Ответ Евгению. О реализме православной иконы и о допустимой в ней символике
Протоиерей Владимир Переслегин
Иконы передают образ как бы в Фаворском свете, а он теней не отбрасывает. Привнесение полутонов и теней в икону как бы сразу приземляет чувства (я говорю за себя) возвращает их к нашему павшему миру. И хотя, как отметил Владимир, Господь изливает обильно Благодать и на иконы реалистичного письма, смотреть через эти окошки в третью, будущую вселенную становится сложнее: приходится проходить взором пелену искусства - пишет р. Б. Евгений в комментариях к статье о реставрации.
Так как высказанные им мысли более чем распространены - они сделались чем-то «уже пройденным», что даже не обсуждается - сделались, увы, частью массового сознания - приходится отвечать на это частное замечание в общем виде.
Это глубоко неверно, Евгений.
Изобразить Фаворский свет на иконе невозможно. Не случайно Вы сами употребляете выражение «как бы». Но никаких «как бы» икона не терпит.
Фаворский свет - сверхчувственный. А икона есть образ, то есть такое изображение Первообразного, которое сделалось возможным благодаря Воплощению Бога Слова.
Без теней оно не бывает, иначе это - уже не изображение, а символ.
Мы же призваны Церковью почитать изображение, а не символ.
Икона точно изображает еже видехом очима нашима, еже узрехом, и руки наша осязаша (1 Ин. 1:1) - Бога, явившегося во плоти.
В этом - вера Церкви самовидцам и слугам Слова, апостолам.
В этом - вера Церкви Самому Господу, оставившему нам икону Своего вочеловечения в Нерукотворном Образе.
Но Господь, по плоти ходя по земле, ел, уставал, страдал, проливал пот и слезы, наконец, пролил Кровь Свою, вися на Кресте. Вы хотите сказать, что Он «не отбрасывал тени»? Нет, Он смирился до плоти. Если Он не «отбрасывал тени» (это сущая ересь!), то не мог и утрудиться от пути (Ин. 4:6), не мог и алкать и жаждать в пустыне и на Кресте. Значит, Его плоть - мнимая (это ересь). Да не будет! Если же Он отбрасывал тень - значит и Его лик имел светотень, без которой Он был бы неизобразим.
Не только на иконе Распятия или Спаса Нерукотворного, но и на иконе Воскресения Христова и Преображения Господня Христос изображается со светотенью на лике.
Являясь Источником Света и Солнцем Правды, Он благоволил описаться плотью. Неописанное Слово Отчее из Тебе, Богородице, описася, воплощаемь… - поет Церковь.
Он вошел в этот трехмерный мир и подчинился его законам. И в переписи кесаря Августа, и в непрозрачности Своей плоти для лучей физического солнца. Он добровольно покорил себя законам нашего немощного естества во всем, кроме греха. В том, чтобы отбрасывать тень - нет греха. Поэтому Он и отбрасывал тень. Поэтому-то мы и пишем Его на иконах со светотенью - с собственной Его тенью.
Других земных способов изобразить конкретное лицо, сделать личность узнаваемой - не существует.
Господь пользовался человеческим языком, человеческой письменностью. Без этого бы Евангелие Царства Его не достигло бы нас. Пользовался и светотенью для узнавания Себя. Пользуется и искусством земного изображения - в Лике, и искусством письма - в обязательной подписи изображения. И через эти два земных искусства мы имеем возможность совершить чисто духовный, выше всякого искусства, акт веры: узнать в Изображенном и Обозначенном как ИС ХС, или СЫЙ, СУЩИЙ - своего Искупителя и Спаса. Господь не побрезговал земным и весьма реалистичным изображением, да не побрезгует же этим изображением никакой современный манихей, никакой символист!
Что касается символов, то они в православной иконописи имеют лишь вспомогательное и строго обусловленное значение и место. Они употребляются в рамках церковной культуры, то есть обозначают то, что общепринято для всех людей. Не изображают (как в парижском «богословии иконы«), а лишь обозначают. И лишь то, что доступно пониманию любого человека. Например, белый свет Преображения, который настолько бел, что не может быть изображен никакой краской (якоже белильщик не может выбелить на земли), изображается в сиянии или лучах именно белой или светлой краской (или золотом), которая в данном случае лишь символически изображает тот неприступный белый свет, который неизобразим. Вот он - символизируется в условный знак. Но при условии, что все это понимают.
То есть: семантически конкретный символ в православной иконе указывает на конкретный сходный его семантике признак в неизобразимом изображаемом, обозначает этот всем известный признак. В данном случае - белизну и светлость. Символ в православной иконе - как вспомогательный иероглиф, в сокращенном виде доносящий до зрителя текст Евангелия, но вспомогательный по отношению к главному содержанию иконы и ее задачи - донести до зрителя содержимый Церковью Образ Христа. Эта главная задача иконы решена в Первой иконе - Нерукотворном Образе, Самим Господом созданная. В этой Собственной Божией иконе мы видим Его снисхождение к нашим законам визуального восприятия реальной действительности. Господь - реален. И поэтому Сам изобразил Себя в реалистическом изображении со светотенью.
