Назначение реставрации и отказ от нее
Протоиерей Владимир Переслегин
Архитектурная реставрация в отличие от ремонта и музеефикациии есть осознанная оппозиция масскульту. Бесконфликтно заключить музейный экспонат в контекст массовой культуры, сделав его частью постмодернистского ландшафта - возможно. Объект подлинной реставрации - нет.
Дело в том, что, выходя из-под рук реставратора, такой объект диктует и подчиняет.
Диктует весьма убедительный и простой в употреблении для разумного и нравственного человека, сохранившего классическую систему координат в рукотворном предметном мире, код ориентации в пространстве, заключенный в памятнике монументальной культуры.
Реставратор есть лицо, вооруженное высокой степенью понимания коммуникативных потребностей нравственного человека.
Он делает указанный код общедоступным, не расшифровывая его, но лишь выявляя и усиливая своим пониманием.
Этого-то и не прощает ему массовая культура: властной трансляции чуждого ей кода.
Если бы реставратор все разжевал и раскодировал, но - нет. От зрителя требуется ответное понимание, прохождение через полупрозрачную призму неочевидности, преломление своих вкусов, о которых якобы «не спорят» в подчиненную и упорядоченную систему принципов и точек отсчета классического искусства, искусства реализма. К этому подчинению и упорядоченности стремится душа нормального человека, рождающегося в этот мир с совестью и стремлением к добру. Против этого подчинения выступает либерализм и постмодернизм, навязавший обывателю несколько убийственных для души штампов, в числе которых: «я так вижу», «у меня Бог в душе», «красота у каждого своя» и: «о вкусах не спорят». Поэтому смутный дискомфорт и инстинктивное отторжение испытывает вовлеченный в поток массового сознания индивидуалист при встрече с этим учительством. Ему неприятно, что его учат. И он не будет учиться, если его не будут к этому принуждать.
Ибо любое учение предполагает выход из себя, насилие над собой: либо собственное, либо внешнее.
Дидактизм реставрации невозможен без власти государства. Если искусству трагедии кто-то может научиться, открыв старый шкаф и найдя в нем Эсхила, Софокла и Еврипида, то архитектура, как искусство, связанное с весьма дорогостоящей субстанцией земельного участка, физическим объемом постройки и ее неархитектурными функциями: обеспечением крова и тепла - предполагает власть большую, чем власть художника над холстом или писателя над бумагой. В еще большей степени эта специфика архитектурного творчества распространяется на архиархитектуру, ее квинтэссенцию - архитектурную реставрацию, так как содержанием последней является опровержение массовой культуры в дидактичной, выношенной и заостренной авторской форме и монументальном масштабе, невозможное без протекции «кесарева», гражданского государства, по природе своей противостоящего агрессивному беззаконию масскульта.
Реставратор - архитектор, вооруженный пониманием историка, искусствоведа и филолога
в одном лице. Воссоздавая ампирный иконостас, он знает, что ампир, как художественное явление русской культуры, был вызван к жизни высочайшим за всю историю России подъемом духа Русских. Для него Пушкин - ампирный писатель. Он понимает характер ампирных форм как выражения специфическим языком идей стройности, простоты, ясности, подчиненности частного целому, характерных для Русского общества в короткий период между подавлением бунта декабристов и началом либерального разложения, когда в России, по выражению Святителя Игнатия Брянчанинова «было хорошо». Он понимает - как искусствовед и филолог - звучание, восприятие, ментальный ответ на ампирные формы и линии в душах зрителей-современников ампира как удовлетворение их стремлению к монументализму, лаконизму и исчерпывающей ясности высказывания.
