Пронзительные слова великого Солженицына, не могущие оставить меня равнодушным.
Оригинал взят у toska_po_smislu в Пронзительные слова великого Солженицына, не могущие оставить меня равнодушным. Светлый был человек!
А.И. Солженицын. Цитаты разных лет.
"Нации - это богатство человечества, это - обобщённые личности его, самая малая из них несёт свои особые краски, таит в себе особую грань Божьего замысла», - это было воспринято всеобще-одобрительно: всем приятный общий реверанс. Но едва я сделал вывод, что это относится также и к русскому народу, что также и он имеет право на национальное самосознание, на национальное возрождение после жесточайшей духовной болезни, - это с яростью объявлено великодержавным национализмом. Такова горячность - не лично Сахарова, но широкого слоя в образованном классе, чьим выразителем он невольно стал. За русскими не предполагается возможности любить свой народ, не ненавидя других. Нам, русским, запрещено заикаться не только о национальном возрождении, но даже - о «национальном самосознании», даже оно объявляется опасной гидрой.
О русском народе
«Я никогда не сомневался, что правда вернётся к моему народу. Я верю в наше раскаяние, в наше душевное очищение, в национальное возрождение России».
«Народ - это не всё, говорящие на нашем языке, но и не избранцы, отмеченные огненным знаком гения. Но по рождению, не по труду своих рук и не по крыльям своей образованности отбираются люди в народ. А - по душе. Душу же выковывает себе каждый сам, год от году. Надо стараться закалить, отгранить себе такую душу, чтобы стать человеком. И через то - крупицей своего народа. С такою душой человек обычно не преуспевает в жизни, в должностях, в богатстве. И вот почему народ преимущественно располагается не на верхах общества».
«…как же иначе может духовно растерзанная Россия вернуть себе духовные ценности, если не через национальное возрождение? До сих пор вся человеческая история протекла в форме племенных и национальных историй, и любое крупное историческое движение начиналось в национальных рамках, а ни одно - на языке эсперанто».
«Если в нации иссякли духовные силы - никакое наилучшее государственное устройство не спасёт её от смерти, с гнилым дуплом дерево не стоит. Среди всевозможных свобод - на первое место всё равно выйдет свобода бессовесности».
«Клеймо «фашизма», как в своё время «классовый враг», «враг народа», - действует как успешный приём, чтобы сбить, заткнуть оппонента, навлечь на него репрессии. А припечатывать - по обстановке. Так и простая наша попытка защитить своё национальное существование от наплыва нетрудовой стаи из азиатских стран СНГ (какая европейская страна не озабочена подобным?) - фашизм! …А казалось бы: если речь идёт об одичалой, фанатичной жестокости, готовой к насилию (определение, полностью применимое и к ранним большевикам), так и выговаривайте с точностью или придумайте новое слово, - но не оскорбляйте тавром «фашизм» тот народ, который разгромил Гитлера. Если сопоставить, что в эти же годы, при махровом расцвете самых жёстких, непримиримых национализмов в Средней Азии, в Закавказье, на Украине (…), к ним не было применено клеймо «фашизм», - нельзя не увидеть во всей кампании безоглядного рефлекса: под усиленными заляпами «русским фашизмом» не дать ни в малой степени возродиться русскому сознанию».
«Мой дух, моя семья да мой труд - добросовестный, неусыпный, без оглядки на захлёбчивую жадность воровскую, - а как иначе вытягивать? Хоть бы и секира опустилась на воров (нет, не опустится), а без труда всё равно ничего не создастся. Без труда - нет добра. Без труда - и нет независимой личности.
Долог путь, долог. Но если мы опускались едва не целое столетие - то сколько же на подъём? Даже только для осознания всех утрат и всех болезней - нам нужны годы и годы.
Сохранимся ли мы физически-государственно или нет, но в системе дюжины мировых культур русская культура - явление своеобычное, лицом и душой неповторимое. И не пристало нам обречённо отдаваться потере своего лица, ронять дух своей долгой истории: мы больше можем потерять дорогого своего, чем приобрести чужого взамен.
Не нынешнему государству служить, а - Отечеству. Отечество - это то, что произвело всех нас. Оно - повыше, повыше всяческих преходящих конституций. В каком бы надломе ни пребывала сейчас многообразная жизнь России - у нас ещё есть время остояться и быть достойным нашего нестираемого 1100-летнего прошлого. Оно - достояние десятков поколений, прежде нас и после нас.
И - не станем же тем поколением, которое всех их предаст».
О противниках
«Дождалась Россия своего чуда - Сахарова, и этому чуду ничто так не претило, как пробуждение русского самосознания!»
«Особенно задело Сахарова и оскорбило единомыслящих с ним читателей моё выражение в «Письме»: «несравненные страдания, перенесённые русским и украинским народами». Я рад был бы, чтобы это выражение не имело оснований. Однако я хочу напомнить А.Д., что «ужасы Гражданской войны» далеко не «в равной степени» ударили по всем нациям, а именно по русской и украинской главным образом, это в их теле бушевали революция и сознательно-направленный большевицкий террор (…). Под видом уничтожения дворянства, духовенства и купечества уничтожались более всего русские и украинцы. Это их деревни более всего испытали разорение и террор от продотрядов (большей частью инородных по составу). Это на их территории было подавлено более 100 крупных крестьянских восстаний (…). Это они умирали в великие искусственные большевистские голоды 1921 на Волге и 1931-1932 на Украине. Это в основном их загнали толпою в 10-15 миллионов умирать в тайгу под видом «раскулачивания» (Как и сейчас нет деревни беднее русской.) А уж русская культура была подавлена прежде и вернее всех: вся старая интеллигенция перестала существовать, эпидемия переименований катилась при оккупации, в печати позволено было глумиться и над русским фольклором, и над искусством Палеха, и от ленинской «шовинистической великорусской швали» родилась дальше волна беспрепятственных издевательств: «русопятство» считалось литературно-изящным термином, Россия печатно объявлялась призраком, трупом, и ликовали поэты:
Мы расстреляли толстозадую бабу Россию,
Чтоб по телу её прошёл Коммунизм-мессия».
