Эпилог Парадокса или «Острый суп из молитвы и боли»
Удар. Скрежет металла и звук бьющегося стекла. Боль. Я совсем не ожидал такого поворота сюжета. Человек корчится от боли в искореженном автомобиле, его зажало, он еще не понимает, что именно произошло и его нога все еще продолжает жать на педаль газа, как будто что-то еще можно изменить. Я был уверен в своей готовности ко всему, когда согласился на инициацию и дальнейшее участие в ритуале, однако, как оказалось, я был не готов к тому, что я в итоге окажусь в теле человека. Виданное ли дело, чтобы ключевой участник магического действа, которое должно было изменить всю суть существования мира, оказался в итоге в теле уже живущего человека, да еще и в ситуации, которую никак нельзя отнести к чему-либо сверхъестественному.
Главное чему меня научила жизнь до текущего момента - это сохранять хотя бы видимое спокойствие. Это же, судя по всему, умеет и, я даже не знаю, как его можно назвать, может быть одна из моих проекций. Ему за тридцать, крепкое телосложение, волосы уже начали седеть, ошарашенные серые глаза. Он пытается прийти в себя после удара и взять под контроль происходящее.
Бедро зажато, боль, необходимо попытаться выбраться из металлического плена самостоятельно, левая рука подводит и лишь демонстрирует попытки помочь. Я со страхом осознаю, что это мои мысли, и чувствую, как знание того, что я настоящий - это уже не я текущий, покидает меня. Мое прошлое я перестает существовать.
Я рычу, с усилием выдирая себя из покореженного водительского сиденья. Навстречу протягиваются руки, мне помогают выбраться. - Стоять можешь? - Попробую. Нет, не смог, нога безвольно подогнулась, причинив при этом дикую боль. - Да, это все. - Клади его на заднее сиденье.
Приехала скорая помощь. Меня пытаются водрузить на носилки, и, исходя из того как это неумело пытаются сделать, мое угасающее прошлое я понимает, что это происходит в России, что нет никакой гарантии того, что мне помогут, и что приезд скорой помощи - это еще не факт моего спасения. Как я это понял? - По пугающему сочетанию эмоций жалости и растерянности в глазах приехавших людей в белых халатах. Невольно вспомнился эпизод из фильма про войну, когда медсестра смотрит на умирающего солдата, смачивая его лоб мокрой тряпицей, а он, то стонет, то пытается вырваться из плена забытья, судорожно хватает ее руку и начинает в горячке что-то говорить. «Потерпи родной, потерпи, все будет хорошо» - говорит медсестра солдату, и в глазах у нее такое же сочетание тех же самых эмоций. Смачивать лоб мокрой тряпицей, понимая, что по тем или иным причинам ты никак не можешь помочь - что может более точно охарактеризовать жизнь в этой стране. Начинаю молиться Богородице.
Каталку завозят в серый и темный больничный коридор ЦГБ № 1 г. Ивантеевки, трясет, место проходящего шока занимает боль. Надо мной склоняется мужчина в белом халате. - Я забираю тебя, да, хорошо? Киваю. Ставлю крюку-закорюку на месте подписи в непонятном больничном документе. Теперь, наверное, меня можно даже не лечить. Мне все равно, я хочу, чтобы все это закончилось. Молюсь.
После нескольких часов лежания в непонятной позе на животе, в которой, как мне кажется, мне не так больно, ко мне подходит другой врач. - Нет, так не пойдет, давай-ка мы тебя переложим. Молчу. Думаю о том, что это, возможно, не самая лучшая мысль. Начали перекладывать, жутко больно, кричу. Остановились. Врач в раздумьи трогает голову рукой. Уходит. Приходит через минут пятнадцать и приносит непонятную железку. Я настороже. Продолжают меня переворачивать, продолжаю кричать от боли. Железка оказалась подставкой под колено и голеностоп, стало легче, жизнь стала приобретать радужные краски, как мало человеку нужно.
В палату входит напуганная женщина. Это, судя по всему, жена этого мужика, ну протекции моей. Он пытается ее приободрить, держится «огурцом» как он сам думает, но он-то еще не отошел от шока. Гудит еще голова, глухо звучат в голове слова молитвы.
