(no subject)
Старый-старый долгострой, который хочется раскачать на продолжение. Раз уж этот мир вдруг зашевелился.
…Закружила метель, запели ветра - не видно ни звезд, ни огней. Тропинка и та спряталась в снежном кружеве, укрывшись от позднего путника. Мороз, да скрип застывших веток - примерзают лапы к снежному насту, хвост, и тот покрылся инеем и едва не отваливается. Долгая нынче зима, долгая и злая. Похрустывает едва слышно снег, а мне так и чудится клацанье голодной челюсти над ухом, но нет, то лишь воображение, разыгралось сегодня, на сытый-то желудок. Вьюжная ночь, хорошая, ни один охотник из приграничья не рискнет выбраться, ни один человек из дома не высунется - весь лес мой, знай себе беги по своим делам, но, духи всемилостивые, как же холодно! И не видно ничего, что и остается только на нюх надеяться.
Но что это? Что так чернеет на свежем снегу? Неужто двуногий, ай не хорошо как, в такую ночь даже Сама прийти не сможет, куда ей, белой, да в белой метели блудить. Застрянет в приграничье, как пить дать застрянет. Подбегаю поближе, смотрю, принюхиваюсь - живой еще, вот тебе на! Живой, но не борется, встать не пытается, вокруг не смотрит, меня не чует, хотя куда ему, двуногому. Э, нет брат. Нельзя тебя тут оставлять, до утра ты не доживешь, а Белая не придет в метель. К чему нам еще один дикий в приграничье, ведь и так от них житься нет. Подбегаю совсем близко, копаю, лапы сводит, снег забивается между подушечками, шкрябают когти по жёсткой ткани. Ух! Проснулся, да по хребтине мне, еле увернулся. Ну, шевелится, так уже хорошо. Что?! Тфу ты, глупый, кому ты нужен, есть тебя. Вечно так, никакой благодарности. От обиды аж взвыть захотелось. А этот обратно улегся, чтоб его. Ух, если бы не метель, оставил бы я тебя тут, пусть бы Сама разбиралась, а то будто мне больше дела нет, как возиться со всякими. Снова подбираюсь, на этот раз с опаской, трогаю лапой (надо же, теплый, и это на таком-то снегу!) Лежит, не шевелится. Ох, не справлюсь я тут один, истает двуногий. И станет на одного охотника дикого больше, чтоб их всех Белая забрала и не отпускала больше никогда. О, снова шевелится. Глаза открыл, на меня уставился, руками больше не машет. Что, узнал брат? Улыбаюсь во всю пасть, вижу, что впечатлился. То-то же, а то по хребтине сразу. Ну, ничего, проникнись. Уже проникаешься, вижу - страх в глазах метнулся, уважение. Ну хватит, хватит пялиться, шевелись-ка давай, вставай, выведу тебя. Нет, сидит как пенек на опушке, глаза вылупил. Легонько толкаю его лапой - приходит в себя, на четвереньки пытается встать. И то дело. Так уж и быть, выведу тебя до дороги, мне-то тропинка не нужна, и метель не помеха. Ух, неужто ты ползти собрался? Этак мы до утра будем пробираться. Нет, гляжу - встает вроде.
Холодно, лапы сводит. Метель вроде поутихла, звезды в прорехи туч проглядывают. Вон и огоньки видны, тебе, интересно, видны, двуногий? Ага, вижу, быстрее пошел, едва не бежишь, значит, тоже увидел. Ну, я уж дальше не пойду, не обессудь. И так такой крюк из-за тебя намотал. Останавливаюсь, сажусь (а ветер-то не стих, прямо под шкуру пробирает!). Надо же, оглянулся. А я-то думал, что и не заметишь даже. Благодарный значит? Ну что же, благодарный - это хорошо. Запомни эту ночь, накрепко запомни. Еще придет тебе время её вспомнить. Фыркаю, вскакиваю и бегу обратно - уже и до предрассветной поры недолго, а я так след и не нашел, с двуногим провозился.
Добежал до поляны - гляди-ка, Белая. Бродит, ищет. Меня увидела - пальцем грозит. Что мне твои угрозы, я не твой и не был твоим. Двуного ищешь? Где же ты была, когда он чуть не истая? То-то же. А ведь и верно ищет, гляди, как охотница по следу идет. Ох и будет утром в деревне переполох да звон, если уж Сама придет. Она-то никого не щадит, и если уж пришла - одна редко возвращается. Впрочем, мне-то какая печаль, главное, чтоб в приграничье не лезли, а так, глядишь и проживем….
Небо становится серым - вот и до рассвета недалеко, уходить пора - до норы далеко, но и до деревни не близко, авось добегу.