«Нации - это богатство человечества, это - обобщённые личности его, самая малая из них несёт свои особые краски, таит в себе особую грань Божьего замысла», - это было воспринято всеобще-одобрительно: всем приятный общий реверанс. Но едва я сделал вывод, что это относится также и к русскому народу, что также и он имеет право на национальное самосознание, на национальное возрождение после жесточайшей духовной болезни, - это с яростью объявлено великодержавным национализмом. Такова горячность - не лично Сахарова, но широкого слоя в образованном классе, чьим выразителем он невольно стал. За русскими не предполагается возможности любить свой народ, не ненавидя других. Нам, русским, запрещено заикаться не только о национальном возрождении, но даже - о «национальном самосознании», даже оно объявляется опасной гидрой».
«…Так с удивлением замечаем мы, что наш выстраданный плюрализм - в одном, в другом, в третьем признаке, взгляде, оценке, приёме - как сливается со старыми ревдемами, с «неиспорченным» большевизмом. И в охамлении русской истории. И в ненависти к православию. И к самой России. И в пренебрежении к крестьянству. И - «коммунизм ни в чём не виноват». И - «не надо вспоминать прошлое». А вот - и в применении лжи как конструктивного элемента…»
Об образовании
«Достаточно поработав в школах - и городских, и сельских, могу утверждать, что школа наша плохо учит и дурно воспитывает, а лишь разменивает и мельчит юные годы и души. Всё поставлено так, что ученикам не за что уважать свой педсовет. Школа будет истинной тогда, когда в учителя пойдут люди отборные и к тому призванные. Но для этого - сколько средств и усилий надо потратить! - не так оплачивать их труд и не так унизительно держать их». («Письмо вождям Советского Союза»)
«Сегодня в программе нашего съезда стоит вопрос о школе русской национальной. Во всех бывших республиках СССР и во всех автономиях превосходно и давно существуют школы национальные. Создают национальные школы эстонцы, чуваши, татары, узбеки, казахи, ни перед кем не оправдываясь, - и справедливо, и они правы, и очень хорошо. Но если только русский скажет «русская национальная школа» - поднимается страшный шум, опасность чуть ли не фашизма. Почему, почему русский народ, единственный из народов СССР, лишён права и на самоопределение, и на воссоединение, почему? Если всем можно, почему нам нельзя? Это просто глупо и смешно, стыдиться здесь нечего. Надо различать слова «российский» и «русский» и никогда не путать. Российское у нас - государство, многонациональное и многоверное. Российские у нас все органы правительственные, государственные, - это всё российское. Но культура, простите, у нас русская, и никак культуру российской сделать нельзя, это бессмыслица. И не может быть вообще интернациональной культуры, ибо каждый народ растёт во всечеловечество, словами Достоевского, только из своей культуры. Интернациональная - это бессмыслица, потому что «интер» - это «между», между нациями, никакой нации, вообще никакой. И нас забили этим интернационализмом, нам дышать не дают, не дай Бог сказать «русское национальное». Да, должна школа расти из русской культуры, из русской традиции, из русской истории, из родного языка, из краеведения, которое у нас затоптано с ненавистью, - из этого всего может вырасти только русская национальная школа. (…) Напомню, более того, что по пакту ООН о правах человека, цитирую: «Родители имеют право давать детям религиозное воспитание». Отказать в этом - нельзя. И можно ожидать, что в русской национальной школе - ну не повально конечно, вовсе не повально в наш атеистический век, но многие родители захотят, чтобы их дети изучали православие. И оно должно быть внесено в расписание. И вот как тут быть? Именно по атеистичности нашего века, а в некоторых местах, в некоторых регионах по разноплемённости и разноверию, делать обязательным обучение православию нельзя. Но можно сделать факультативным отказ от него. Кто хочет отказаться по каким-то соображениям - откажись».
Об армии
«Армия наша разорена, расстроена, это не секрет, и вместе с тем она осмеяна, покрыта презрением, даже заплёвана какой-то частью общественности и прессы. Это делается в каком безумии? Это делается в расчёте на какое будущее? А ну, придут оккупанты? А почему бы им не прийти, если у нас не будет армии? Отчего бы не прийти? Сегодня мы говорим… мы слышим голоса: «Не дадим сыновей в армию!» Да, в нашу не дадите, но когда придёт оккупационная - то ещё как, безропотно, без демонстраций, дадите - прислужниками, лакеями. В 39-м году Сталин, порвав переговоры с англо-французской военной делегацией и уже намечая переговоры с Гитлером, сказал: «СССР никогда не будет батраком для Запада». История посмеялась. О, ещё каким батраком мы были! А кто же спас Запад? Кто спас Запад и совершенно гибнущую Англию, если не мы? А сегодня мы слышим на Западе голоса, и насмешки, и подсчёты, и исследования, чтоб уменьшить наш вклад, уменьшить нашу роль, и даже вообще говорят: без Советского Союза мы могли бы справиться. Посмотрел бы я, как бы они без нас справились!»
