Тенденции

[anti_pov]

Ранним февральским утром раздался звонок, и суетливый голос дачного сторожа сообщил, что в наш дом было проникновение. Ни свет, ни заря я поехал на дачу. Выпал пушистый снег, деревья, как положено в таких случаях, одели шубы и шапки. Я сидел в электричке умиротворенный, как даун: утро, кругом красота, через мутное небо пробивается жизнеутверждающее солнце - ах. В кои веки я бы поехал зимой на дачу? Ни в кои.


То ли жить стало лучше, то ли я стал веселее: ну покрали, допустим, телевизор тайваньской сборки - так у него уже цвет начал чего-то того; допустим, инструменты - электролобзик, дрель, болгарку, - да, это жалко, но, если честно, есть у меня и вторая дрель, и второй лобзик; ну, унесли магнитофончик - да и бог-то с ним, с пластмассовым; ну, вертушку «Hi-Fi» - так «винил» я весь раздарил, и вертушка это уже декорация. Электрочайник? О, не смешите. На даче, конечно, много книг, в основном, советское или детективы, впрочем, есть и Набоковы. Но, во-первых, вряд ли станут красть книги, во-вторых, почти всего Набокова я прочел (кое-что оставил для десертов), в-третьих - пошел, да и купил Набокова, сколько влезет. Все-таки, жить стало лучше. Да и я стал веселее.

Реальность разошлась с моими предположениями и оказалась неожиданной.

Ничего из «моего списка» не взяли. Воры, вызывающе курившие сигареты «More», взяли только фарфоровые статуэтки (пустяшные, но, поскольку они произведены до 1958 года, то попадают в категорию «антиквариат») и две картины. Одна картина рубежа 19-20 века, не плохая, но валютной ценности не представляющая (300-500 $), другая картина - начала 21 века, то есть моя. Картина небольшая, скорее, эскиз, смешанная техника - у меня остался ее крупногабаритный повтор маслом*. Зато не взяли две картины моего приятеля, «авангардные», но с хорошим вкусом. Их утрата породила бы во мне специфические думы, поскольку приятель двадцать лет назад покончил жизнь. Талантливый был и архитектор, и художник. Впрочем, за эстетические предпочтения я безобразникам этим даже выбитое стекло простил.

*



Однако кое-что меня заинтересовало: дом у нас на двоих с дядей, а дядя, мой ровесник, олигарх местного розлива. Так его стеклопакеты не разбиты (пожалели?).

Кое-кто из моих друзей высказал предположение, что весь антураж кражи был создан с целью увести майора Пронина от главной версии - кражи одной (моей!) картины**. (Спасибо, друзья). Мне же версия показалась вычурной, хотя похищают мои картины не первый, не второй, не третий раз, и пышный титул самого воруемого художника России я ношу по праву.

(**Удивительно, но уже в марте похититель был пойман. Еще удивительнее то, что шел он все-таки по наводке и даже со схемой в руках).

А самая крупная кража моих картин была 12 лет назад, в достаточной мере засвечивалась в СМИ, но раскрыта не была. Хотя опера работу провели быстро и результативно, серьезные зацепки были, казалось, вот оно, вот-вот, но все решительно потухло в следственном отделе: следователь сходу назвал это дело висяком и, вызвав свидетелей для опроса, сам даже не пришел. Такой интересный следователь. Все мои попытки по разным каналам подтолкнуть следствие, тоже оказались тщетными.

…Кое-какие мысли о российском артбизнесе я излагал уже тогда, 12 лет назад в трагическом интервью, а последнее время поползли характерные новости с мировых аукционов, и новости эти созвучны тогдашним моим высказываниям. К тем высказываниям сейчас я бы добавил императива и определенности: Россия является главным хранителем мировых культурных традиций.

На аукционах 2007 года картины Айвазовского, Боголюбова, Семирадского, Виноградова и какого-то грузинского символиста Ладо Гудиашвили были проданы, в среднем, по миллиону долларов. Особенно радует (меня) интерес к таким художникам «второго ряда», как Боголюбов и Виноградов, поскольку во «второй ряд» их воткнули искусствоведы-снобы, а им про этот ряд когда-то на лекции говорил докладчик партийного вида, то и дело заглядывая в конспект. П.Кончаловский ушел - за $ 1,8 млн., Б.Кустодиев - за $ 3,2 млн., А.Лентулов - за $ 3,5 млн., Н.Рерих - за $ 3,6 млн., К.Маковский - за $ 4,2 млн. Пройдена ценовая планка в $ 6 млн. (6,2) на русскую картину. (Филонова, впрочем, с торгов сняли).

