* * *
«Удовольствия ума и труды секса».
(Nicolás Gómez Dávila, р. 384)
Что есть тепло, мы знаем изнутри,
молекулы подмахивают нежно,
покорно соглашаемся, конечно,
но что это за порно, посмотри!
Механика желаний проскрипит,
скирлы-скирлы, качайся, но не падай,
наш возмущенный ум уже кипит,
и по лицу размазана помада.
Согласных он ведет, а прочих повлачит,
как бы они рассудком ни цеплялись,
и комья снов заерзанных в ночи,
ни в жисть не разгребет психоанализ.
Икона Дульсинеи под луной,
блестит и давит грудь металл печальный,
журавль и павильон забытый чайный
как зеркало судьбы совсем иной.
Ум плещется в чернильнице литой,
и застывает воск слезой венчальной.
К чему слова, когда кругом звездЫ?
Взорваться без раздумий им навстречу.
На виражах безбашенной езды
инерцией себя не покалечу,
когда слова словами о словах
замкнут историю своим коротким ах.
(Nicolás Gómez Dávila, р. 384)
Что есть тепло, мы знаем изнутри,
молекулы подмахивают нежно,
покорно соглашаемся, конечно,
но что это за порно, посмотри!
Механика желаний проскрипит,
скирлы-скирлы, качайся, но не падай,
наш возмущенный ум уже кипит,
и по лицу размазана помада.
Согласных он ведет, а прочих повлачит,
как бы они рассудком ни цеплялись,
и комья снов заерзанных в ночи,
ни в жисть не разгребет психоанализ.
Икона Дульсинеи под луной,
блестит и давит грудь металл печальный,
журавль и павильон забытый чайный
как зеркало судьбы совсем иной.
Ум плещется в чернильнице литой,
и застывает воск слезой венчальной.
К чему слова, когда кругом звездЫ?
Взорваться без раздумий им навстречу.
На виражах безбашенной езды
инерцией себя не покалечу,
когда слова словами о словах
замкнут историю своим коротким ах.