О ГУЛАГе
«Этих людей не брали до 1937 года. И после 1938-го их очень мало брали. Поэтому их называют "набор 37-го года", и так можно было бы, но чтоб это не затемняло общую картину, что даже в месяцы пик сажали не их одних, а всё те же тянулись и мужички, и рабочие, и молодежь, инженеры и техники, агрономы и экономисты, и просто верующие.
"Набор 37-го года", очень говорливый, имеющий доступ к печати и радио, создал "легенду 37-го года", легенду из двух пунктов:
1) если когда при советской власти сажали, то только в 37-м, и только о 37-м надо говорить и возмущаться;
2) сажали в 37-м - только их.
Так и пишут: страшный год, когда сажали преданнейшие коммунистические кадры: секретарей ЦК союзных республик, секретарей обкомов, председателей облисполкомов, всех командующих военными округами, корпусами и дивизиями, маршалов и генералов, областных прокуроров, секретарей райкомов, председателей райисполкомов...
В начале нашей книги мы уже дали объём потоков, лившихся на Архипелаг два десятилетия до 37-го года. Как долго это тянулось! И сколько это было миллионов! Но ни ухом, ни рылом не вёл будущий набор 37-го года, они находили всё это нормальным».
«Так впору было бы им выложить на откосах канала шесть фамилий - главных подручных у Сталина и Ягоды, главных надсмотрщиков Беломора, шестерых наёмных убийц, записав за каждым тысяч по тридцать жизней: Фирин - Берман - Френкель - Коган - Раппопорт - Жук. Да приписать сюда, пожалуй, начальника ВОХРы БелБалтЛага - Бродского. Да куратора канала от ВЦИК - Сольца. Да всех 37 чекистов, которые были на канале. Да 36 писателей, восславивших Беломор. Еще Погодина не забыть. Чтоб проезжающие пароходные экскурсанты читали и - думали».
«Но вот пошла пора писать историю, раздались первые придушенные голоса о лагерной жизни, благомыслящие оглянулись, и стало им обидно: как же так? они, такие передовые, такие сознательные - и не боролись! И даже не знали, что был культ личности Сталина! И не предполагали, что дорогой Лаврентий Павлович - заклятый враг народа!
И спешно понадобилось пустить какую-то мутную версию, что они боролись. Упрекали моего Ивана Денисовича все журнальные шавки, кому только не лень - почему не боролся, сукин сын? "Московская правда" даже укоряла Ивана Денисовича, что коммунисты устраивали в лагерях подпольные собрания, а он на них не ходил, уму-разуму не учился у мыслящих.
(…) Но мало любить начальство! - надо, чтоб и начальство тебя любило. Надо же объяснить начальству, что мы - такие же, вашего теста, уж вы нас пригрейте как-нибудь. Оттого герои Серебряковой, Шелеста, Дьякова, Алдан-Семёнова при каждом случае, надо не надо, удобно-неудобно, при приёме этапа, при проверке по формулярам, заявляют себя коммунистами. Это и есть заявка на теплое местечко.
(…) Алдан-Семёнов в простоте так прямо и пишет: коммунисты-начальники стараются перевести коммунистов-заключённых на более лёгкую работу. Не скрывает и Дьяков: новичок Ром объявил начальнику больницы, что он - старый большевик. И сразу же его оставляют дневальным санчасти - очень завидная должность! Распоряжается и начальник лагеря не страгивать Тодорского с санитаров.
Но самый замечательный случай рассказывает Г. Шелест в "Колымских записях": приехал новый крупный эмведист и в заключённом Заборском узнаёт своего бывшего комкора по Гражданской войне. Прослезились. Ну, полцарства проси! И Заборский: соглашается "особо питаться с кухни и брать хлеба сколько надо" (то есть, объедать работяг, ибо новых норм питания ему никто не выпишет) и просит дать ему только шеститомник Ленина, чтобы читать его вечерами при коптилке! Так всё и устраивается: днем он питается ворованным пайком, вечером читает Ленина! Так откровенно и с удовольствием прославляется подлость!
Еще у Шелеста какое-то мифическое "подпольное политбюро" бригады (многовато для бригады?) в неурочное время раздобывает и буханку хлеба из хлеборезки и миску овсяной каши. Значит - везде свои придурки? И значит, - подворовываем, благомыслящие?
Всё тот же Шелест даёт нам окончательный вывод: "одни выживали силой духа (вот эти ортодоксы, воруя кашу и хлеб. - А. С.), другие - лишней миской овсяной каши (это - Иван Денисович)".
Ну, ин пусть будет так. У Ивана Денисовича знакомых придурков нет. Только скажите: а камушки? камушки кто на стену клал, а? Твердолобые, вы ли?»
О крестьянстве
«Тут пойдёт о малом, в этой главе. О пятнадцати миллионах душ. О пятнадцати миллионах жизней. Конечно, не образованных. Не умевших играть на скрипке. Не узнавших, кто такой Мейерхольд или как интересно заниматься атомной физикой. (…) …о той молчаливой предательской чуме, сглодавшей нам 15 миллионов мужиков, да не подряд, а избранных, а становой хребёт русского народа - о той Чуме нет книг. И трубы не будят нас встрепенуться. И на перекрёстках проселочных дорог, где визжали обозы обречённых, не брошено даже камешков трёх. И лучшие наши гуманисты, так отзывчивые к сегодняшним несправедливостям, в те годы только кивали одобрительно: всё правильно! так им и надо!»