Далее, Вы делаете грубую ошибку, считая Святые иконы «окошками в третью, будущую вселенную», «смотреть сквозь» которые Вам, если икона реалистична, «становится сложнее: приходится проходить взором пелену искусства».
Во-первых, нигде у Святых Отцов не говорится, что икона - это «окно в третью вселенную», или даже - «окно в иной мир». Это эзотерический, магический взгляд, чуждый Православию. Икона - не «телевизор из Небесного Царства». Икона - не «пульсар энергий третьей вселенной». Икона - не монитор.
Икона - это, прежде всего, объект поклонения. Поклонения религиозного, то есть при условии веры в невидимого Первообразного, дивного во Святых Своих. Его мы видим очами веры. А земными очами зрим земные образы Спаса и Его угодников, возгревающие в нас своим видом страх Божий и благочестие. Без такого внутреннего выхода из себя, без такого самоотвержения и внутреннего, верой, припадания ко Христу - нет православного иконопочитания.
Никаких «непосредственных окон» в Царство Небесное, упраздняющих подвиг веры и труд подчинения себя Его Слову, Сын Божий нам не предоставил, но, напротив, обещал Царство Небесное «употребляющим усилие» и «подвизающимся войти узким путем сквозь тесные врата».
На этом тесном пути нам приходится проходить через многие полупрозрачные пелены и призмы. Именно этот сознательный внутренний переход дает душе понимание, постижение неочевидного.
Например: научиться читать по-русски. Научиться читать по-славянски. Научиться понимать церковнославянские обороты в Богослужении. Научиться правильно, тайно, творить милостыню. Научиться прощать обидчиков. И многое другое, неочевидное плотским зрением. Научиться выправлять совесть по Заповеди, например.
Желая «просто» потреблять благодать, «просто» причащаться, «просто», «без проблем» «жить с Богом», человек хочет органически, естественно - оставаясь в своей «экзистенции» - достичь бессмертия, святости - не умирая для этого мира, не порывая с собственной плотью и кровью, которая, по Апостолу, Царства Божия не наследует.
То есть человек не хочет подчиняться внешнему Авторитету и отвергаться себя, что представляет собой болезненный подвиг, распятие для мира.
В духе этого «органического богословия» и считают наши многие современники, что «никакая призма не нужна», все должно пониматься «само собою», «естественно».
Подошел к иконе - и увидел, оставаясь самим собою, Горний мир.
Нет. Горний мир можно увидеть, только выйдя из себя, вне тела или в теле, не вем, как свидетельствует Апостол.
И поэтому ментальная призма необходима.
Эта призма - в том числе - и реализм церковного искусства.
Именно реализм - в отличие от романтизма, сюрреализма, символизма, намеренно всегда пытающихся взломать эту призму, эту законную дверь души, войти сквозь которую Христос может, лишь когда дверник отворяет. Ее нельзя взламывать, через нее нельзя перелезать, это ограда души. Ключ разумения.
Все церковное искусство реалистично: и св. Андрей Рублев, и Даниил Черный, и Феофан Грек - великие реалисты. Они не стремились изобразить неизобразимое, их исихазм совершенно не в этом. А в том, что они, как и Святитель Григорий Палама, верили в Нетварный свет, в котором пребывают Первообразы их образов. И этот трепет, это их благоговение перед невидимым - непостижимым образом запечатлелось в созданных их бренными руками иконах.
Реализм изображения Предтечи начала XV столетия и реализм живописного изображения св. Митрофана Воронежского второй трети XIX века - это один и тот же реализм. Один и тот же по духу и смыслу взгляд автора на предмет изображения: с неподдельным благоговением и живым интересом к нему, а не к своим собственным идеям и переживаниям. В этом реализм. Неважно, какой техникой передан свет и тени: оживками, пробелами, локальным цветом - или же тонкими лессировками. Важно смирение перед предметом. В этом академизм - у Феофана его было не меньше, чем у Шевцова. Вплоть до скрупулезного применения знаний анатомии, вплоть до натурализма в изображении складок. Разница в реализме лежит не между Феофаном и Рублевым с одной стороны - и артелью художников-академистов, расписавших начале XIX века храм Богоявления в Еськах Бежецкого уезда Тверской губернии - с другой.
Нет, эта грань проходит между Феофаном, Рублевым, фресками церкви Исидора Блаженного в Ростове и Богоявления в Еськах - с одной стороны - и романтиками и индивидуалистами - с другой. И даже в конце XIX века: Васнецов, Репин и передвижники - романтики и нереалисты, а Серов и Суриков - реалисты.
Все церковное искусство реалистично, и благодаря этой пелене реализма, накинутой Церковью на наши чувства и воздействию ее на них, мы можем с удобством «брать производную» от них, возноситься горе. Когда хор умилительно и стройно поет Херувимскую, то мы, пройдя умом и сердцем сквозь призму ощущаемой и воспринимаемой нами земной, весьма зыбкой и нетвердой, гармонии (в которой - реализм!), склоняемся пред Невидимым Царем всех, всякое житейское отложив попечение.
Сделать это «непосредственно», оставаясь верующим, нельзя.
Спаси Вас Бог.