Воевода Комаров: золотой караван
В июле 1909 г. Евгений был осуждён на бессрочную ссылку в Верхоленский уезд Иркутской губернии и отправлен по этапу. Он был назначен на поселение в Знаменку, село в 30-ти км от крупного села Жигалово - перевалочного пункта на пути из Иркутска в Бодайбо, на прииски, первого речного порта на Лене. Хотя на поселении он был не один и глухоманью эти места отнюдь не были, Комаров в ссылке скучал и не находил себе занятия. Через год в село Манзурку, к югу от Верхоленска, в сторону Иркутска, был назначен на поселение Михаил Булычев досрочно освобождённый от каторги в связи с заболеванием туберкулёзом. Приятели вступили в переписку и горячий Михаил, почти сразу сообщил Евгению, что готовит побег с поселения и предложил присоединиться. Комаров в ответ предложил Булычеву заняться организацией боевой дружины и поднять восстание в Восточной Сибири, имея в виду, в дальнейшем, распространение его по всей Империи.
Всю осень и зиму приятели обсуждали проблему теоретически и лишь весной 1911 г. решили перейти к практическим действиям. Контекст возникновения их проекта Булычев позднее объяснял в Иркутской тюрьме соседу по камере следующим образом: «Реакция нас придавила и выбросила сюда, в Сибирские дебри. По два с лишним года мы прожили в этой глуши без всякого дела, да и делать-то было нечего, варились в собственном соку, спорили, склочничали, а многие и пьянствовали с тоски. Часть, правда, чему-то училась, занималась, - одним словом, книжничали. Последний год нас особенно взволновал: в России опять зашевелились; прокатилась волна стачек. Мы тоже оживать начали; решили расшевелить сибирских мужиков, поднять их на восстание, - для этого и решили создать боевую дружину».
В мае 1911 г. Комаров приехал в Манзурку и друзья, после очередного обсуждения, решили проверить свою готовность к практическим действиям. Комаров к тому времени достал два револьвера, что давало возможность проверить на практике твари они дрожащие или право имеют. За выбором места дело не стало - Комаров жил на поселении неподалёку от торного почтового тракта. Будущие дружинники отправились через Верхоленск под Жигалово и устроили засаду в кустарнике у дороги. На свою беду 28 июня 1911 г. случилось мимо них ехать почтальону Лисецкому. Комаров и Булычев обстреляли из кустов повозку, убили почтальона и захватили мешок корреспонденции в коем оказалось аж 25 рублей денег.
Случившееся предопределило их дальнейшие действия - спасаясь от полиции, боевики перешли на нелегальное положение, непрерывно меняя место жительства. Одно время они жили у знакомого ссыльного в выселке Оде, подыскали в тайге удобное пристанище для зимовья, которое к осени оборудовали, как место для хранения оружия и боеприпасов. Обзаведение таковыми, однако, требовало дополнительных ресурсов, а произведённый экс ресурсов не дал, исключая револьвер, снятый с тела убитого почтальона. Комаров, семья которого была довольно состоятельна, решил запросить средства у матери, для чего требовался доверенный адрес на месте, в Верхоленском уезде. В июле 1911 г. боевики тайно посетили село Бирюльское, где жили на поселении знакомые Комарова - молодые девушки Берта Горелик и Роза Гинзбург. Евгений и Михаил описали им ситуацию и свои планы и заручились согласием девушек на сотрудничество. Берта, наборщица эсеровской типографии, могла быть полезна как технический специалист, поскольку Комаров планировал печатать агитационные материалы, Роза вела обширную переписку с парижскими эсдеками. Она согласилась переслать письмо Комарова матери, после чего, на её адрес Евгению прислали деньги из Ржева. Полагаю, Мария Николаевна Комарова не представляла, куда они будут потрачены.
По просьбе боевиков, Берта и Роза вслед за тем перебрались в Манзурку, где располагалась крупнейшая колония ссыльных - под сто человек. Именно девушки посредничали в дальнейшем при рекрутировании в дружину новых членов, в то время как Комаров и Булычев продолжали бродить по тайге, подыскивая удобные места для схронов.
Между тем, «колония в Манзурке быстро росла и к маю 1912 г. насчитывала до 80 ссыльных. Они создали кассу взаимопомощи, библиотеку, получали нелегальную литературу с воли. Но условия жизни были тяжелыми. Большинство не имело работы, средств к жизни. Оторванность от живого дела порождала различные конфликты. Были среди ссыльных и провокаторы, по доносам которых с октября 1911 по январь 1912 г. жандармы провели серию, обысков и арестов». В августе 1911 г. в Манзурку вышла на поселение группа участников Петербургской военной организации, среди которых был Евгений Пославский, ставший позднее самым активным соратником Комарова и Булычева.