Бегу, и не холодно мне уже. Язык из пасти свешивается - что у твоего пса дворового. Взрывается легкий снег из под быстрых лап. Снег, снег и ночь. Зимой ночи длинные - края не видно, а придет весна, растают снега и вовсе воля закончится - не успеет солнце зайти, как уже новый восход и день начинается. Говорят, уж не знаю, правду ли, что есть края далекие, где зим не бывает. Ночи там темные-темные, и такие же теплые. Кто знает, может и бывают, а может то мечты чьи-то досужие. Да и как тут не мечтать, если либо холодно, либо светло - так всю жизнь и пробегаешь. Вздыхаю. Что-то мысли грустные в голове вертятся, не гоже так, перед сном-то. Наоборот, радоваться надо, двуного раньше Белой нашел, так глядишь, и не будет охоты в этом году - не наберется ей дикая стая. Возвращаюсь, пролажу в нору. Нора у меня добротная, не зря я по осени солому сушил и под землю стаскивал - сухо у меня теперь, тепло. Дворец просто, а не нора. Снаружи притихло все, замерло, вот точно рассвет вот-вот придет. Засыпать надо скорее, а то как солнце увидят - загомонят радостно, расчирикаются, точно и не зима вовсе. Вспоминаю последнюю весну, и вздыхаю - зеленая трава под снегом напоминает о чем-то знакомом, о старом сне, который снится мне до сих пор и почему-то заставляет сердце биться чаще - словно знал о чем-то, а потом забыл. Пытаюсь вспомнить - но это все равно что в стужу морозную на озере до воды тянуться: вроде и рядом - видишь её темную, плещется манит - а лапы снова натыкаются на толстый прозрачный лед - обидно и горько.
От воспоминаний мне делается неуютно, тревожно, вожусь в соломе, никак устроиться не могу - то лапа затечет, то сквознячок по шкуре… Все ленивее, ленивее поворачиваться.. и мысли в голове, неповоротливые такие…засыпаю..
И вижу зеленые травы. Радуюсь - лето. Здесь, в этом сне, не часто лето бывает, зато небо всегда голубое. Не синее, глубокое, темное, но плоское, пронзительное. Туч на нем не видно, даже сизые и серебряные облака растаяли, а звезд все равно нет. Помню - где-то здесь должна быть радуга. Так когда-то бывало в этом сне.
Когда я попал сюда впервые - тут была весна, и зеленая трава, пробивалась из под пушистого ковра снега, а края пропасти связывал мост радуги. В старом сне, правдп, у меня никогда не получалось попасть на эту сторону лога.
Сосны, точно почетный караул стоят у моего края земли и упираются кронами в редкие облака. И если долго смотреть вверх, то кажется, что можно упасть в эту бесконечную глубину - и в этот миг мир лопнет, точно натянутая струна, навсегда разделив снежную землю и холодное весеннее небо. И тогда я вспомню, как оказался здесь. Но деревья, частые, словно стежки умелой мастерицы удерживают две стихии рядом.
Помнится, первый раз меня удивило, что вслед за мной тянется цепочка волчьих следов. Потом же я просто принял правила игры этой сонной реальности, и перестал задумываться о том, почему все происходящее тут вижу глазами зверя. Каждый раз во сне я просто бежал. Бежал вдоль темного провала пропасти, не надеясь, но очень желая найти мост. Радуга, горящая впереди, дразнила, аркой стягивая две скалы. Добежать до нее не получалось - каждый раз, когда мне казалось, что я её настиг, я просыпался. А теперь, просыпаясь, я не помню этих снов. Зато сейчас, пока сплю - я все знаю. И старые сны, и новые, и то, как впервые оказался на этой стороне, где сосны сшивают землю и небо.
В тот раз радуги над пропастью не было. Удивившись, я понял, что в этот раз сон забросил меня не на тот край оврага. Впервые. А теперь я всегда появляюсь лишь здесь.