«Земля для человека содержит в себе не только хозяйственное значение, но и нравственное. Об этом убедительно писали у нас Глеб Успенский, Достоевский, да не только они. Ослабление тяги к земле - большая опасность для народного характера. А ныне крестьянское чувство так забито и вытравлено в нашем народе, что, может быть, его уже и не воскресить, опоздано-перепоздано».
«То, что готовится сейчас, - это распродажа с молотка. Не созданы условия приобретения земли подлинными земледельцами, у них нет и средств. Не останется ни фермеров, ни земледельцев - только наёмные работники. И жулики, которые будут владеть землёй. Вообще России не останется».
О власти
«Власть - это не добыча конкуренции партий, это не награда, это не пища для личного честолюбия. Власть - это тяжёлое бремя, это ответственность, обязанность и труд. И труд. И пока это не станет всеобщим сознанием властвующих, Россия не найдёт себе благополучия».
О Ельцине
«Снятие с Ельцина ответственности я считаю позорным. И, наверное, не только Ельцин, но и с ним ещё сотенка-другая тоже должна отвечать перед судом!»
«В результате ельцинской эпохи разгромлены или разворованы все основные направления нашей государственной, культурной и нравственной жизни… Президент Ельцин бросил 25 миллионов соотечественников, без всякой правовой защиты, без всякого внимания к их нуждам. Они ошарашены, они стали иностранцами в своей стране. А он тем временем только обнимался с диктаторами и вручал им российские награды…»
О тюрьме
«Надо вступить в тюрьму, не трепеща за свою оставленную тёплую жизнь. Надо на пороге сказать себе: жизнь окончена, немного рано, но ничего не поделаешь. На свободу я не вернусь никогда. Я обречён на гибель - сейчас или несколько позже, но позже будет даже тяжелей, лучше раньше. Имущества у меня больше нет. Близкие умерли для меня - и я для них умер. Тело моё с сегодняшнего дня - бесполезное, чужое тело. Только дух мой и моя совесть остаются мне дороги и важны. И перед таким арестантом - дрогнет следствие!»
«Пусть будет путевым мешком твоим - твоя память. Запоминай! запоминай! Только эти горькие семена, может быть, когда-нибудь тронутся в рост».
О свободе
«Свобода! - принудительно засорять коммерческим мусором почтовые ящики, глаза, уши, мозги людей, телевизионные передачи, так чтоб ни одну нельзя было посмотреть со связным смыслом. Свобода! - навязывать информацию, не считаясь с правом человека не получать её, с правом человека на душевный покой… …Свобода! - издателей и кинопродюсеров отравлять молодое поколение растлительной мерзостью. Свобода! - подростков 14-18 лет упиваться досугом и наслаждениями вместо усиленных занятий и духовного роста. Свобода! - взрослых молодых людей искать безделья и жить за счёт общества… …Свобода! - оправдательных речей, когда сам адвокат знает о виновности подсудимого. Свобода! - так вознести юридическое право страхования, чтобы даже милосердие могло быть сведено к вымогательству… …Свобода! - сбора сплетен, когда журналист для своих интересов не пожалеет ни отца родного, ни родного Отечества. Свобода! - разглашать оборонные секреты своей страны для личных политических целей. Свобода! - бизнесмена на любую коммерческую сделку, сколько б людей она не обратила в несчастье или предала бы собственную страну… …Свобода! - для террористов уходить от наказания, жалость к ним как смертный приговор всему остальному обществу… … Свобода! - даже не защищать и собственную свободу, пусть рискует жизнью кто-нибудь другой». («Измельчание свободы»)
«Мы увлеклись идеями свободы, но забыли, что самое мудрое измерение свободы - это дальновидное самоограничение».
«Главная часть свободы - внутренняя - всегда в нашей воле. Если мы сами отдаём её на разврат - нам нет людского звания».
О нравственном выборе и вере
«Молитва»: «Когда расступается в недоумении или сникает ум мой, когда умнейшие люди не видят дальше собственного вечера и не знают, что надо делать завтра - Ты снисылаешь мне ясную уверенность, что Ты есть и что Ты позаботишься, чтобы не все пути добра были закрыты».
«Мы так безнадёжно расчеловечились, что за сегодняшнюю скромную кормушку отдадим все принципы, душу свою, все усилия наших предков, все возможности для потомков - только бы не расстроить своего утлого существования».
«И простой шаг простого мужественного человека: не участвовать во лжи, не поддерживать ложных действий! Пусть это приходит в мир и даже царит в мире, - но не через меня. Писателям же и художникам доступно большее: победить ложь! Уж в борьбе-то с ложью искусство всегда побеждало, всегда побеждает! - зримо, неопровержимо для всех! Против многого в мире может выстоять ложь, - но только не против искусства.
И едва развеяна будет ложь, - отвратительно откроется нагота насилия - и насилие дряхлое падёт.
Вот почему я думаю, друзья, что мы способны помочь миру в раскалённый час. Не отнекиваться безоружностью, не отдаваться беспечной жизни, - но выйти на бой!
В русском языке излюблены пословицы о правде. Они настойчиво выражают немалый тяжёлый народный опыт, и иногда поразительно: ОДНО СЛОВО ПРАВДЫ ВЕСЬ МИР ПЕРЕТЯНЕТ.
Вот на таком мнимо-фантастическом нарушении закона сохранения масс и энергии основана и моя собственная деятельность, и мой призыв к писателям всего мира»
«Главный ключ нашего бытия или небытия - в каждом отдельном человеческом сердце, в его предпочтении реального Добра или Зла».