18-тилетний Женя Пославский, дворянин, уроженец Выборга, кажется, сирота, воспитанный тёткой и училищем приюта принца Ольденбургского, под впечатлением событий 1905 г., увлёкся социалистическими идеями и вступил в военную организации (ВО) РСДРП. Юноша энергичный и активный, он принял на себя обязанности организатора ВО в частях Петропавловской крепости, в силу чего попал в сферу наблюдения спецслужб и в декабре 1906 г. был арестован, как и Комаров, с кучей компрометирующих материалов, включая пособия по организации кружков среди солдат, перечни солдатских групп в разных столичных частях, записи о расходах на покупку оружия, рецепты взрывчатых веществ … Всего этого хватило бы арестованному надолго, но он был несовершеннолетним, а это существенно меняло дело.
Помещённый в «Кресты», Пославский проявил редкостное упорство и экзальтацию добиваясь перевода в ДПЗ, бесконечными голодовками и битьём стёкол в камере, сознательно провоцируя охрану на предупредительную стрельбу и достиг искомого. В Предзаке, как он не без гордости писал в письме приятелю, более свободный режим, благоустроенные камеры, можно целыми днями читать книги из обширной местной библиотеки и готовить себе еду из заказанных продуктов. Письмо его выборгскому подростку Косте Курилло, исполненное фразами про людей, «боровшихся за землю и волю для закованного в рабские цепи народа» и призывов к Косте «присмотрись … ты увидишь страшную бездну грязи, зла, тунеядства, насилия, произвола и пр., и тогда ты поймешь, что заставляет итти людей в тюрьмы, каторгу и на виселицу», показывает юного Пославского человеком несколько экзальтированным и увлечённым.
Таким Пославский показывал себя и в дальнейшем. Отправленный на каторгу в Вологодскую тюрьму он немедленно вступил в конфликт с администрацией, протестуя против тюремных порядков, в лицо назвал инспектора палачом и сатрапом, коему скоро будет «ужо» и был наказан розгами, причём непосредственно перед экзекуцией обидел ещё и старенького тюремного доктора, который должен был удостовериться в допустимости экзекуции, отказавшись подать ему руку, как «приспешнику палачей». После розог Пославский решил было повеситься в знак протеста, но товарищи отговорили его.
Едва выйдя на поселение, Пославский стал принимать самое деятельное участие в организации быта ссыльных, занимался пропагандой среди местных жителей, устраивал любительские спектакли и готов был оказать моральную поддержку всякому, кто показывал нужду в таковой. Он активно соучаствовал в деятельности местной активистки Натальи Александровой, которая имела «целью сплотить политссыльных на коммунальных началах и дать колониям общую организацию» в Верхоленском и Киренском уездах. Но среди ссыльных были и молодые девушки и Пославский вскоре стал ухаживать за Бертой Горелик, а увидев, что девушка ухаживаниям его благоволит, не умедлил предложить ей руку и сердце. В октябре 1911 г. манзурская колония несколько дней развлекалась свадьбой Евгения и Берты. Но благополучная семейная жизнь Пославского не продлилась далее медового месяца.
Ссыльных было много, отношения между ними не всегда были дружны, люди разные, пространство маленькое. В ноябре полиция провела обыск у Александровой, а затем её по предписанию отправили из Манзурки в Якутск. Пославского это событие взбесило, он счёл, что за ним стоит донос и стал активно преследовать словом двух латышей, отца и сына, в коих предполагал доносчиков. Те пожаловались приставу, пристав предупредил Пославского, после чего тот попросил жену связать его с Комаровым и Булычевым и, в результате, отправился к ним на зимовье.
К тому моменту боевики истратили деньги Комарова на приобретение оружия, которое закупалось через местного торговца Егора Егорова, привлекли для транспорта и связи нескольких молодых местных парней. С появлением активного Пославского началось пополнение дружины новыми боевиками из числа манзурских ссыльных. Этому способствовало прибытие в Манзурку зимой 1912 г. новой партии ссыльных из которых были навербованы новые дружинники и сочувствующие. По обстоятельствам это были эсеры, анархисты, бундовцы и польские социалисты, благодаря чему организация неизбежно приняла универсальный социалистический характер, а общность членов её основывалась, прежде всего, на радикализме взглядов.