Этот берег шире и больше - за соснами прячется целый лес, но я туда заглядываю редко - кто знает, что кроется в под его темными кронами. Привычно бегу по поляне, слышу - вода журчит. И сразу узнаю это место. Сейчас вот за тем вот деревом увижу ручей, звонкий такой, игривый. А если за ним побежать - то можно до реки добраться, река тихая, вальяжная. В ней, я видел, живет белый зверь - однажды я долго любовался, глядя как ловко он выпрыгивает из воды, вспорхнув на миг, а после, изящно ныряет обратно, без плеска уходя в воду. Но в этот раз я к зверю не пойду, я почему-то уверен, что мне надо вовсе не к реке. Бегу вдоль ручья, бегу. Лапы мокнут, скользят на песке, но мне от того только весело - даже повизгиваю от удовольствия. Склон все круче, бежать становится все труднее.. Но я чем дальше, тем больше понимаю - мне туда, на пригорок этот, где ручей рождается - очень надо. Зачем - не понятно, но это же сон - во сне так на каждом шагу бывает. А потому не сопротивляюсь, бегу. И вижу - небо вдруг мрачнеет, и откуда-то Сама появляется, по другому берегу скользит. Делает шаг, два, три.. и ручей замедляется, замедляется.. покрывается льдом. Мне уже совсем не весело, холодный песок, льдинки впиваются в лапы, я оскальзываюсь на каждом шагу, но все равно упрямо бегу - вот уже осталось-то совсем чуть-чуть! А Белая смеется. И так жутко мне от того смеха становится, что я спотыкаюсь, кубарем срываюсь в ручей - лапы по льду разъезжаются - а подо льдом вода - плещется, недоступная. А Белая смеяться прекращает, и тишина. Небо вдруг становится привычно-темным, вот только звезд по-прежнему нет. «Зачем» - говорит - «зачем ты его вывел?». И я захлебываюсь лаем, и вижу на горе темную фигуру. Тот самый, двуногий, я его узнаю сразу же. Вот только добежать не успеваю.
И тут просыпаюсь от собственного воя. В норе - темнота и тихо-тихо. Только стук в ушах -сердце как дурное бьется….
Ночь сегодня ясная, ночь сегодня звездная. Светлая такая, каждый куст видно, каждое дерево далекое. Снег скрипит - под лапами твердый наст, дышится легко, Тихо-тихо, ни зверь, ни птица ночи не потревожат. Расстилается под лапами поле, за полем лес расстилается, добегаю, наконец, до места, где двуного вчера нашел. Топчусь, принюхиваюсь - никак разобрать не могу где тропа - за ночь все замело, видно очень Белая злилась. Но тут, точно тут было - вон и метка моя на дереве - старался, когтями драл, чтобы в другой раз легко отыскать. Мечусь от дерева к дереву, все без толку. Расстраиваюсь, фыркаю, и тут внезапно, уже вконец отчаявшись, нахожу тропу. Бегу, снег хрустит, звезды светят над головой и ветер, ветер в спину дует, заигрывает. А след идет, почти не петляет, лишь изредка из лесу выскакивает, да снова назад ныряет. Долго бегу, лапы уже промерзли, но остановиться никак нельзя - чую, цель близко, продолжаю бежать, язык по ветру развесив. До рассвета далеко еще, успею вернуться или укрыться в чужой норе, если что. Не первый раз. И вот, смотрю, впереди селение человеческое, то самое как будто, только огней не видно, и дыма нет - вот уж странность-то где. В деревне непривычно тихо. Озираюсь, принюхиваюсь - ничего подозрительного больше не ощущается.
Странно все это, вот уж странно. Вздыхаю, дальше сегодня не пойду - не успею до рассвета найти - лучше уж пережать. И возвращаться нельзя - далеко от моей норы это место. Придется тут ночлег искать. Отбегаю от деревни, осматриваюсь. Нашел полянку хорошую, и нору там неприметную. Не моя, конечно, роскошная да сухая, но день переждать сгодится. И от деревни достаточно далеко - ни один двуногий не подберется...
***
В ту ночь по всей деревне завыли собаки, жутко, заунывно. Заворочался на печи дед, заворчал, закашлялся. Ясна замерла, сжалась в комочек - от воя точно морозным ветром повеяло, зябко стало да жутко. Вроде и укуталась с головой, а все равно страшно - будто бродит кто-то по двору, да в окна заглядывает, а от взглядов тех ставни инеем покрываются. И так некстати вспомнился рассказ путника недавнего, про пустые вымерзшие деревни, в далеких краях. Тогда посмеялись все, мол, для детишек сказки, чтобы жути нагнать. Возле теплого огня, да в крепкой избе - чего бояться, от кого прятаться? Только старый дед все клюкой грозил, да ругался за то, что Белую к вечеру припоминают, да только весело всем было, радостно и страшно одновременно, будто тайна какая-то за стенами дома укрылась. А пустые деревни.. может где-то и есть, да только вокруг - обычные деревни - ходу до каждой - три дня пути, дороги-паутинки в разные стороны разбегаются, по любой пойди - к людям попадешь. Только зимой охотников нет ходить - только безумцы и бродят. И снова Ясна вспомнила путника - усталого, точно почерневшего всего: сам худющий, глаза запали, а туда же.. «а может он и не выдумывал вовсе» - вдруг подумалось девушке, - «сам то за вечер ни разу не улыбнулся»…
Но по-настоящему ей стало страшно, когда вой умолк, оборвавшись на полузвуке. Тишина стала почти осязаемой - ветер за окном, шорохи мышей в подполе, мурчание кошки - все словно выключилось, утонув в молчании. На миг девушке показалась, что она не слышит даже собственного дыхания. Зато, в темноте вдруг стали различимы предметы, точно укутанные бледной пеленой. Больше всего на свете ей хотелось сейчас укутаться с головой, зажмуриться, закричать.. но вместо этого она поднялась, медленно, как в дурном сне подошла к промерзшему окну (половицы кусают холодом за пятки, но и холод тоже остался за странной пеленой). Сквозь изморозь не видно улицы - лишь только темное небо где-то вдали. Ясна приложила ладошку к стеклу, но, словно и не произошло ничего - узор, написанный метелью на стекле не думал таять. И вновь она почти не ощутила холода..