Да уж, угораздило меня так вляпаться. Оппонент-то мой никакой c моей точки зрения. Ему тридцать шесть лет и к этому сроку есть у него в наличии жена, сын, куча амбиций, съемная квартира в Москве, однушка в Ростове-на-Дону, доставшаяся после смерти отца, отсутствие денег на счете, ноль видимых перспектив, а теперь еще и этот казус. Еще есть автоматический молитвослов в голове, и вера в свою непостижимую другим индивидуальность и гениальность. Причем, как эта вера сочетается с верой в бога, для меня пока полная загадка. Как у него при всем при этом появились жена и сын - также пока мне не ясно.
После нескольких дней лежания я пребываю в оптимистическом расположении духа, врач заверил меня в том что кости поломались так как нужно и потребуется просто некоторое время для того чтобы они срослись. Я ему верю и пока мою ногу не трогают - я готов любить весь мир. Ключица хрустит как свежевыпавший снег, но если рукой не шевелить - то боли нет.
Снова появляется моя жена Виктория, но уже с нашим другом Вячеславом. У него, у моего видавшего виды текущего воплощения, есть друг и это почему-то меня обнадеживает. Оказывается, что моя ситуация совсем не такова, как мне ее рисовал врач и по мнению Виктории и Вячеслава меня необходимо срочно перевозить в нормальную больницу и как можно быстрее делать операцию. Пытаюсь убеждать себя и их в обратном, но сдаюсь под давлением уговоров и аргументов. Я напуган и огорчен. Я молюсь.
Мои опасения оправдались. Трое небрежно одетых реаниматологов компании «МЕДЭП», почесав свои головы на манер моего псевдолечащего врача, принялись за свою работу. Укол, еще укол, и мне должно было стать комфортно как новорожденному на руках у матери. Этого не произошло. Для того чтобы затонул «Титаник» было достаточно одной ошибки и одного айсберга. Для того чтобы стабильно чувствующий себя больной прибыл в место назначения в шоковом состоянии и c нитевидным пульсом, было достаточно убрать мою ногу с подставки, а также того, что в специализированном реанимационном автомобиле отсутствовал какой-либо намек на средства фиксации поломанных конечностей. Волшебный надувной матрас, который должен был обволакивать тело больного, не помог. Дальнейшие уколы помогали лишь моей голове, я чувствовал, как она надувается и уже предвкушал просмотр мультфильмов в реальном времени. Боль, молитва и мат - самое емкое описание этой поездки. Эх, Россея - вся соль твоя в этих трех понятийных формах.
МЕДЭП - мы несем боль и страдания, которые вы не в состоянии нести сами!
К концу поездки разум мой разбушевался не на шутку. Я чувствовал вражеский заговор против себя. Я чувствовал его в каждой кочке, которую преодолевала машина и в каждом взгляде сопровождающих меня реаниматологов. Нелепо конечно, но даже в поведении моей супруги я видел преступную безалаберность, о чем я агрессивно и поведал ей по факту моего прибытию в место назначения. Так в очередной раз я мог обидеть человека, без которого я вполне мог остаться инвалидом, до конца веруя при этом в то, что мое выздоровление это лишь вопрос времени. Встречающая меня бригада врачей подарила мне первый луч оптимизма. Мою ногу не трогали, мне добавили пару уколов, дали подышать сладким газом и повезли на КТ.
Первая ночь в реанимации не предвещала ничего плохого. День начался вполне комфортно, меня продолжили готовить к операции. Потом была сама операция, о которой я ничего не помню, так как, видя мои по-коровьи напуганные глаза, меня решили погрузить в сон. Потом я снова очнулся в реанимации.
Ощущение было такое, как будто мое тело в районе таза положили на острые стержни типа строительной арматуры, которые уже прокололи толстый слой плотной ваты и теперь медленно погружались в мясо. Поразмышляв, я решил, что это те самые имплантаты, которыми я должен был быть теперь начинен, и принял решение не воспринимать их как инородные тела. Так, медленно и размерено дыша, я осознанно впускал в себя эти острые стержни и тело мое опускалось вниз по ним. Через несколько часов я, как мне показалось, достиг той промежуточной стадии просветления, когда боль перестает быть болью, потому что кроме боли нет ничего. Вслед за этим пришло ощущение спокойствия и я заснул. Проснулся я от ощущения того, как будто в районе крестца прорвало маленькую дамбу, и из нее вырвался поток воды, уносящий боль прочь. Боль ушла.
Следующий день прошел в неопределенности относительно моей дальнейшей судьбы, наступил вечер, а за ним и ночь. Я уже и не помню, сколько всего было вечеров и ночей. Одно я могу сказать точно - та последняя ночь, которую я провел в реанимации, может быть стерта из моей памяти только усилием воли.
