Когда прошлой осенью
я рассказывала о нашем двухдневном театральном приключении, я так и не рассказала о последнем из трёх спектаклей. Но я пообещала, что продолжение последует и оно последовало.
Тогда мы смотрели Шекспировскую "Зимнюю сказку" ("The Winter's Tale") и сейчас уже как-то смешно подробно рассказывать о многих достоинствах и недостатках того спектакля. Недостатки можно за давностью лет простить (Julie S. Halpern -- хороший режиссёр, но играть ей категорически нельзя), а достоинства остались в памяти светлыми пятнами: Яркая рыжая акробатка Время (Jody Christopherson). Замечательный Tony White, игравший старого пастуха, произносящего шекспировский текст с гарлемским акцентом, и бесследно потерявший акцент, сменив роль на королевского придворного. И совершенно восхитительный David Mead в роли сицилийского короля-ревнивца Леонтеса, вызывавший то гнев, то страх, то сострадание поворотом головы, взглядом, полусловом.
Но сейчас имеет смысл вспомнить случайную деталь, оставившую тем не менее самое яркое для нас впечатление. В маленьком зале на 50 человек без возвышенной сцены, мы пришли и нагло сели в первый ряд, ни о чём не подозревая. Погас свет, затихла музыка. На сцену вышли актёры. И когда, в пламенном монологе бурлящей ревности Леонтесу понадобился собеседник, он его нашёл в первом ряду зала. Направляя на меня обличительный перст, Леонтес провозглашал приговор всем наивным мужьям и неверным жёнам. Он сулил разочарования и изливал гнев раненного сердца. Он доверительно шептал и срывался на крик. Он сострадал и ненавидел. Он был неподражаем. Лицом к лицу, глаза в глаза с Вадимом.
Уйдя с того спектакля, мы унесли с собой незабываемое и непередаваемое впечатление: "Когда тебе в лицо играют Шекспира."
Но это присказка, а сказка у нас впереди.