 1966 году), который, конечно, уже обогнал "Шоу лорда-мэра" (возникшее около 1215 года), избавившись от репутации некогда опасного места, кишащего наркотиками, и стал тем самым мультикультурным праздником, который, в воображении белого либерального среднего класса, олицетворяет собой повседневный Лондон…
Тем временем белые либеральные представители среднего класса вытесняются с рынка недвижимости в результате превращения лондонских домов в "мировую резервную валюту" - эта фраза пошла из многократно перепечатанной статьи американского писателя из Лондона Майкла Гольдфарба: "Рынок недвижимости - это больше не долгосрочные инвестиции в собственное жилье, - пишет Гольдфарб, - а место для богатейших людей мира, где они могут хранить свои деньги с годовой доходностью около десяти процентов" - и всему этому способствуют ставки налога на недвижимость, в верхней части поражающие своей щедростью. Замечу, что данная статья была опубликована в "Нью-Йорк Таймс", а не в какой-либо лондонской газете, чьи руководители поголовно являются бенефициарами этого бума…
В целом, наплыв мигрантов не обязательно нес негатив. Есть свидетельства того, что в этом неплавильном котле многие импортировали более суровые взгляды своей родины, а не впитывали те, что предлагало новое место жительства.
"В результате Лондон стал более консервативным", - говорит Трэверс. "В Большом Лондоне рождается больше детей в браке, чем где-либо еще в Великобритании. В Лондоне меньше курят. Потребление алкоголя в Лондоне ниже. Уровень убийств продолжает снижаться. Как ни парадоксально, мы видим возвращение в 1950-е годы". Возможно, мы могли бы отметить это событие, вернув ACOrn, CHErrywood и SPEedwell в телефонную систему.