«Может быть я сплю?» - спросила Ясна сама себя.
А потом, сразу же, увидела сквозь окно, сквозь узоры и толстую шапку снега, лежащую на широком карнизе. Там, во дворе стояла Белая. Неподвижно, точно статуя. И кажется, смотрела насквозь.
Белые кисти рук, с длинными, «паучьими» пальцами. «О чем я думаю, какие руки?» - Ясна одернула сама себя, но отвести взгляд от рук пришедшей не получалось.
Маленькими шагами девушка подходила все ближе. Шаг, еще один.. а потом, она оказалась на улице, стоя на снегу. «Теперь я точно уверена, что сплю. Скорее бы кончился этот сон» - мысли звучали издалека, будто их заглушала тишина, все плотнее сгущавшаяся возле Белой.
Ясна догадалась, что пришедшая ей что-то говорит, но не разобрать сквозь тишину, не угадать. Девушка едва заметно качнула головой, показывая, что не понимает, по-прежнему силясь отвести взгляд от рук пришедшей.
Следующее, что она помнит - это взгляд серых, словно выцветших от вечной стужи глаз, и скорее угаданное, чем услышанное «Ты - это тоже я»…
***
Зря я собак боялся, да двуногих.. промерзла деревня - выстыла. Словно и не было огоньков вдали несколько ночей назад, словно не сюда двуногий спешил.
По пустому двору - ходить жутковато - приоткрытая дверь мне напомнила темную пропасть - страшнее нет ничего, чем тишина там, где должно гомону жизни быть.
Сунулся носом в избу - теплые когда-то сени промерзли, бревна покрыла изморозь, земляной пол под лапами хрустит как тонкий лед. Уйти хотел - но вдруг услышал не то вздох, не то всхлип - живой был в доме кто-то. Самому страшно - аж хвост дрожит - деру бы дать и забыть про деревню эту, как про кошмарный сон. Лапы подкашиваются, не идут к двери, слабеют, точно и правда во сне все. Но как уйти теперь, не разузнав? Скребусь тихонько в дверь - в ответ тишина. Может и правда показалось? Если уж Белая в деревне была - то никого не осталось. Нет, не могу войти - смотреть на тех, кто навсегда уснул под звуки колыбельной белой - не сегодня. Разворачиваюсь, тут снова слышу всхлип - на этот раз уверен точно. Ругаюсь на три корки, упираюсь задними лапами в промерзший пол, приоткрываю дверь - протискиваюсь внутрь. Всхлип из угла идет - в углу том печка была, не успел промерзнуть насквозь - только возле самого пола инеем прихватило. А в у углу девушка сидит - я аж подпрыгнул сперва - показалось, что сама Белая прикорнула. Сердце в пятки уйти успело, едва стрекача не дал. Потом сообразил, что Сама - не станет в углу сидеть и слезы по щекам размазывать, да и меня бояться не станет. А эта - испугалась, в голос закричала - аж уши заложило. Остановился, смотрю на нее - сидит, укуталась вся, а все равно чуть не синяя, дрожит от испуга. Ну хоть кричать перестала, и то хорошо. Сажусь на пол, смотрю на нее.
«И не надейся!» - говорит, - «отбиваться буду!» - а у самой голос дрожит. Тут я не выдержал, рассмеялся - это она решила, что я охотиться сюда залез, так что ли? Делать мне нечего, кроме как к двуногим в избу за поживой жить - в лесу пока зайцы не перевелись. Отсмеялся. Девчонка растерялась, и вроде как присмирела. Ну вот, снова расплакалась, что ж они все такие. Нет чтоб радоваться - от Самой смогла спастись - такое только в сказках бывает, которые двуногие своим детенышам на ночь рассказывают.
Подхожу к ней, в глаза заглядываю - глаза зеленые, но словно иней их коснулся. Смотрит на меня в ответ - без испуга вроде как, на том спасибо. Вздыхаю. Не протянет она долго так - одна да в вымерзшем селении. Нанимался я что ли, двуногих водить? - ворчу на себя, а сам уже понимаю, что не смогу теперь уйти и её тут оставить - замерзнет ведь. А может и лучше ей так? - думаю вдруг, и сам своей мысли пугаюсь. Кладу ей голову на колени, а она как ледышка уже - и одеяло, в котором она закутана не спасает.
