...
«Дальше несет теперь река ваш челнок: она должна его нести. Что за беда, если пенится разбитая волна и гневно противится килю!»
(«Так говорил Заратустра»)
Взяла в спутницы 0,6 литра
воды, проведшей ночь в компании колбасы и сыра,
теперь она, ледяная, летит в руке,
принимая воздушную
ванну.
И другая, рассеянная вода, льнет к пластику,
стремится прорваться туда, где прохладно и сыро,
оседает капельками на непреодолимой преграде.
Чего ради?
Странно
наблюдать такую страсть в неживой природе,
мы же решили, что ей всё фиолетово. Вроде.
Глаза чешутся, слезятся,
будто уже с утра в них намело песку,
будто поселился у этой женщины от Кобо Абэ.
Залезаю пальцем под стекло очков,
двигаясь не по правилам - от носа к виску,
на пару секунд становится легче
как бы.
Дальше несет река утлый челнок,
выдолбленный из давно ушедшего из мира живых древа.
Так же проплыл бы по ней венок.
Жизнь и движение с нами т.с. форева.
Парус платья полощется на ветру,
гонит кругами турбулентных вихрей,
каждому хочется поутру
игр и возни. В них ли
заключена истинная природа воли?
Нам не узнать. Но ветер и тем доволен.
До того,
как Япония открылась западу,
единственным словом для описания романтической симпатии
было слово «кои»
буквально означающее «непреодолимое влечение к чему-то недостижимому».
Так и стоят
яшмовые покои
не поддаются прикосновению жирному.
Волна гневно противится килю.
Но все же, глядите, плывем! За кормой оставляя милю
за милей, милей ей вовек не найти.
Так проступают на глади вспененные пути.
А потом исчезают, и все шито-крыто.
И опять у старухи расколотое корыто.
Копыто бес отпечатал на мягкой грязи.
Как из такого воды напиться?
Явиться в такой демонической ипостаси,
перьями черными шурша, как птица.
Рогами антенн волосы завивая,
вроде мертвая, а все равно - живая.
Примеряя новую душу, оставленную в ломбарде.
Жить не по лжи, и парится не по правде.
Ужи героически отдали жизнь,
заползая псам полицейским в глотки,
не боясь уже семихвостой плетки.
Дальше не страшно, главное - ты решись.
Решилась, достала золотой ключик.
Ну а он ободранный холст получит,
шкурку лягушки, дырку тора
кучку серого пепла, сора.
Ссора была недолгой, волна помирилась с килем,
слава не пробивной и безымянной силе.
(«Так говорил Заратустра»)
Взяла в спутницы 0,6 литра
воды, проведшей ночь в компании колбасы и сыра,
теперь она, ледяная, летит в руке,
принимая воздушную
ванну.
И другая, рассеянная вода, льнет к пластику,
стремится прорваться туда, где прохладно и сыро,
оседает капельками на непреодолимой преграде.
Чего ради?
Странно
наблюдать такую страсть в неживой природе,
мы же решили, что ей всё фиолетово. Вроде.
Глаза чешутся, слезятся,
будто уже с утра в них намело песку,
будто поселился у этой женщины от Кобо Абэ.
Залезаю пальцем под стекло очков,
двигаясь не по правилам - от носа к виску,
на пару секунд становится легче
как бы.
Дальше несет река утлый челнок,
выдолбленный из давно ушедшего из мира живых древа.
Так же проплыл бы по ней венок.
Жизнь и движение с нами т.с. форева.
Парус платья полощется на ветру,
гонит кругами турбулентных вихрей,
каждому хочется поутру
игр и возни. В них ли
заключена истинная природа воли?
Нам не узнать. Но ветер и тем доволен.
До того,
как Япония открылась западу,
единственным словом для описания романтической симпатии
было слово «кои»
буквально означающее «непреодолимое влечение к чему-то недостижимому».
Так и стоят
яшмовые покои
не поддаются прикосновению жирному.
Волна гневно противится килю.
Но все же, глядите, плывем! За кормой оставляя милю
за милей, милей ей вовек не найти.
Так проступают на глади вспененные пути.
А потом исчезают, и все шито-крыто.
И опять у старухи расколотое корыто.
Копыто бес отпечатал на мягкой грязи.
Как из такого воды напиться?
Явиться в такой демонической ипостаси,
перьями черными шурша, как птица.
Рогами антенн волосы завивая,
вроде мертвая, а все равно - живая.
Примеряя новую душу, оставленную в ломбарде.
Жить не по лжи, и парится не по правде.
Ужи героически отдали жизнь,
заползая псам полицейским в глотки,
не боясь уже семихвостой плетки.
Дальше не страшно, главное - ты решись.
Решилась, достала золотой ключик.
Ну а он ободранный холст получит,
шкурку лягушки, дырку тора
кучку серого пепла, сора.
Ссора была недолгой, волна помирилась с килем,
слава не пробивной и безымянной силе.