Вошедшая в палату медсестра направляется к моей кровати. В руках у нее несколько шприцов - это стандартная вечерняя процедура. Она нервничает, у нее дрожат руки, причем дрожат так, что при попытке ввести мне один из растворов у нее в руках ломается шприц и вся жидкость вытекает на пол. В тот момент мне показалось, что она сделала это специально, возможно посчитала, что это мне может навредить и попросту пожалела меня. Она уходит и я должен заснуть, однако, не смотря на то, что я чувствую влияние снотворного, заснуть у меня не получается. Проходит некоторое время и в палату вкатывают нового пациента, это девушка и она жалуется на сильные головные боли. С ее приезда и начинаются события, которые непонятны мне до сих пор.
Бригада скорой помощи, которая привезла девушку, судя по всему, привезла не только ее. Чувствуется нарастающее праздничное возбуждение сотрудников отделения реанимации. У них поздний дружеский ужин, на который собрался дополнительный контингент реаниматологов. По палатам начинают ходить группы врачей, которые делают дополнительные уколы с обезболивающим и снотворным. Мне уколы не делают, у меня и так по моим ощущениям снова пухнет голова, и я делаю вид что сплю.
Входят двое. - Голова у нее продолжает болеть. - Да я сейчас ей в голову укол сделаю, и все нормально будет. Уходят. Через несколько минут входит один и, наверное, делает укол. - Сейчас пройдет. Уходит.
Нарастает шум. Смех. Беготня. Я слушаю. Со слов персонала помимо ужина привезли медикаменты, перевязочные средства и кровь. Теперь необходимо все подсчитать и разложить, возможно, что на это уйдет вся ночь. Теперь понятно, почему пациентов ускоренно и настоятельно погружали в сон.
Девушка снова зовет врачей, у нее продолжает болеть голова. Снова те двое. - Болит? - Да. - Сейчас придумаем что-нибудь. Продолжают разговор между собой. - Не понимаю, почему не действует. - Да давай уколим вот это - называют наименование лекарства, которое я не запомнил. - Ну, не знаю, разве что на крайняк. Уходят. Возвращаются. Делают укол. Потом еще раз повторно через некоторое время.
В этот же момент открывается дверь. - В такой-то, называют номер палаты, дедушке совсем плохо стало. Забегали. Двери захлопали с двойной частотой. Голова гудит. Надо бы поспать все-таки. Засыпаю.
Просыпаюсь от шума и от ощущения дурноты. Наверное, еще ночь. В палате двое медсестер. Одна видя, что я проснулся, бросается ко мне со шприцом, который почему-то был у нее наготове. - Мне ничего не надо! - Все нормально, я ничего не делаю, тебе надо поспать. Невзирая на мои протесты, все-таки вливает в меня несколько кубиков чего-то вонючего. Мне очень плохо, такое ощущение, как будто я задыхаюсь, а сердце начинает останавливаться. Начинаю дышать ртом, стараясь делать это незаметно, чтобы медсестры были уверены в том, что я сплю. Еще один укол мне точно не выдержать. Мне страшно. Я молюсь. Так продолжается до утра. Под утро понимаю, что мог умереть, но остался жив, успокаиваюсь и засыпаю.
Пришла моя жена Виктория. Сегодня меня должны перевести в стационар, но решение пока не принято из-за каких-то «подводных камней» - и здесь политика. Никогда бы не подумал о том, что даже в этом состоянии я могу быть объектом какой-то игры. Первый раз я плачу. - Забери меня отсюда, иначе я могу не дожить до завтра.
Я в стационаре. Здесь есть окна, телевизор, и всего лишь один сосед, который может выйти, когда я хожу под себя. Я счастлив! Я верю в то, что все будет хорошо! Я верю, и я молюсь об этом.
Дни шли своей чередой. Каждый день ко мне приходила Виктория и рассказывала о том, как мне помогли и продолжают помогать теперь уже и мои друзья. Я бы никогда не подумал, что у моей проекции может быть так много друзей. Возможно, я относился к этому человеку чересчур предвзято. Наверное, он не зря продолжает жить раз это важно не только ему одному. Самое же главное заключается в том, что я понял одну важную истину, которую я бы никогда не постиг, если бы «Парадокс» остался тем, кем он являлся ранее. Истина эта заключается в том, что любая жизнь возможна лишь тогда, когда она пересекается, взаимодействует и комбинируется с другими жизнями.