Правильный реставратор, воссоздавая, к примеру, Андреевский собор Кронштадта, будет осознавать, что Пространный Христианский катехизис Митрополита Филарета - не подлежащий критике и обязательный для всех православных вероучительный текст, ставший Преданием Церкви - есть памятник Ампира, того самого стиля, в котором архитектор Захаров построил и украсил сей собор, ставший местом молитвенного сосредоточения и самоуглубления, а также и - материальной средой, вызывавшей своей визуальной гармонией умиление и восторг великого пастыря, пророка и чудотворца - отца Иоанна Кронштадтского. Он, реставратор, обязан осознавать их стилистическое сходство: чеканный слог твердости, лаконизма и непостижимой глубины ответов Филарета, и чеканный шаг коринфских колонн на фоне скупых фасадов в церковных постройках Воронихина, Стасова и Захарова.
Следствием этого понимания является неизбежная рефлексия зодчего на современность и отторжение им - со скорбью и негодованием - основанных на гнозисе и декадансе маргинальных оценок и взглядов на русское искусство, питающие массовую культуру - и не требующих для их рецепции (привития) никакой внешней власти.
Они распространяются «сами собой».
Взгляды Ирины Языковой, считающей русское церковное искусство эпохи Пушкина и Гоголя, как якобы основанное на западном влиянии и «схоластических принципах классицизма», несуществующей величиной, парадоксально совпадают со взглядами огромного числа современных «миссионеров», оправдывающих свой крайний индивидуализм и адогматизм апелляцией к «внутренней естественной составляющей человека», то есть - отказом от подчинения внешнему Авторитету, то есть - отказу от Веры.
Для такого «органического» взгляда на мир и на себя самих - никакая реставрация не нужна.
Не нужна никакая правдивая ретроспектива.
Не нужна никакая боль невосполнимой утраты. Все хорошо, никакого трагизма.
Хорошо уже здесь и сейчас.
Ибо неактуальным становится ожидание конкретного и точно обещанного нам конца времени и культуры как избавления от безвременья и бескультурья.
Неактуальным становится ожидание и взыскание Грядущего града и трезвое испытание и укрепление себя в неимении «зде пребывающаго».
Напротив, такие квазиархитекторы, квазиреставраторы и квазихудожники и горе-иконописцы, прекрасно вписываются и плодотворно трудятся в условиях разложения большой культуры.
Их град - здешний.
Они по сути бесконфликтны, так как не влияют на массовую культуру, не противостоят ей, но лишь «обогащают» ее своим мнимым историзмом, мнимой, «символической» духовностью, отвлеченностью и необязательностью ни для кого высказываний своих произведений. В реставрации это дворянские особняки, «приспособленные» под офисы, в иконописи - приспособленные под менталитет «Ивана, не помнящего родства» иконы «под 15 век», подменяющие реализм образа произволом символистского, в духе Соловьева, Флоренского, Трубецкого, Вячеслава Иванова и Блока, восприятия красок, линий, цветовых пятен, одежд и ликов - как источника особых знаний и посвящений, дающих непосредственное, помимо обязательной призмы Веры и Догматов, причащение Божественной Жизни. И тесно смыкающееся с эзотерикой, магией и суеверием современного потребителя. И так как такое органическое «причащение» бесконфликтно, не требует самоотвержения и подчинения внешнему для собственного «я» Авторитету - оно может паразитировать везде и всюду, не требуя никаких особенных условий.
Но не так с истинной реставрацией.
Без условий она не может.
Когда реставратор хорошо понимает, каким образом плод его вторжения в ткань современности будет воздействовать на человека - тогда в его руках сильное противоядие массовой культуре, и даже - оружие против нее. Подлинная реставрация несет в себе вызов представлениям массового человека о прошлом и декларативное, в заостренной и сознательной форме, опровержение их. Она несет в себе демонстративное, программное смирение перед отброшенным и забытым. Она выявляет, назидает, ориентирует и настаивает на подчинении единой мере.
Воспользоваться этим оружием реставратор может, употребив ту Богом данную власть (Рим. 13:1), распоряжаться которой он, как и учитель, следователь, врач - может, лишь будучи орудием государства.
Реставратор - профессия, ставшая возможной в период существования сильного социального государства, одной из политических задач которого являлось спасение памятников архитектуры и возвращение их в современную культуру в качестве свидетелей прошлого и образцов монументального искусства для воспитания патриотизма и обучения правильному зодчеству новых поколений архитекторов и художников.