А.И. Солженицын. Цитаты разных лет.
"Нации - это богатство человечества, это - обобщённые личности его, самая малая из них несёт свои особые краски, таит в себе особую грань Божьего замысла», - это было воспринято всеобще-одобрительно: всем приятный общий реверанс. Но едва я сделал вывод, что это относится также и к русскому народу, что также и он имеет право на национальное самосознание, на национальное возрождение после жесточайшей духовной болезни, - это с яростью объявлено великодержавным национализмом. Такова горячность - не лично Сахарова, но широкого слоя в образованном классе, чьим выразителем он невольно стал. За русскими не предполагается возможности любить свой народ, не ненавидя других. Нам, русским, запрещено заикаться не только о национальном возрождении, но даже - о «национальном самосознании», даже оно объявляется опасной гидрой.
О русском народе
«Я никогда не сомневался, что правда вернётся к моему народу. Я верю в наше раскаяние, в наше душевное очищение, в национальное возрождение России».
«Народ - это не всё, говорящие на нашем языке, но и не избранцы, отмеченные огненным знаком гения. Но по рождению, не по труду своих рук и не по крыльям своей образованности отбираются люди в народ. А - по душе. Душу же выковывает себе каждый сам, год от году. Надо стараться закалить, отгранить себе такую душу, чтобы стать человеком. И через то - крупицей своего народа. С такою душой человек обычно не преуспевает в жизни, в должностях, в богатстве. И вот почему народ преимущественно располагается не на верхах общества».
«…как же иначе может духовно растерзанная Россия вернуть себе духовные ценности, если не через национальное возрождение? До сих пор вся человеческая история протекла в форме племенных и национальных историй, и любое крупное историческое движение начиналось в национальных рамках, а ни одно - на языке эсперанто».
«Если в нации иссякли духовные силы - никакое наилучшее государственное устройство не спасёт её от смерти, с гнилым дуплом дерево не стоит. Среди всевозможных свобод - на первое место всё равно выйдет свобода бессовесности».
«Клеймо «фашизма», как в своё время «классовый враг», «враг народа», - действует как успешный приём, чтобы сбить, заткнуть оппонента, навлечь на него репрессии. А припечатывать - по обстановке. Так и простая наша попытка защитить своё национальное существование от наплыва нетрудовой стаи из азиатских стран СНГ (какая европейская страна не озабочена подобным?) - фашизм! …А казалось бы: если речь идёт об одичалой, фанатичной жестокости, готовой к насилию (определение, полностью применимое и к ранним большевикам), так и выговаривайте с точностью или придумайте новое слово, - но не оскорбляйте тавром «фашизм» тот народ, который разгромил Гитлера. Если сопоставить, что в эти же годы, при махровом расцвете самых жёстких, непримиримых национализмов в Средней Азии, в Закавказье, на Украине (…), к ним не было применено клеймо «фашизм», - нельзя не увидеть во всей кампании безоглядного рефлекса: под усиленными заляпами «русским фашизмом» не дать ни в малой степени возродиться русскому сознанию».
«Мой дух, моя семья да мой труд - добросовестный, неусыпный, без оглядки на захлёбчивую жадность воровскую, - а как иначе вытягивать? Хоть бы и секира опустилась на воров (нет, не опустится), а без труда всё равно ничего не создастся. Без труда - нет добра. Без труда - и нет независимой личности.
Долог путь, долог. Но если мы опускались едва не целое столетие - то сколько же на подъём? Даже только для осознания всех утрат и всех болезней - нам нужны годы и годы.
Сохранимся ли мы физически-государственно или нет, но в системе дюжины мировых культур русская культура - явление своеобычное, лицом и душой неповторимое. И не пристало нам обречённо отдаваться потере своего лица, ронять дух своей долгой истории: мы больше можем потерять дорогого своего, чем приобрести чужого взамен.
Не нынешнему государству служить, а - Отечеству. Отечество - это то, что произвело всех нас. Оно - повыше, повыше всяческих преходящих конституций. В каком бы надломе ни пребывала сейчас многообразная жизнь России - у нас ещё есть время остояться и быть достойным нашего нестираемого 1100-летнего прошлого. Оно - достояние десятков поколений, прежде нас и после нас.
И - не станем же тем поколением, которое всех их предаст».
О противниках
«Дождалась Россия своего чуда - Сахарова, и этому чуду ничто так не претило, как пробуждение русского самосознания!»
«Особенно задело Сахарова и оскорбило единомыслящих с ним читателей моё выражение в «Письме»: «несравненные страдания, перенесённые русским и украинским народами». Я рад был бы, чтобы это выражение не имело оснований. Однако я хочу напомнить А.Д., что «ужасы Гражданской войны» далеко не «в равной степени» ударили по всем нациям, а именно по русской и украинской главным образом, это в их теле бушевали революция и сознательно-направленный большевицкий террор (…). Под видом уничтожения дворянства, духовенства и купечества уничтожались более всего русские и украинцы. Это их деревни более всего испытали разорение и террор от продотрядов (большей частью инородных по составу). Это на их территории было подавлено более 100 крупных крестьянских восстаний (…). Это они умирали в великие искусственные большевистские голоды 1921 на Волге и 1931-1932 на Украине. Это в основном их загнали толпою в 10-15 миллионов умирать в тайгу под видом «раскулачивания» (Как и сейчас нет деревни беднее русской.) А уж русская культура была подавлена прежде и вернее всех: вся старая интеллигенция перестала существовать, эпидемия переименований катилась при оккупации, в печати позволено было глумиться и над русским фольклором, и над искусством Палеха, и от ленинской «шовинистической великорусской швали» родилась дальше волна беспрепятственных издевательств: «русопятство» считалось литературно-изящным термином, Россия печатно объявлялась призраком, трупом, и ликовали поэты:
Мы расстреляли толстозадую бабу Россию,
Чтоб по телу её прошёл Коммунизм-мессия».