…Закружила метель, запели ветра - не видно ни звезд, ни огней. Тропинка и та спряталась в снежном кружеве, укрывшись от позднего путника. Мороз, да скрип застывших веток - примерзают лапы к снежному насту, хвост, и тот покрылся инеем и едва не отваливается. Долгая нынче зима, долгая и злая. Похрустывает едва слышно снег, а мне так и чудится клацанье голодной челюсти над ухом, но нет, то лишь воображение, разыгралось сегодня, на сытый-то желудок. Вьюжная ночь, хорошая, ни один охотник из приграничья не рискнет выбраться, ни один человек из дома не высунется - весь лес мой, знай себе беги по своим делам, но, духи всемилостивые, как же холодно! И не видно ничего, что и остается только на нюх надеяться.
Но что это? Что так чернеет на свежем снегу? Неужто двуногий, ай не хорошо как, в такую ночь даже Сама прийти не сможет, куда ей, белой, да в белой метели блудить. Застрянет в приграничье, как пить дать застрянет. Подбегаю поближе, смотрю, принюхиваюсь - живой еще, вот тебе на! Живой, но не борется, встать не пытается, вокруг не смотрит, меня не чует, хотя куда ему, двуногому. Э, нет брат. Нельзя тебя тут оставлять, до утра ты не доживешь, а Белая не придет в метель. К чему нам еще один дикий в приграничье, ведь и так от них житься нет. Подбегаю совсем близко, копаю, лапы сводит, снег забивается между подушечками, шкрябают когти по жёсткой ткани. Ух! Проснулся, да по хребтине мне, еле увернулся. Ну, шевелится, так уже хорошо. Что?! Тфу ты, глупый, кому ты нужен, есть тебя. Вечно так, никакой благодарности. От обиды аж взвыть захотелось. А этот обратно улегся, чтоб его. Ух, если бы не метель, оставил бы я тебя тут, пусть бы Сама разбиралась, а то будто мне больше дела нет, как возиться со всякими. Снова подбираюсь, на этот раз с опаской, трогаю лапой (надо же, теплый, и это на таком-то снегу!) Лежит, не шевелится. Ох, не справлюсь я тут один, истает двуногий. И станет на одного охотника дикого больше, чтоб их всех Белая забрала и не отпускала больше никогда. О, снова шевелится. Глаза открыл, на меня уставился, руками больше не машет. Что, узнал брат? Улыбаюсь во всю пасть, вижу, что впечатлился. То-то же, а то по хребтине сразу. Ну, ничего, проникнись. Уже проникаешься, вижу - страх в глазах метнулся, уважение. Ну хватит, хватит пялиться, шевелись-ка давай, вставай, выведу тебя. Нет, сидит как пенек на опушке, глаза вылупил. Легонько толкаю его лапой - приходит в себя, на четвереньки пытается встать. И то дело. Так уж и быть, выведу тебя до дороги, мне-то тропинка не нужна, и метель не помеха. Ух, неужто ты ползти собрался? Этак мы до утра будем пробираться. Нет, гляжу - встает вроде.
Холодно, лапы сводит. Метель вроде поутихла, звезды в прорехи туч проглядывают. Вон и огоньки видны, тебе, интересно, видны, двуногий? Ага, вижу, быстрее пошел, едва не бежишь, значит, тоже увидел. Ну, я уж дальше не пойду, не обессудь. И так такой крюк из-за тебя намотал. Останавливаюсь, сажусь (а ветер-то не стих, прямо под шкуру пробирает!). Надо же, оглянулся. А я-то думал, что и не заметишь даже. Благодарный значит? Ну что же, благодарный - это хорошо. Запомни эту ночь, накрепко запомни. Еще придет тебе время её вспомнить. Фыркаю, вскакиваю и бегу обратно - уже и до предрассветной поры недолго, а я так след и не нашел, с двуногим провозился.
Добежал до поляны - гляди-ка, Белая. Бродит, ищет. Меня увидела - пальцем грозит. Что мне твои угрозы, я не твой и не был твоим. Двуного ищешь? Где же ты была, когда он чуть не истая? То-то же. А ведь и верно ищет, гляди, как охотница по следу идет. Ох и будет утром в деревне переполох да звон, если уж Сама придет. Она-то никого не щадит, и если уж пришла - одна редко возвращается. Впрочем, мне-то какая печаль, главное, чтоб в приграничье не лезли, а так, глядишь и проживем….
Небо становится серым - вот и до рассвета недалеко, уходить пора - до норы далеко, но и до деревни не близко, авось добегу.