Хотя в Царской России и существовали архитекторы-реставраторы, действовавшие в одиночку: Покрышкин, Рихтер, Щусев, они пользовались огромной властью, предоставленной им государством. Они выступали не только как ученые - исследователи, но и как главные и единственные руководители объекта, производители работ и полноправные заказчики по отношению ко всем привлеченным на реставрацию силам и средствам. Они сами распоряжались деньгами, отпущенными им Царем, или Правительством, или Археологическим Обществом, или Земством.
В советское время реставратор памятника был начальником для всех участников восстановления. Можно указать на пример А. И. Зеленовой, восстановившей Павловск после оккупации.
Позже, в 70-80 годы 20 столетия, функция архитектора-реставратора как руководителя объекта стала принижаться и выродилась в функцию привлеченного заказчиком специалиста. Работать стало сложнее, однако возможность работы сохранялась благодаря тому, что заказчик был связан историко-охранными законами государства и вмененной ему государством в обязанность провести реставрацию памятника в соответствии с проектом, разработанным проектной организацией. Поэтому, хоть и с конфликтами, но удавалось провести научно обоснованную реставрацию многих памятников, невзирая на вкусы и предпочтения тех или иных пользователей, подчас весьма влиятельных.
В наше время, когда социально и исторически ориентированное государство прекратило существование, оставив место лишь власти олигархических групп и властному режиму криминализированной администрации современного Кремля, реставрация как процесс под руководством архитектора - реставратора возможна лишь в том случае, если в такой именно реставрации заинтересован и требует ее частный заказчик.
В этом случае реставратор имеет шанс провести в натуре свои проектные решения.
Однако даже в этом случае его реставрация не будет иметь того статуса неприкосновенности и законности, закрепленного в научных отчетах, архивах технической документации, публикациях, обязательных аннотациях на самом памятнике, обязательной паспортизации достигнутых результатов, который реставрация имела при наличии сильного правового государства, вооруженного государственной политикой охраны и реставрации памятников.
В этих условиях архитектору-реставратору, занятому делом спасения архитектурного наследия Старой России, следует сосредоточиться на фиксации еще сохранившихся его объектов.
Плоды такой фиксации могут храниться и в частных руках, и в еще продолжающих существовать государственных фондах и архивах. Там они могут дождаться того времени когда Богу будет угодно дать Русским новую государственность.
Покушаться же на капитальную реставрацию, доверяясь неосновательным, расплывчатым и шатким «гарантиям» тех или иных пользователей и заказчиков, желающих отремонтировать старый комплекс на свой вкус, увы, всегда в наше время подчиненный массовой культуре и сформированный им - есть легкомыслие и неосновательность, граничащие с грехом.
Реставратор должен понимать, что задача его труда - не продление агонии памятника путем его более или менее щадящего ремонта и сохранения его значимых частей для грядущих варваров. Нет. Задача его труда - подчинение окружающей среды памятнику, а не адаптация памятника к ней. Задача его труда - дидактичный вызов массовой культуре и закрепление его в сознании поколения. Задача его труда - пощечина массовой агрессии безвкусицы и фиксация этой пощечины на лице этой массовой безвкусицы, на общем лице Киркорова, Охлобыстина, Кураева, Пугачевой, и - «чего-то снежного, похожего на айсберг», рекламируемого журналом «Интерьер+дизайн» в качестве «роскошной простоты».
Он должен понимать, что это - дело государства, что это - настоящая политика.
Он должен понимать, что, покушаясь нанести этот удар без соответствующей юрисдикции, без Эскизного проекта, подписанного министерством, без министерства, стоящего на страже культуры, без политической воли государства - его ждет крах еще худший, чем Барановского, когда страна предоставила ему власть отреставрировать огромные палаты Голицыных в Охотном Ряду и немедленно после этого снесла их.