«Нации - это богатство человечества, это - обобщённые личности его, самая малая из них несёт свои особые краски, таит в себе особую грань Божьего замысла», - это было воспринято всеобще-одобрительно: всем приятный общий реверанс. Но едва я сделал вывод, что это относится также и к русскому народу, что также и он имеет право на национальное самосознание, на национальное возрождение после жесточайшей духовной болезни, - это с яростью объявлено великодержавным национализмом. Такова горячность - не лично Сахарова, но широкого слоя в образованном классе, чьим выразителем он невольно стал. За русскими не предполагается возможности любить свой народ, не ненавидя других. Нам, русским, запрещено заикаться не только о национальном возрождении, но даже - о «национальном самосознании», даже оно объявляется опасной гидрой».
«…Так с удивлением замечаем мы, что наш выстраданный плюрализм - в одном, в другом, в третьем признаке, взгляде, оценке, приёме - как сливается со старыми ревдемами, с «неиспорченным» большевизмом. И в охамлении русской истории. И в ненависти к православию. И к самой России. И в пренебрежении к крестьянству. И - «коммунизм ни в чём не виноват». И - «не надо вспоминать прошлое». А вот - и в применении лжи как конструктивного элемента…»
Об образовании
«Достаточно поработав в школах - и городских, и сельских, могу утверждать, что школа наша плохо учит и дурно воспитывает, а лишь разменивает и мельчит юные годы и души. Всё поставлено так, что ученикам не за что уважать свой педсовет. Школа будет истинной тогда, когда в учителя пойдут люди отборные и к тому призванные. Но для этого - сколько средств и усилий надо потратить! - не так оплачивать их труд и не так унизительно держать их». («Письмо вождям Советского Союза»)
«Сегодня в программе нашего съезда стоит вопрос о школе русской национальной. Во всех бывших республиках СССР и во всех автономиях превосходно и давно существуют школы национальные. Создают национальные школы эстонцы, чуваши, татары, узбеки, казахи, ни перед кем не оправдываясь, - и справедливо, и они правы, и очень хорошо. Но если только русский скажет «русская национальная школа» - поднимается страшный шум, опасность чуть ли не фашизма. Почему, почему русский народ, единственный из народов СССР, лишён права и на самоопределение, и на воссоединение, почему? Если всем можно, почему нам нельзя? Это просто глупо и смешно, стыдиться здесь нечего. Надо различать слова «российский» и «русский» и никогда не путать. Российское у нас - государство, многонациональное и многоверное. Российские у нас все органы правительственные, государственные, - это всё российское. Но культура, простите, у нас русская, и никак культуру российской сделать нельзя, это бессмыслица. И не может быть вообще интернациональной культуры, ибо каждый народ растёт во всечеловечество, словами Достоевского, только из своей культуры. Интернациональная - это бессмыслица, потому что «интер» - это «между», между нациями, никакой нации, вообще никакой. И нас забили этим интернационализмом, нам дышать не дают, не дай Бог сказать «русское национальное». Да, должна школа расти из русской культуры, из русской традиции, из русской истории, из родного языка, из краеведения, которое у нас затоптано с ненавистью, - из этого всего может вырасти только русская национальная школа. (…) Напомню, более того, что по пакту ООН о правах человека, цитирую: «Родители имеют право давать детям религиозное воспитание». Отказать в этом - нельзя. И можно ожидать, что в русской национальной школе - ну не повально конечно, вовсе не повально в наш атеистический век, но многие родители захотят, чтобы их дети изучали православие. И оно должно быть внесено в расписание. И вот как тут быть? Именно по атеистичности нашего века, а в некоторых местах, в некоторых регионах по разноплемённости и разноверию, делать обязательным обучение православию нельзя. Но можно сделать факультативным отказ от него. Кто хочет отказаться по каким-то соображениям - откажись».
Об армии
«Армия наша разорена, расстроена, это не секрет, и вместе с тем она осмеяна, покрыта презрением, даже заплёвана какой-то частью общественности и прессы. Это делается в каком безумии? Это делается в расчёте на какое будущее? А ну, придут оккупанты? А почему бы им не прийти, если у нас не будет армии? Отчего бы не прийти? Сегодня мы говорим… мы слышим голоса: «Не дадим сыновей в армию!» Да, в нашу не дадите, но когда придёт оккупационная - то ещё как, безропотно, без демонстраций, дадите - прислужниками, лакеями. В 39-м году Сталин, порвав переговоры с англо-французской военной делегацией и уже намечая переговоры с Гитлером, сказал: «СССР никогда не будет батраком для Запада». История посмеялась. О, ещё каким батраком мы были! А кто же спас Запад? Кто спас Запад и совершенно гибнущую Англию, если не мы? А сегодня мы слышим на Западе голоса, и насмешки, и подсчёты, и исследования, чтоб уменьшить наш вклад, уменьшить нашу роль, и даже вообще говорят: без Советского Союза мы могли бы справиться. Посмотрел бы я, как бы они без нас справились!»