Что до моей жизни человека, то я безмерно благодарен моей жене, моим друзьям, и всем людям, которые спасли мою жизнь и помогли мне стать на путь выздоровления. Друзья мои, мои родные и близкие люди, я счастлив, что вы есть в моей жизни!
Главное чему меня научила жизнь до текущего момента - это сохранять хотя бы видимое спокойствие. Это же, судя по всему, умеет и, я даже не знаю, как его можно назвать, может быть одна из моих проекций. Ему за тридцать, крепкое телосложение, волосы уже начали седеть, ошарашенные серые глаза. Он пытается прийти в себя после удара и взять под контроль происходящее.
Бедро зажато, боль, необходимо попытаться выбраться из металлического плена самостоятельно, левая рука подводит и лишь демонстрирует попытки помочь. Я со страхом осознаю, что это мои мысли, и чувствую, как знание того, что я настоящий - это уже не я текущий, покидает меня. Мое прошлое я перестает существовать.
Я рычу, с усилием выдирая себя из покореженного водительского сиденья. Навстречу протягиваются руки, мне помогают выбраться. - Стоять можешь? - Попробую. Нет, не смог, нога безвольно подогнулась, причинив при этом дикую боль. - Да, это все. - Клади его на заднее сиденье.
Приехала скорая помощь. Меня пытаются водрузить на носилки, и, исходя из того как это неумело пытаются сделать, мое угасающее прошлое я понимает, что это происходит в России, что нет никакой гарантии того, что мне помогут, и что приезд скорой помощи - это еще не факт моего спасения. Как я это понял? - По пугающему сочетанию эмоций жалости и растерянности в глазах приехавших людей в белых халатах. Невольно вспомнился эпизод из фильма про войну, когда медсестра смотрит на умирающего солдата, смачивая его лоб мокрой тряпицей, а он, то стонет, то пытается вырваться из плена забытья, судорожно хватает ее руку и начинает в горячке что-то говорить. «Потерпи родной, потерпи, все будет хорошо» - говорит медсестра солдату, и в глазах у нее такое же сочетание тех же самых эмоций. Смачивать лоб мокрой тряпицей, понимая, что по тем или иным причинам ты никак не можешь помочь - что может более точно охарактеризовать жизнь в этой стране. Начинаю молиться Богородице.
Каталку завозят в серый и темный больничный коридор ЦГБ № 1 г. Ивантеевки, трясет, место проходящего шока занимает боль. Надо мной склоняется мужчина в белом халате. - Я забираю тебя, да, хорошо? Киваю. Ставлю крюку-закорюку на месте подписи в непонятном больничном документе. Теперь, наверное, меня можно даже не лечить. Мне все равно, я хочу, чтобы все это закончилось. Молюсь.
После нескольких часов лежания в непонятной позе на животе, в которой, как мне кажется, мне не так больно, ко мне подходит другой врач. - Нет, так не пойдет, давай-ка мы тебя переложим. Молчу. Думаю о том, что это, возможно, не самая лучшая мысль. Начали перекладывать, жутко больно, кричу. Остановились. Врач в раздумьи трогает голову рукой. Уходит. Приходит через минут пятнадцать и приносит непонятную железку. Я настороже. Продолжают меня переворачивать, продолжаю кричать от боли. Железка оказалась подставкой под колено и голеностоп, стало легче, жизнь стала приобретать радужные краски, как мало человеку нужно.
В палату входит напуганная женщина. Это, судя по всему, жена этого мужика, ну протекции моей. Он пытается ее приободрить, держится «огурцом» как он сам думает, но он-то еще не отошел от шока. Гудит еще голова, глухо звучат в голове слова молитвы.
Да уж, угораздило меня так вляпаться. Оппонент-то мой никакой c моей точки зрения. Ему тридцать шесть лет и к этому сроку есть у него в наличии жена, сын, куча амбиций, съемная квартира в Москве, однушка в Ростове-на-Дону, доставшаяся после смерти отца, отсутствие денег на счете, ноль видимых перспектив, а теперь еще и этот казус. Еще есть автоматический молитвослов в голове, и вера в свою непостижимую другим индивидуальность и гениальность. Причем, как эта вера сочетается с верой в бога, для меня пока полная загадка. Как у него при всем при этом появились жена и сын - также пока мне не ясно.