Бегу, и не холодно мне уже. Язык из пасти свешивается - что у твоего пса дворового. Взрывается легкий снег из под быстрых лап. Снег, снег и ночь. Зимой ночи длинные - края не видно, а придет весна, растают снега и вовсе воля закончится - не успеет солнце зайти, как уже новый восход и день начинается. Говорят, уж не знаю, правду ли, что есть края далекие, где зим не бывает. Ночи там темные-темные, и такие же теплые. Кто знает, может и бывают, а может то мечты чьи-то досужие. Да и как тут не мечтать, если либо холодно, либо светло - так всю жизнь и пробегаешь. Вздыхаю. Что-то мысли грустные в голове вертятся, не гоже так, перед сном-то. Наоборот, радоваться надо, двуного раньше Белой нашел, так глядишь, и не будет охоты в этом году - не наберется ей дикая стая. Возвращаюсь, пролажу в нору. Нора у меня добротная, не зря я по осени солому сушил и под землю стаскивал - сухо у меня теперь, тепло. Дворец просто, а не нора. Снаружи притихло все, замерло, вот точно рассвет вот-вот придет. Засыпать надо скорее, а то как солнце увидят - загомонят радостно, расчирикаются, точно и не зима вовсе. Вспоминаю последнюю весну, и вздыхаю - зеленая трава под снегом напоминает о чем-то знакомом, о старом сне, который снится мне до сих пор и почему-то заставляет сердце биться чаще - словно знал о чем-то, а потом забыл. Пытаюсь вспомнить - но это все равно что в стужу морозную на озере до воды тянуться: вроде и рядом - видишь её темную, плещется манит - а лапы снова натыкаются на толстый прозрачный лед - обидно и горько.
От воспоминаний мне делается неуютно, тревожно, вожусь в соломе, никак устроиться не могу - то лапа затечет, то сквознячок по шкуре… Все ленивее, ленивее поворачиваться.. и мысли в голове, неповоротливые такие…засыпаю..
И вижу зеленые травы. Радуюсь - лето. Здесь, в этом сне, не часто лето бывает, зато небо всегда голубое. Не синее, глубокое, темное, но плоское, пронзительное. Туч на нем не видно, даже сизые и серебряные облака растаяли, а звезд все равно нет. Помню - где-то здесь должна быть радуга. Так когда-то бывало в этом сне.
Когда я попал сюда впервые - тут была весна, и зеленая трава, пробивалась из под пушистого ковра снега, а края пропасти связывал мост радуги. В старом сне, правдп, у меня никогда не получалось попасть на эту сторону лога.
Сосны, точно почетный караул стоят у моего края земли и упираются кронами в редкие облака. И если долго смотреть вверх, то кажется, что можно упасть в эту бесконечную глубину - и в этот миг мир лопнет, точно натянутая струна, навсегда разделив снежную землю и холодное весеннее небо. И тогда я вспомню, как оказался здесь. Но деревья, частые, словно стежки умелой мастерицы удерживают две стихии рядом.
Помнится, первый раз меня удивило, что вслед за мной тянется цепочка волчьих следов. Потом же я просто принял правила игры этой сонной реальности, и перестал задумываться о том, почему все происходящее тут вижу глазами зверя. Каждый раз во сне я просто бежал. Бежал вдоль темного провала пропасти, не надеясь, но очень желая найти мост. Радуга, горящая впереди, дразнила, аркой стягивая две скалы. Добежать до нее не получалось - каждый раз, когда мне казалось, что я её настиг, я просыпался. А теперь, просыпаясь, я не помню этих снов. Зато сейчас, пока сплю - я все знаю. И старые сны, и новые, и то, как впервые оказался на этой стороне, где сосны сшивают землю и небо.
В тот раз радуги над пропастью не было. Удивившись, я понял, что в этот раз сон забросил меня не на тот край оврага. Впервые. А теперь я всегда появляюсь лишь здесь.
Этот берег шире и больше - за соснами прячется целый лес, но я туда заглядываю редко - кто знает, что кроется в под его темными кронами. Привычно бегу по поляне, слышу - вода журчит. И сразу узнаю это место. Сейчас вот за тем вот деревом увижу ручей, звонкий такой, игривый. А если за ним побежать - то можно до реки добраться, река тихая, вальяжная. В ней, я видел, живет белый зверь - однажды я долго любовался, глядя как ловко он выпрыгивает из воды, вспорхнув на миг, а после, изящно ныряет обратно, без плеска уходя в воду. Но в этот раз я к зверю не пойду, я почему-то уверен, что мне надо вовсе не к реке. Бегу вдоль ручья, бегу. Лапы мокнут, скользят на песке, но мне от того только весело - даже повизгиваю от удовольствия. Склон все круче, бежать становится все труднее.. Но я чем дальше, тем больше понимаю - мне туда, на пригорок этот, где ручей рождается - очень надо. Зачем - не понятно, но это же сон - во сне так на каждом шагу бывает. А потому не сопротивляюсь, бегу. И вижу - небо вдруг мрачнеет, и откуда-то Сама появляется, по другому берегу скользит. Делает шаг, два, три.. и ручей замедляется, замедляется.. покрывается льдом. Мне уже совсем не весело, холодный песок, льдинки впиваются в лапы, я оскальзываюсь на каждом шагу, но все равно упрямо бегу - вот уже осталось-то совсем чуть-чуть! А Белая смеется. И так жутко мне от того смеха становится, что я спотыкаюсь, кубарем срываюсь в ручей - лапы по льду разъезжаются - а подо льдом вода - плещется, недоступная. А Белая смеяться прекращает, и тишина. Небо вдруг становится привычно-темным, вот только звезд по-прежнему нет. «Зачем» - говорит - «зачем ты его вывел?». И я захлебываюсь лаем, и вижу на горе темную фигуру. Тот самый, двуногий, я его узнаю сразу же. Вот только добежать не успеваю.
