Филологическое матримониальное)
Навалило снегу - до крайней Тулы!
А на днях ко мне намело Катулла.
Он, болезный, плюхнулся мимо стула,
был измучен и удручен,
говорил: «Послушай, какое дело:
Passer mortuus est meae puellae,
Passer, deliciae meae puellae…-
Ну а я-то, а я при чем?»
Я чайку на кухне сообразила,
но поэт не пил и глядел уныло.
Говорил, что милая изменила,
что ни совести, ни стыда,
говорил: «Совсем расшалились нервы:
До того люблю - придушил бы стерву.
Не беда, что я у нее не первый:
Не последний - вот в чем беда!»
Поняла я с ходу, что дело худо,
говорю: «Послал бы ее…послушай,
поселись поближе, возьмись-ка лучше
за родной Геликонский гуж,
потому как бабы у нас не хуже.
А в четверг Вергилий зайдет на ужин -
будет выть про битвы и ныть про мужа
(если только позволит муж)».
Только тут Катулла как ветром сдуло:
То ли зря я мужа упомянула,
То ли тень Вергилиева мелькнула
неэпически перед ним?
Облачен в диванное покрывало,
он смотался, словно и не бывало,
в направленьи Киевского вокзала
поджидать электричку в Рим.
Навалило снегу снаружи добро!
Поднялась я с рожею дуже храброй,
отложила книжку, взялась за швабру:
разобрали совесть и стыд,
потому - в прихожей пора прибраться,
а не то припрется какой Гораций…
Ради мужа можно б и не стараться,
Но поэзия не простит.