После нескольких дней лежания я пребываю в оптимистическом расположении духа, врач заверил меня в том что кости поломались так как нужно и потребуется просто некоторое время для того чтобы они срослись. Я ему верю и пока мою ногу не трогают - я готов любить весь мир. Ключица хрустит как свежевыпавший снег, но если рукой не шевелить - то боли нет.
Снова появляется моя жена Виктория, но уже с нашим другом Вячеславом. У него, у моего видавшего виды текущего воплощения, есть друг и это почему-то меня обнадеживает. Оказывается, что моя ситуация совсем не такова, как мне ее рисовал врач и по мнению Виктории и Вячеслава меня необходимо срочно перевозить в нормальную больницу и как можно быстрее делать операцию. Пытаюсь убеждать себя и их в обратном, но сдаюсь под давлением уговоров и аргументов. Я напуган и огорчен. Я молюсь.
Мои опасения оправдались. Трое небрежно одетых реаниматологов компании «МЕДЭП», почесав свои головы на манер моего псевдолечащего врача, принялись за свою работу. Укол, еще укол, и мне должно было стать комфортно как новорожденному на руках у матери. Этого не произошло. Для того чтобы затонул «Титаник» было достаточно одной ошибки и одного айсберга. Для того чтобы стабильно чувствующий себя больной прибыл в место назначения в шоковом состоянии и c нитевидным пульсом, было достаточно убрать мою ногу с подставки, а также того, что в специализированном реанимационном автомобиле отсутствовал какой-либо намек на средства фиксации поломанных конечностей. Волшебный надувной матрас, который должен был обволакивать тело больного, не помог. Дальнейшие уколы помогали лишь моей голове, я чувствовал, как она надувается и уже предвкушал просмотр мультфильмов в реальном времени. Боль, молитва и мат - самое емкое описание этой поездки. Эх, Россея - вся соль твоя в этих трех понятийных формах.
МЕДЭП - мы несем боль и страдания, которые вы не в состоянии нести сами!
К концу поездки разум мой разбушевался не на шутку. Я чувствовал вражеский заговор против себя. Я чувствовал его в каждой кочке, которую преодолевала машина и в каждом взгляде сопровождающих меня реаниматологов. Нелепо конечно, но даже в поведении моей супруги я видел преступную безалаберность, о чем я агрессивно и поведал ей по факту моего прибытию в место назначения. Так в очередной раз я мог обидеть человека, без которого я вполне мог остаться инвалидом, до конца веруя при этом в то, что мое выздоровление это лишь вопрос времени. Встречающая меня бригада врачей подарила мне первый луч оптимизма. Мою ногу не трогали, мне добавили пару уколов, дали подышать сладким газом и повезли на КТ.
Первая ночь в реанимации не предвещала ничего плохого. День начался вполне комфортно, меня продолжили готовить к операции. Потом была сама операция, о которой я ничего не помню, так как, видя мои по-коровьи напуганные глаза, меня решили погрузить в сон. Потом я снова очнулся в реанимации.
Ощущение было такое, как будто мое тело в районе таза положили на острые стержни типа строительной арматуры, которые уже прокололи толстый слой плотной ваты и теперь медленно погружались в мясо. Поразмышляв, я решил, что это те самые имплантаты, которыми я должен был быть теперь начинен, и принял решение не воспринимать их как инородные тела. Так, медленно и размерено дыша, я осознанно впускал в себя эти острые стержни и тело мое опускалось вниз по ним. Через несколько часов я, как мне показалось, достиг той промежуточной стадии просветления, когда боль перестает быть болью, потому что кроме боли нет ничего. Вслед за этим пришло ощущение спокойствия и я заснул. Проснулся я от ощущения того, как будто в районе крестца прорвало маленькую дамбу, и из нее вырвался поток воды, уносящий боль прочь. Боль ушла.
Следующий день прошел в неопределенности относительно моей дальнейшей судьбы, наступил вечер, а за ним и ночь. Я уже и не помню, сколько всего было вечеров и ночей. Одно я могу сказать точно - та последняя ночь, которую я провел в реанимации, может быть стерта из моей памяти только усилием воли.