При бескультурной Фурцевой и хаме Хрущеве страна внимала музыкантам Юдиной и Ойстраху, восхищалась реставрацией Г. М. Штендера (церковь Параскевы Пятницы на Торгу в Новгороде) и стремилась в музей Корина. Вектор развития общества был иной - не то, что сейчас. Поэтому малейшего кредита той власти хватало, чтобы делать то, что нужно специалисту - касалось ли дело реставрации памятников «Золотого кольца» или разрешения деятельности ВООПиК по защите церквей от сносов.
В наше же время, наоборот: лично интеллигентный федеральный министр культуры Соколов не смог спасти Царицыно от Батуриной.
Результатом авантюры неизбежно будет тяжкая моральная травма реставратора. Эта травма будет обязательно двойная.
Первое - памятник будет непоправимо искажен и изуродован - вопреки высказанным в начале намерениям «все сделать правильно». Под «правильным» реставратор и заказчик подразумевали совершенно разное. Надежда, что эти представления могут почему-либо сойтись, есть вредная иллюзия. Это в принципе невозможно кроме тех случаев, когда заказчик сам реставратор. Ибо правильная реставрация - очень специфическое понятие. Надеяться на это так же неверно, как думать, что заказчик строительства космического корабля (Хрущев, например) знал, какими должны быть его основные параметры. Нет, об этом знал Королев, и только он. И все его слушались. В период государства произвол в определениях правильности был невозможен, так как был прописан в законе и обязателен к исполнению под страхом административного и уголовного наказания заказчика, если бы он последовал своему вкусу вопреки воле архитектора, закрепленной в согласованном проекте. Теперь же проект носит лишь рекомендательный характер или вообще отсутствует как главный регулятор стройки. У реставратора нет собственной власти повлиять на ход и результат стройки. Она была ему предоставлена государством (а государству - Богом) и отнята после разрушения государства.
И второе - памятник будет изуродован и непоправимо испорчен при активном собственном участии реставратора, согласившимся участвовать в беззаконии - вмешательстве в объект национального достояния без полномочий государства (по сути отсутствующего) и без делегированной ему на то власти. У современного реставратора не будет даже того утешения, что было у реставратора снесенной Китайгородской стены Д. П. Сухова или того же П. Д. Барановского: реставрация проведена правильно.
Вторая травма намного тяжелее первой, ибо, как сказал А. С. Пушкин, «жалок тот, в ком совесть нечиста».
Итак, фиксировать и исследовать - можно, реставрировать (по крайней мере, большие объекты) - нельзя. Практически нельзя.
Частный сыщик может и в наше время расследовать преступления олигарха-миллиардера. Но как только он на основе сыска станет требовать практического результата: наказания - будет наказан он, а не преступник. То же в реставрации.
Что ж, исследования нужны и жизненно необходимы. Их значение невозможно переоценить, так как в них содержится попытка понять, нравственно осмыслить и произвести суд эпохе, без чего невозможно созидание подлинной культуры будущими поколениями. В этом смысле книга убиенного Павла Хлебникова «Крестный отец Кремля Березовский» является памятником научной фиксации катастрофы и основой для реставрации Русского государства - не меньше, чем кроки и обмеры спаленных, снесенных и варварски уничтоженных памятников, сделанные архитекторами Харламовой, Подключниковым, Гунькиным, Тороповым, В.Л. Тыдманом, В.И. Якубени - для возрождения Русской культуры.
В этих заметках мы коснулись разных пластов жизни и разных по характеру искушений, испытываемых в наше время христианской душой. Искушений, возникающих как в Церкви, так и в миру. Они имеют нечто общее: провоцируют душу на самонадеянность и гордыню, а приводят к безверию и отчаянию.
Средством против них является отвержение себя и, как говорит Святитель Тихон Задонский, «угодия мирского», то есть всякой «органики» в миссии, всякой надежды на «естественность» нашей деятельности в глазах мира, лежащего во зле, отвержение надежды на мир и надежда на Единого Бога и Его Святой Промысл.
То есть исполнение своего христианского долга. Мы должны делать то, чего не имеем права не делать.