И тут просыпаюсь от собственного воя. В норе - темнота и тихо-тихо. Только стук в ушах -сердце как дурное бьется….
Ночь сегодня ясная, ночь сегодня звездная. Светлая такая, каждый куст видно, каждое дерево далекое. Снег скрипит - под лапами твердый наст, дышится легко, Тихо-тихо, ни зверь, ни птица ночи не потревожат. Расстилается под лапами поле, за полем лес расстилается, добегаю, наконец, до места, где двуного вчера нашел. Топчусь, принюхиваюсь - никак разобрать не могу где тропа - за ночь все замело, видно очень Белая злилась. Но тут, точно тут было - вон и метка моя на дереве - старался, когтями драл, чтобы в другой раз легко отыскать. Мечусь от дерева к дереву, все без толку. Расстраиваюсь, фыркаю, и тут внезапно, уже вконец отчаявшись, нахожу тропу. Бегу, снег хрустит, звезды светят над головой и ветер, ветер в спину дует, заигрывает. А след идет, почти не петляет, лишь изредка из лесу выскакивает, да снова назад ныряет. Долго бегу, лапы уже промерзли, но остановиться никак нельзя - чую, цель близко, продолжаю бежать, язык по ветру развесив. До рассвета далеко еще, успею вернуться или укрыться в чужой норе, если что. Не первый раз. И вот, смотрю, впереди селение человеческое, то самое как будто, только огней не видно, и дыма нет - вот уж странность-то где. В деревне непривычно тихо. Озираюсь, принюхиваюсь - ничего подозрительного больше не ощущается.
Странно все это, вот уж странно. Вздыхаю, дальше сегодня не пойду - не успею до рассвета найти - лучше уж пережать. И возвращаться нельзя - далеко от моей норы это место. Придется тут ночлег искать. Отбегаю от деревни, осматриваюсь. Нашел полянку хорошую, и нору там неприметную. Не моя, конечно, роскошная да сухая, но день переждать сгодится. И от деревни достаточно далеко - ни один двуногий не подберется...
***
В ту ночь по всей деревне завыли собаки, жутко, заунывно. Заворочался на печи дед, заворчал, закашлялся. Ясна замерла, сжалась в комочек - от воя точно морозным ветром повеяло, зябко стало да жутко. Вроде и укуталась с головой, а все равно страшно - будто бродит кто-то по двору, да в окна заглядывает, а от взглядов тех ставни инеем покрываются. И так некстати вспомнился рассказ путника недавнего, про пустые вымерзшие деревни, в далеких краях. Тогда посмеялись все, мол, для детишек сказки, чтобы жути нагнать. Возле теплого огня, да в крепкой избе - чего бояться, от кого прятаться? Только старый дед все клюкой грозил, да ругался за то, что Белую к вечеру припоминают, да только весело всем было, радостно и страшно одновременно, будто тайна какая-то за стенами дома укрылась. А пустые деревни.. может где-то и есть, да только вокруг - обычные деревни - ходу до каждой - три дня пути, дороги-паутинки в разные стороны разбегаются, по любой пойди - к людям попадешь. Только зимой охотников нет ходить - только безумцы и бродят. И снова Ясна вспомнила путника - усталого, точно почерневшего всего: сам худющий, глаза запали, а туда же.. «а может он и не выдумывал вовсе» - вдруг подумалось девушке, - «сам то за вечер ни разу не улыбнулся»…
Но по-настоящему ей стало страшно, когда вой умолк, оборвавшись на полузвуке. Тишина стала почти осязаемой - ветер за окном, шорохи мышей в подполе, мурчание кошки - все словно выключилось, утонув в молчании. На миг девушке показалась, что она не слышит даже собственного дыхания. Зато, в темноте вдруг стали различимы предметы, точно укутанные бледной пеленой. Больше всего на свете ей хотелось сейчас укутаться с головой, зажмуриться, закричать.. но вместо этого она поднялась, медленно, как в дурном сне подошла к промерзшему окну (половицы кусают холодом за пятки, но и холод тоже остался за странной пеленой). Сквозь изморозь не видно улицы - лишь только темное небо где-то вдали. Ясна приложила ладошку к стеклу, но, словно и не произошло ничего - узор, написанный метелью на стекле не думал таять. И вновь она почти не ощутила холода..