Вошедшая в палату медсестра направляется к моей кровати. В руках у нее несколько шприцов - это стандартная вечерняя процедура. Она нервничает, у нее дрожат руки, причем дрожат так, что при попытке ввести мне один из растворов у нее в руках ломается шприц и вся жидкость вытекает на пол. В тот момент мне показалось, что она сделала это специально, возможно посчитала, что это мне может навредить и попросту пожалела меня. Она уходит и я должен заснуть, однако, не смотря на то, что я чувствую влияние снотворного, заснуть у меня не получается. Проходит некоторое время и в палату вкатывают нового пациента, это девушка и она жалуется на сильные головные боли. С ее приезда и начинаются события, которые непонятны мне до сих пор.
Бригада скорой помощи, которая привезла девушку, судя по всему, привезла не только ее. Чувствуется нарастающее праздничное возбуждение сотрудников отделения реанимации. У них поздний дружеский ужин, на который собрался дополнительный контингент реаниматологов. По палатам начинают ходить группы врачей, которые делают дополнительные уколы с обезболивающим и снотворным. Мне уколы не делают, у меня и так по моим ощущениям снова пухнет голова, и я делаю вид что сплю.
Входят двое. - Голова у нее продолжает болеть. - Да я сейчас ей в голову укол сделаю, и все нормально будет. Уходят. Через несколько минут входит один и, наверное, делает укол. - Сейчас пройдет. Уходит.
Нарастает шум. Смех. Беготня. Я слушаю. Со слов персонала помимо ужина привезли медикаменты, перевязочные средства и кровь. Теперь необходимо все подсчитать и разложить, возможно, что на это уйдет вся ночь. Теперь понятно, почему пациентов ускоренно и настоятельно погружали в сон.
Девушка снова зовет врачей, у нее продолжает болеть голова. Снова те двое. - Болит? - Да. - Сейчас придумаем что-нибудь. Продолжают разговор между собой. - Не понимаю, почему не действует. - Да давай уколим вот это - называют наименование лекарства, которое я не запомнил. - Ну, не знаю, разве что на крайняк. Уходят. Возвращаются. Делают укол. Потом еще раз повторно через некоторое время.
В этот же момент открывается дверь. - В такой-то, называют номер палаты, дедушке совсем плохо стало. Забегали. Двери захлопали с двойной частотой. Голова гудит. Надо бы поспать все-таки. Засыпаю.
Просыпаюсь от шума и от ощущения дурноты. Наверное, еще ночь. В палате двое медсестер. Одна видя, что я проснулся, бросается ко мне со шприцом, который почему-то был у нее наготове. - Мне ничего не надо! - Все нормально, я ничего не делаю, тебе надо поспать. Невзирая на мои протесты, все-таки вливает в меня несколько кубиков чего-то вонючего. Мне очень плохо, такое ощущение, как будто я задыхаюсь, а сердце начинает останавливаться. Начинаю дышать ртом, стараясь делать это незаметно, чтобы медсестры были уверены в том, что я сплю. Еще один укол мне точно не выдержать. Мне страшно. Я молюсь. Так продолжается до утра. Под утро понимаю, что мог умереть, но остался жив, успокаиваюсь и засыпаю.
Пришла моя жена Виктория. Сегодня меня должны перевести в стационар, но решение пока не принято из-за каких-то «подводных камней» - и здесь политика. Никогда бы не подумал о том, что даже в этом состоянии я могу быть объектом какой-то игры. Первый раз я плачу. - Забери меня отсюда, иначе я могу не дожить до завтра.
Я в стационаре. Здесь есть окна, телевизор, и всего лишь один сосед, который может выйти, когда я хожу под себя. Я счастлив! Я верю в то, что все будет хорошо! Я верю, и я молюсь об этом.
Дни шли своей чередой. Каждый день ко мне приходила Виктория и рассказывала о том, как мне помогли и продолжают помогать теперь уже и мои друзья. Я бы никогда не подумал, что у моей проекции может быть так много друзей. Возможно, я относился к этому человеку чересчур предвзято. Наверное, он не зря продолжает жить раз это важно не только ему одному. Самое же главное заключается в том, что я понял одну важную истину, которую я бы никогда не постиг, если бы «Парадокс» остался тем, кем он являлся ранее. Истина эта заключается в том, что любая жизнь возможна лишь тогда, когда она пересекается, взаимодействует и комбинируется с другими жизнями.
Что до моей жизни человека, то я безмерно благодарен моей жене, моим друзьям, и всем людям, которые спасли мою жизнь и помогли мне стать на путь выздоровления. Друзья мои, мои родные и близкие люди, я счастлив, что вы есть в моей жизни!