Короче, нашел я ту газету 12-летней давности и стал перечитывать.

ПРОЩЕ УКРАСТЬ, ЧЕМ УВАЖАТЬ СЕБЯ («Северная столица» 21.03.1996)

В январе этого года украдено 17 картин из мастерской Евгения Антипова - художника, чьи работы вошли в антологию «Три века русской жи­вописи» в одном ряду с работами великих русских живописцев.

Корреспондент: По какому принципу были похищены картины?

Евгений Антипов: Принцип отбора был. Бра­ли средний формат: натюр­морт, пейзаж, портрет. Я сам пробовал отследить принцип этой селекции, а когда отследил, даже восхитился. Во-первых, работы, действительно отбирали - незаконченная картина была отставлена в сторонку, но то, что она не закончена, это еще понять нужно. Во-вторых, взяли портреты, которые «звучат» внеконтекстуально: потрет «конкретного человека» у себя в коттедже не повесишь, другое дело, портрет «отвлеченный». Не взя­ли портреты людей с мировым именем. Скажу без ложной скромности, автопортреты тоже не взя­ли.

К. - Вас не удивило, что взяли только картины?

Е.А. - Удивило. Я и следователю говорил, что время красть со­временников, вроде, не наста­ло. Впрочем, у Пятахина, это известный художник, тоже взламывали мастерскую. Было это после шум­ной выставки на Охте. Тогда украли только две картины. Стало быть, я превзошел учителя в 8,5 раз.

К. - Как отнеслась милиция к хищению?

Е.А. - С пониманием - от дежур­ного до начальника отделения; расследует районный угро­зыск, расследует 7 отдел (по культурным ценностям), расследует Главк. Дело стоит на контроле министра юстиции: кража-то получилась «в особо крупных размерах». Правда, в следст­венном отделе товарищ Степа­нов смотрит с усталой улыб­кой, сдерживая зевоту. Пони­маю, украли бы японский теле­визор, а то - картины. Впрочем, были и странности. В одной газете появилась заметка с ехидным названием «Рафаэль из Кузьмолова». За «Рафаэля» спасибо, за красочное описание «моего загородного дома» тоже, но суть заметки довольно оригинальная. По мнению анонимного корреспондента, а заметка была без подписи, я должен радоваться таким поворотам судьбы. Еще был телефонный звонок от братвы, от доверенного лица одного известного авторитета - с предложением помощи. Я, естественно, покорнейше поблагодарил.

К. - Почему Вы не склонны продавать свои картины?

Е.А. - Не то что бы я не продаю картины. Продаю, просто это не цель. Канары, омары, двухмест­ные «Ягуары» - это здорово, но художник - это картины. У ме­ня много старых друзей из «но­вых». Люди неглупые, они го­ворят так: тебе хорошо, Евге­ний, перед тобой палитра и весь мир, а у нас ничего теперь нет, только деньги. Звучит, как анекдот. Но большие день­ги, как правило, сильнее чело­века. Поэтому и в покупателе мне интересны не ассигнации, а мотивации - почему он хочет купить мою работу? Любит «добротный товар», или мы близки по духу? А ни с какими американскими посредниками даже не встречаюсь и друзьям не советую.

К. - Вы хотите сказать, что выше таких пустяков, как признание и деньги?

Е.А. - Признание и деньги любому артисту нуж­ны, но не любой ценой. Про­фессионал должен уважать се­бя и, что важнее, свой труд. Потому что за этим стоят учи­теля, среда, культурная генетика. Помню, по ТВ художник позвал Невзорова и сжег перед ним свои картины: не покупают мол. Вот и ответ; что же это за картины, ес­ли и сжечь не жаль. В застой, желая понравиться, рисовали Ленина; в перестройку, желая понравиться, рисовали Ленина. А где же так называе­мый внутренний мир? На одном официальном мероприя­тии Тонино Гуэрра цокает языком перед моими картина­ми: да - техника, да - професси­онализм. А потом приводит в пример Пикассо, как образец революционности и творческо­го озарения. Не спеша, отвечаю Тонине: «Надеюсь, в конце жизни мне не придется, как Пикассо покупать свои наибо­лее озаренные работы, чтобы уничтожить». Ведь, если присмот­реться, 80% в революционнос­ти - сублимация мании вели­чия, откровенной психопатологии или примитивного желания про­дать.

К. - Вы упомянули о своем учителе Пятахине.