К весне 1912 г. «члены дружины организовали в глухой тайге четыре склада-тайника, в которых хранились съестные и боевые припасы и которыми дружинники пользовались как жилищами, в них они укрывались после своих боевых выступлений. В распоряжении организации имелась и химическая лаборатория для изготовления бомб», 3 берданки, 4 винтовки, винчестер, несколько револьверов. Благодаря Пославскому были установлены связи с эсеровским подпольем в Иркутске, с сочувствующими сотрудниками газеты «Сибирский край» (СК), которые сулили доставить дружинникам гектограф.
24 марта 1912 г. за рекой Манзуркой состоялась учредительная конференция организации, получившей название «Союз революционных социалистов» (СРС). В конференции, помимо троицы активистов участвовало ещё пять человек из числа манзурских ссыльных. Целями создания СРС были определены всеобщее вооружённое востание, свержение царского режима и созыв учредительного собрания, девизом - «Жить в свободе, умереть в борьбе». Принятый конференцией устав предполагал ряд направлений деятельности, однако, наиболее подробно развивалась тема «народной дружины». Как пишет И.П. Серебренников, согласно уставу, основная цель дружины - «организация вооруженной борьбы с царским правительством путем партизанских (групповых и единоличных) выступлений против его учреждений и агентов». Пути для достижения этой цели разнообразны: захват «мелких правительственных центров», как, например, волостных и уездных правлений, почтовых контор и казначейств для уничтожения делопроизводства, чтобы тормозить таким образом деятельность правительственного механизма, и убийства «более энергичных» представителей власти. В случае серьезной необходимости, «лишь при серьезных денежных затруднениях дружины (чтобы не отвлекать ее силы на «экспроприаторский путь»)», разрешалось совершение конфискаций казенных сумм. Также допускалась экспроприация и частных средств, но при этом делалась оговорка о том, что прибегать к этому дружина будет «только в случаях крайней необходимости, когда нет возможности захватить суммы, принадлежащие правительству».
По уставу дружина должна состоять из 13 членов, которые выбирают из своей среды: «а) «воеводу» для руководства деятельностью дружины во время походов и активных выступлений; б) «заведующего хозяйством», на обязанности которого лежат заботы о продовольствии, одежде и амуниции дружинников; в) «оружейника», следящего за исправным состоянием вооружения и боевых припасов дружины и ведущего учет всем боевым ее средствам; г) «кассира», хранящего дружинную кассу...». … Каждый член дружины снабжался винтовкой и револьвером. Приём в организацию регулировался строгими правилами: или личная рекомендация под свою ответственность испытанного члена дружины (активного или содействующего), или первоначальное прохождение кандидатом стажа «вспомогательного члена», путем оказания ряда услуг. Вспомогательным (содействующим) агентом могли стать и женщины (что в действительности и было), но в саму дружину они не принимались. Воеводой, разумеется, стал Комаров, кроме того, на основании его опыта работы в МВТБ, всем дружинникам были присвоены кодовые имена - Булычев стал Николаем, Пославский - Дачником и т.п.
Успешное создание СРС следовало отметить каким-то конкретным ярким деянием и таковое последовало неделю спустя. Как писала 1 апреля иркутская газета «Сибирь», «в ночь на 31 марта на следовавшую из Иркутска в Якутск по якутскому тракту почту, между селениями Манзуркой и Хорбатово, при спуске с горы, было совершено нападение десятью злоумышленниками, вооруженными винтовками и револьверами. Грабители выскочили из засады (из кустарника вблизи тракта) и открыли по ехавшим беспрерывную стрельбу из оружия. Прежде всего, была убита одна лошадь и другая ранена, а потому сопровождавшим почту нельзя было ускакать от нападавших. Грабители окружили почтовую повозку со всех сторон и, наставив дула оружия к груди сопровождавшего почтальона и ямщика, приказали, под угрозой смерти, не двигаться с места». Нападавшие обыскали и обезоружили ямщика и почтальона, забрали 920 руб. наличными, 2814 руб. почтовыми и 5100 руб. контрольными марками, после чего постреляли в воздух для острастки и скрылись в лес. Нападение совершили шестеро дружинников, включая Комарова, Булычева и Пославского.
Случившееся всерьёз встревожило военного генерал-губернатора Л.М. Князева - в Верхоленском уезде была мобилизована местная полиция и крестьяне для патрулирования селений и прочёсывания леса, для политического розыска был послан жандармский офицер. 10 апреля в селе Боганты становой пристав Голяминский, патрулировавший территорию, наткнулся на Комарова и Булычева. Последний открыл отчаянную стрельбу из револьвера, ранил пристава и урядника Понкратова, вскочил на оставленную приставом повозку и погнал лошадей прочь из села. Опешившие полицейские не сумели ему воспрепятствовать, но всё-таки начали стрелять вслед и одна из пуль пробила Булычеву бок. В суматохе, никем не преследуемый Комаров убежал через огороды в лес.