«Может быть я сплю?» - спросила Ясна сама себя.
А потом, сразу же, увидела сквозь окно, сквозь узоры и толстую шапку снега, лежащую на широком карнизе. Там, во дворе стояла Белая. Неподвижно, точно статуя. И кажется, смотрела насквозь.
Белые кисти рук, с длинными, «паучьими» пальцами. «О чем я думаю, какие руки?» - Ясна одернула сама себя, но отвести взгляд от рук пришедшей не получалось.
Маленькими шагами девушка подходила все ближе. Шаг, еще один.. а потом, она оказалась на улице, стоя на снегу. «Теперь я точно уверена, что сплю. Скорее бы кончился этот сон» - мысли звучали издалека, будто их заглушала тишина, все плотнее сгущавшаяся возле Белой.
Ясна догадалась, что пришедшая ей что-то говорит, но не разобрать сквозь тишину, не угадать. Девушка едва заметно качнула головой, показывая, что не понимает, по-прежнему силясь отвести взгляд от рук пришедшей.
Следующее, что она помнит - это взгляд серых, словно выцветших от вечной стужи глаз, и скорее угаданное, чем услышанное «Ты - это тоже я»…
***
Зря я собак боялся, да двуногих.. промерзла деревня - выстыла. Словно и не было огоньков вдали несколько ночей назад, словно не сюда двуногий спешил.
По пустому двору - ходить жутковато - приоткрытая дверь мне напомнила темную пропасть - страшнее нет ничего, чем тишина там, где должно гомону жизни быть.
Сунулся носом в избу - теплые когда-то сени промерзли, бревна покрыла изморозь, земляной пол под лапами хрустит как тонкий лед. Уйти хотел - но вдруг услышал не то вздох, не то всхлип - живой был в доме кто-то. Самому страшно - аж хвост дрожит - деру бы дать и забыть про деревню эту, как про кошмарный сон. Лапы подкашиваются, не идут к двери, слабеют, точно и правда во сне все. Но как уйти теперь, не разузнав? Скребусь тихонько в дверь - в ответ тишина. Может и правда показалось? Если уж Белая в деревне была - то никого не осталось. Нет, не могу войти - смотреть на тех, кто навсегда уснул под звуки колыбельной белой - не сегодня. Разворачиваюсь, тут снова слышу всхлип - на этот раз уверен точно. Ругаюсь на три корки, упираюсь задними лапами в промерзший пол, приоткрываю дверь - протискиваюсь внутрь. Всхлип из угла идет - в углу том печка была, не успел промерзнуть насквозь - только возле самого пола инеем прихватило. А в у углу девушка сидит - я аж подпрыгнул сперва - показалось, что сама Белая прикорнула. Сердце в пятки уйти успело, едва стрекача не дал. Потом сообразил, что Сама - не станет в углу сидеть и слезы по щекам размазывать, да и меня бояться не станет. А эта - испугалась, в голос закричала - аж уши заложило. Остановился, смотрю на нее - сидит, укуталась вся, а все равно чуть не синяя, дрожит от испуга. Ну хоть кричать перестала, и то хорошо. Сажусь на пол, смотрю на нее.
«И не надейся!» - говорит, - «отбиваться буду!» - а у самой голос дрожит. Тут я не выдержал, рассмеялся - это она решила, что я охотиться сюда залез, так что ли? Делать мне нечего, кроме как к двуногим в избу за поживой жить - в лесу пока зайцы не перевелись. Отсмеялся. Девчонка растерялась, и вроде как присмирела. Ну вот, снова расплакалась, что ж они все такие. Нет чтоб радоваться - от Самой смогла спастись - такое только в сказках бывает, которые двуногие своим детенышам на ночь рассказывают.
Подхожу к ней, в глаза заглядываю - глаза зеленые, но словно иней их коснулся. Смотрит на меня в ответ - без испуга вроде как, на том спасибо. Вздыхаю. Не протянет она долго так - одна да в вымерзшем селении. Нанимался я что ли, двуногих водить? - ворчу на себя, а сам уже понимаю, что не смогу теперь уйти и её тут оставить - замерзнет ведь. А может и лучше ей так? - думаю вдруг, и сам своей мысли пугаюсь. Кладу ей голову на колени, а она как ледышка уже - и одеяло, в котором она закутана не спасает.