Е.А. - Да. Учитель, и не только мой. Педагог с системой и ста­жем, идейный лидер группы «Основа». С группой тоже все время интересное происходит. Люди в ней мирные, даже тихие, но вокруг группы все время какие-то скандалы: то кражи, то из Союза художников исключат, причем, оптом. Была выставка «Основы» в Сингапуре, ее организовал мой старый друг, директор пароходства. Опять скандальчик. Оказывается, Москва тоже собралась для братьев наших сингапурчан открыть русскую (и вообще европейскую) живопись, событие историческое, а тут уже из какого-то Петербурга какая-то «Основа». Выставка все-таки прошла, прошла первой, все как положено, в Центре искусств. Только допуск туда был ограничен - только для избранных, дабы не усугублять дипломатический конфликт.

К. - Возрос ли Ваш статус, после выхода альбома «Три века русской живописи», куда вклю­чены и Ваши работы?

Е.А. - Когда вышел альбом, я посмотрел в зеркало - внешне ничего не изменилось. Правда, после выхода альбома - а многих народных и заслуженных туда не включили, - я не прошел ни одного выставкома в рамках Союза. Есть ли здесь прямая корреляция? Похоже, есть. Но то, что хищение картин связано с альбомом - наверняка. Кстати, воруют и сам альбом: со склада похищено какое-то фургонное число экземпляров, похищены рабочие материалы. И я не удивлюсь, если где-нибудь в Милане альбом выйдет пират­ским тиражом***.

(*** Действительно, пиратский тираж был выпущен).

К. - Несколько лет назад Вы были в Америке. Для россиян пока это в новинку. Какие впечатления? Были предложения?

Е.А. - Были: остаться. Остаться на год, на полгода. Были предложения от Алекса Оронова, а это система галерей Нахамкина. Судя по нарисованным перспективам, через год-два я бы стал миллионером. Это и насторожило. Я занялся необременительным мониторингом, походил по галереям - да, с такой живописью можно стать миллионером, если галерея выполнит условия договоренности. А в этой связи мне многое рассказали. Можно иметь дело с галереями, где нарушать договоренность не принято, но там свои правила - надо пройти путь инициации, войти в систему и, в конечном счете, стать человеком очень зависимым. И чем больше успех, тем больше зависимость. В этом смысле художник в СССР, член Союза, конечно, чувствовал себя комфортней. Поскольку в Нью-Йорке проживал я в центре Манхеттена, практически на Бродвее - а это важно до ужаса, - знакомой моих знакомых и, соответственно, моей знакомой оказалась Элеанор Сейр. Старушка, искусствовед с мировым именем, возглавляет отдел в бостонском музее изобразительных искусств, один из ведущих специалистов по Гойе. Если бы я проживал на Брайтоне, что тоже здорово - океан! - старушка с мировым именем никогда бы не стала моей знакомой, будь я хоть Леонардо да Винчи. И вот эта старушка, милый, кстати, человек, дает однажды мне телефон какого-то крупного галериста, с которым она переговорила. Все присутствовавшие побледнели. Я поблагодарил, извинился, картин все равно у меня с собой нет, в планах у меня была организация выставки группы «Основа», а продавать я вообще ничего не собирался. Все присутствовавшие побагровели. Американцы такого всю жизнь ждут, фильмы про это снимают, а я приехал тут, видите ли, из какой-то Сибири, хожу в валенках, блаженно улыбаюсь. Раньше, когда я слышал фразу, что мы с американцами разные люди, я соглашался, не подозревая, насколько разные. Не удивлюсь, если я, как Штирлиц, стану у них персонажем былин и анекдотов. Перед отъездом мне что-то говорили про следующий раз, а я возьми, да заяви, что в следующий раз мы сюда на танках приедем. И по их лицам понял, что святыми вещами не шутят.

Именно там, в Америке, мне стало очевидным, что в России решается что-то крайне важное для эволюции. И вопрос куль­туры на этих весах далеко не последний. В Риме не знают Спартака, гарвардский бака­лавр не слышал про Диогена... Не воровать друг у друга надо, а выходить на мировую арену. Заказчик, тот, что картины умыкнул, уважать себя дол­жен. Что же он так и будет по чужим карманам? Если в фи­нансовом смысле он действи­тельно чего-то стоит, мог бы и в истории остаться, как Ма­монтов или Морозов. Мировой артрынок-то пуст, а у нас ог­ромнейший потенциал. Огромнейший. Остает­ся пустяк - научиться уважать себя.