О ГУЛАГе
«Этих людей не брали до 1937 года. И после 1938-го их очень мало брали. Поэтому их называют "набор 37-го года", и так можно было бы, но чтоб это не затемняло общую картину, что даже в месяцы пик сажали не их одних, а всё те же тянулись и мужички, и рабочие, и молодежь, инженеры и техники, агрономы и экономисты, и просто верующие.
"Набор 37-го года", очень говорливый, имеющий доступ к печати и радио, создал "легенду 37-го года", легенду из двух пунктов:
1) если когда при советской власти сажали, то только в 37-м, и только о 37-м надо говорить и возмущаться;
2) сажали в 37-м - только их.
Так и пишут: страшный год, когда сажали преданнейшие коммунистические кадры: секретарей ЦК союзных республик, секретарей обкомов, председателей облисполкомов, всех командующих военными округами, корпусами и дивизиями, маршалов и генералов, областных прокуроров, секретарей райкомов, председателей райисполкомов...
В начале нашей книги мы уже дали объём потоков, лившихся на Архипелаг два десятилетия до 37-го года. Как долго это тянулось! И сколько это было миллионов! Но ни ухом, ни рылом не вёл будущий набор 37-го года, они находили всё это нормальным».
«Так впору было бы им выложить на откосах канала шесть фамилий - главных подручных у Сталина и Ягоды, главных надсмотрщиков Беломора, шестерых наёмных убийц, записав за каждым тысяч по тридцать жизней: Фирин - Берман - Френкель - Коган - Раппопорт - Жук. Да приписать сюда, пожалуй, начальника ВОХРы БелБалтЛага - Бродского. Да куратора канала от ВЦИК - Сольца. Да всех 37 чекистов, которые были на канале. Да 36 писателей, восславивших Беломор. Еще Погодина не забыть. Чтоб проезжающие пароходные экскурсанты читали и - думали».
«Но вот пошла пора писать историю, раздались первые придушенные голоса о лагерной жизни, благомыслящие оглянулись, и стало им обидно: как же так? они, такие передовые, такие сознательные - и не боролись! И даже не знали, что был культ личности Сталина! И не предполагали, что дорогой Лаврентий Павлович - заклятый враг народа!
И спешно понадобилось пустить какую-то мутную версию, что они боролись. Упрекали моего Ивана Денисовича все журнальные шавки, кому только не лень - почему не боролся, сукин сын? "Московская правда" даже укоряла Ивана Денисовича, что коммунисты устраивали в лагерях подпольные собрания, а он на них не ходил, уму-разуму не учился у мыслящих.
(…) Но мало любить начальство! - надо, чтоб и начальство тебя любило. Надо же объяснить начальству, что мы - такие же, вашего теста, уж вы нас пригрейте как-нибудь. Оттого герои Серебряковой, Шелеста, Дьякова, Алдан-Семёнова при каждом случае, надо не надо, удобно-неудобно, при приёме этапа, при проверке по формулярам, заявляют себя коммунистами. Это и есть заявка на теплое местечко.
(…) Алдан-Семёнов в простоте так прямо и пишет: коммунисты-начальники стараются перевести коммунистов-заключённых на более лёгкую работу. Не скрывает и Дьяков: новичок Ром объявил начальнику больницы, что он - старый большевик. И сразу же его оставляют дневальным санчасти - очень завидная должность! Распоряжается и начальник лагеря не страгивать Тодорского с санитаров.
Но самый замечательный случай рассказывает Г. Шелест в "Колымских записях": приехал новый крупный эмведист и в заключённом Заборском узнаёт своего бывшего комкора по Гражданской войне. Прослезились. Ну, полцарства проси! И Заборский: соглашается "особо питаться с кухни и брать хлеба сколько надо" (то есть, объедать работяг, ибо новых норм питания ему никто не выпишет) и просит дать ему только шеститомник Ленина, чтобы читать его вечерами при коптилке! Так всё и устраивается: днем он питается ворованным пайком, вечером читает Ленина! Так откровенно и с удовольствием прославляется подлость!
Еще у Шелеста какое-то мифическое "подпольное политбюро" бригады (многовато для бригады?) в неурочное время раздобывает и буханку хлеба из хлеборезки и миску овсяной каши. Значит - везде свои придурки? И значит, - подворовываем, благомыслящие?
Всё тот же Шелест даёт нам окончательный вывод: "одни выживали силой духа (вот эти ортодоксы, воруя кашу и хлеб. - А. С.), другие - лишней миской овсяной каши (это - Иван Денисович)".
Ну, ин пусть будет так. У Ивана Денисовича знакомых придурков нет. Только скажите: а камушки? камушки кто на стену клал, а? Твердолобые, вы ли?»
О крестьянстве
«Тут пойдёт о малом, в этой главе. О пятнадцати миллионах душ. О пятнадцати миллионах жизней. Конечно, не образованных. Не умевших играть на скрипке. Не узнавших, кто такой Мейерхольд или как интересно заниматься атомной физикой. (…) …о той молчаливой предательской чуме, сглодавшей нам 15 миллионов мужиков, да не подряд, а избранных, а становой хребёт русского народа - о той Чуме нет книг. И трубы не будят нас встрепенуться. И на перекрёстках проселочных дорог, где визжали обозы обречённых, не брошено даже камешков трёх. И лучшие наши гуманисты, так отзывчивые к сегодняшним несправедливостям, в те годы только кивали одобрительно: всё правильно! так им и надо!»
