Если говорить о важном
Я никогда не научусь держать удар перед искренностью.
Звучит ужасно, но именно тогда, когда сидящий рядом человек бесхитростен, прост и открыт, единственное, что мне хочется делать, - это бежать. Как можно дальше, как можно быстрее. Страх бьет по лицу наотмашь. Ведь вот оно - такое знакомое лицо, ты помнишь его нахмурившимся, смеющимся, растерянным, спокойным, счастливым, взволнованным, разным, а теперь... Теперь оно кажется незнакомым, искаженным чем-то безжалостным, почти потусторонним, линия губ видится скорбной, глаза - потухшими, а слова... это еще хуже. Человек делится с тобой важным, пытается донести это до тебя, не потерять ни капли, ни грамма, ни буквы, это чертовски сложно даже несмотря на то, что ты сидишь перед ним на расстоянии вытянутой руки. И именно в такие моменты мне отчего-то больно настолько, что во мне не остается ничего настоящего.
Это непростительный эгоизм вкупе с лицемерием, но я ничего не могу с собой поделать. Черты моего лица застывают, принимая вежливо заинтересованный вид, голос становится на один тон выше и приглашает к участию в беседе все самые не свойственные мне интонации. Я играю в вопросы и ответы, заставляю рассказывать, увожу в сторону незначимых подробностей, цепляюсь к словам. Но эта фальшь заметна, её не скрыть, и от нее не избавиться.
Я не знаю, что меня пугает настолько, что я так трусливо прячусь вглубь себя, скрываясь от дневного света. В висках стучит только "что же ты делаешь, прекрати, ты нисколько меня не знаешь, не надо". Это слишком большая ответственность - вот передо мной живое и настоящее, а я жестокий ребенок, я ничего не чувствую, я не знаю меры, не знаю своей силы, я же ударю в шутку и уничтожу миры, я же захочу погладить - и после меня ничего не останется, только пустыня, выжженная земля.
Не называй ничего своими именами - я и так все знаю. И не нужно смотреть в мои глаза - там ничего нет.
Звучит ужасно, но именно тогда, когда сидящий рядом человек бесхитростен, прост и открыт, единственное, что мне хочется делать, - это бежать. Как можно дальше, как можно быстрее. Страх бьет по лицу наотмашь. Ведь вот оно - такое знакомое лицо, ты помнишь его нахмурившимся, смеющимся, растерянным, спокойным, счастливым, взволнованным, разным, а теперь... Теперь оно кажется незнакомым, искаженным чем-то безжалостным, почти потусторонним, линия губ видится скорбной, глаза - потухшими, а слова... это еще хуже. Человек делится с тобой важным, пытается донести это до тебя, не потерять ни капли, ни грамма, ни буквы, это чертовски сложно даже несмотря на то, что ты сидишь перед ним на расстоянии вытянутой руки. И именно в такие моменты мне отчего-то больно настолько, что во мне не остается ничего настоящего.
Это непростительный эгоизм вкупе с лицемерием, но я ничего не могу с собой поделать. Черты моего лица застывают, принимая вежливо заинтересованный вид, голос становится на один тон выше и приглашает к участию в беседе все самые не свойственные мне интонации. Я играю в вопросы и ответы, заставляю рассказывать, увожу в сторону незначимых подробностей, цепляюсь к словам. Но эта фальшь заметна, её не скрыть, и от нее не избавиться.
Я не знаю, что меня пугает настолько, что я так трусливо прячусь вглубь себя, скрываясь от дневного света. В висках стучит только "что же ты делаешь, прекрати, ты нисколько меня не знаешь, не надо". Это слишком большая ответственность - вот передо мной живое и настоящее, а я жестокий ребенок, я ничего не чувствую, я не знаю меры, не знаю своей силы, я же ударю в шутку и уничтожу миры, я же захочу погладить - и после меня ничего не останется, только пустыня, выжженная земля.
Не называй ничего своими именами - я и так все знаю. И не нужно смотреть в мои глаза - там ничего нет.