«Земля для человека содержит в себе не только хозяйственное значение, но и нравственное. Об этом убедительно писали у нас Глеб Успенский, Достоевский, да не только они. Ослабление тяги к земле - большая опасность для народного характера. А ныне крестьянское чувство так забито и вытравлено в нашем народе, что, может быть, его уже и не воскресить, опоздано-перепоздано».
«То, что готовится сейчас, - это распродажа с молотка. Не созданы условия приобретения земли подлинными земледельцами, у них нет и средств. Не останется ни фермеров, ни земледельцев - только наёмные работники. И жулики, которые будут владеть землёй. Вообще России не останется».
О власти
«Власть - это не добыча конкуренции партий, это не награда, это не пища для личного честолюбия. Власть - это тяжёлое бремя, это ответственность, обязанность и труд. И труд. И пока это не станет всеобщим сознанием властвующих, Россия не найдёт себе благополучия».
О Ельцине
«Снятие с Ельцина ответственности я считаю позорным. И, наверное, не только Ельцин, но и с ним ещё сотенка-другая тоже должна отвечать перед судом!»
«В результате ельцинской эпохи разгромлены или разворованы все основные направления нашей государственной, культурной и нравственной жизни… Президент Ельцин бросил 25 миллионов соотечественников, без всякой правовой защиты, без всякого внимания к их нуждам. Они ошарашены, они стали иностранцами в своей стране. А он тем временем только обнимался с диктаторами и вручал им российские награды…»
О тюрьме
«Надо вступить в тюрьму, не трепеща за свою оставленную тёплую жизнь. Надо на пороге сказать себе: жизнь окончена, немного рано, но ничего не поделаешь. На свободу я не вернусь никогда. Я обречён на гибель - сейчас или несколько позже, но позже будет даже тяжелей, лучше раньше. Имущества у меня больше нет. Близкие умерли для меня - и я для них умер. Тело моё с сегодняшнего дня - бесполезное, чужое тело. Только дух мой и моя совесть остаются мне дороги и важны. И перед таким арестантом - дрогнет следствие!»
«Пусть будет путевым мешком твоим - твоя память. Запоминай! запоминай! Только эти горькие семена, может быть, когда-нибудь тронутся в рост».
О свободе
«Свобода! - принудительно засорять коммерческим мусором почтовые ящики, глаза, уши, мозги людей, телевизионные передачи, так чтоб ни одну нельзя было посмотреть со связным смыслом. Свобода! - навязывать информацию, не считаясь с правом человека не получать её, с правом человека на душевный покой… …Свобода! - издателей и кинопродюсеров отравлять молодое поколение растлительной мерзостью. Свобода! - подростков 14-18 лет упиваться досугом и наслаждениями вместо усиленных занятий и духовного роста. Свобода! - взрослых молодых людей искать безделья и жить за счёт общества… …Свобода! - оправдательных речей, когда сам адвокат знает о виновности подсудимого. Свобода! - так вознести юридическое право страхования, чтобы даже милосердие могло быть сведено к вымогательству… …Свобода! - сбора сплетен, когда журналист для своих интересов не пожалеет ни отца родного, ни родного Отечества. Свобода! - разглашать оборонные секреты своей страны для личных политических целей. Свобода! - бизнесмена на любую коммерческую сделку, сколько б людей она не обратила в несчастье или предала бы собственную страну… …Свобода! - для террористов уходить от наказания, жалость к ним как смертный приговор всему остальному обществу… … Свобода! - даже не защищать и собственную свободу, пусть рискует жизнью кто-нибудь другой». («Измельчание свободы»)
«Мы увлеклись идеями свободы, но забыли, что самое мудрое измерение свободы - это дальновидное самоограничение».
«Главная часть свободы - внутренняя - всегда в нашей воле. Если мы сами отдаём её на разврат - нам нет людского звания».
О нравственном выборе и вере
«Молитва»: «Когда расступается в недоумении или сникает ум мой, когда умнейшие люди не видят дальше собственного вечера и не знают, что надо делать завтра - Ты снисылаешь мне ясную уверенность, что Ты есть и что Ты позаботишься, чтобы не все пути добра были закрыты».
«Мы так безнадёжно расчеловечились, что за сегодняшнюю скромную кормушку отдадим все принципы, душу свою, все усилия наших предков, все возможности для потомков - только бы не расстроить своего утлого существования».
«И простой шаг простого мужественного человека: не участвовать во лжи, не поддерживать ложных действий! Пусть это приходит в мир и даже царит в мире, - но не через меня. Писателям же и художникам доступно большее: победить ложь! Уж в борьбе-то с ложью искусство всегда побеждало, всегда побеждает! - зримо, неопровержимо для всех! Против многого в мире может выстоять ложь, - но только не против искусства.
И едва развеяна будет ложь, - отвратительно откроется нагота насилия - и насилие дряхлое падёт.
Вот почему я думаю, друзья, что мы способны помочь миру в раскалённый час. Не отнекиваться безоружностью, не отдаваться беспечной жизни, - но выйти на бой!
В русском языке излюблены пословицы о правде. Они настойчиво выражают немалый тяжёлый народный опыт, и иногда поразительно: ОДНО СЛОВО ПРАВДЫ ВЕСЬ МИР ПЕРЕТЯНЕТ.
Вот на таком мнимо-фантастическом нарушении закона сохранения масс и энергии основана и моя собственная деятельность, и мой призыв к писателям всего мира»
«Главный ключ нашего бытия или небытия - в каждом отдельном человеческом сердце, в его предпочтении реального Добра или Зла».