Булычев гнал лошадей во всю их прыть, но скоро понял, что истекает кровью и не имеет сил управлять повозкой. Он остановил лошадей, бросил повозку и попытался остановить кровь, но сделать этого не сумел. Отчаявшись, Михаил побрёл к ближайшему селу, Косой Степи, и обратился в первую же избу за помощью. Крестьяне позвали полицию. Булычева несколько дней держали в Косой Степи, оказывая ему помощь, затем под конвоем повезли в Иркутск. Пославский, узнавший об аресте и месте содержания Булычева, планировал нападение на конвой, но, в конце концов, не сумел организовать людей в нужный срок.
Арест Булычева имел фатальные последствия для СРС. Отправившись от раны, он в мае дал откровенные показания мировому судье и спецслужбам. Как пояснял он позднее сокамернику «за сутки, проведённые мной в жандармской каталажке, я многое передумал. Здесь я только понял всю ничтожность и ненужность нашего выступления. Мы - кучка издёргавшихся романтиков - вздумали поднять на восстание сибирского мужика да ещё посредством действий боевой дружины, - ведь это же чушь, и за эту-то вот чушь я должен помереть...». Булычев, действительно, оказался в сложном положении - к убийству околоточного и почтальона прибавилось ещё покушение на убийство двух должностных лиц при исполнении, что явно вело его в перспективе на виселицу. При этом, совершённые им эксы по умолчанию рассматривались тамошним обществом и образованным, и не образованным, как сугубо уголовные преступления, доказать политический характер своих действий не дав показаний Булычев не мог и мысль, что его повесят, как простого уголовника, оказалась для него нестерпимой.
С 27 мая по 1 июня иркутская полиция провела длительную спецоперацию в районе Манзурки с участием Булычева, о результатах которой не без скрытого сарказма написали местные газеты - «Отряд солдат, разыскивающий предполагаемых участников ограбления почты близ с. Манзурского, вернулся из похода, не встретив неприятеля» {СК. 13 июня 1912 г.} Солдаты совершили 70-ти километровый трёхдневный марш бросок по тайге к деревне Вяткиной в сторону Байкала, найдя лишь зимовье с запасом хлеба, чайником и 10 рублями и погубив четырёх из полсотни крестьянских лошадей, взятых в аренду за полтину в сутки. Арестовали пятерых ссыльных и двух крестьян. Среди арестованных была беременная Берта Горелик и некоторые участники учредительной конференции СРС. Всего за май-июнь 1912 г. в разных селениях Вехноленского уезда и Иркутске были арестованы почти полсотни человек, большинство из которых не имело к СРС никакого отношения.
В качестве проводника во главе отряда ехал одетый в солдатскую шинель мрачный Булычев, которому СК прямо бросал упрёк в том, что он указывает имена ссыльных и крестьян, якобы участвовавших в ограблении и показывает в тайге места, где находились ранее или могут находиться теперь скрывшиеся. Между тем, экспедиция к берегам Байкала была прямо противоположна направлению, в котором двигались дружинники воеводы Комарова и движение их обнаружилось в начале июня вполне определённым образом.
«В семи верстах от Верхоленска обнаружена засада, состоявшая из 12 злоумышленников, имевших целью ограбить иркутскую почту. В перестрелке один убит, остальных преследуют» {СК. 10 июня 1912 г.} Тем же днём столичная газета «Русское слово» опубликовала более подробную и детальную, но, как оказалось, сильно искажённую версию событий - «В ночь на 4-е июня, во время переправы через реку, около пристани Жигалово почтовый караван, везший 62 пуда золота под конвоем сильного отряда полиции с приисков Ленского товарищества в Иркутск, подвергся вооруженному нападению. Организатор нападения, ссыльный, бывший студент московского университета сын врача Комаров, 24-х лет, вместе с семью ссыльными, вооруженными берданками, устроил засаду в кустарниках у пристани Жигалово, возле переправы через реку Лену. Едва только показался золотой караван, грабители открыли по нему ружейный огонь. Полицейские, сопровождавшие караван, тотчас спешились и начали стрелять залпами. Трое полицейских с револьверами в руках поползли на животе в обход кустарников с целью захватить грабителей с тыла. Разбойники оказали отчаянное сопротивление. Одним из залпов Комаров был убит наповал. Арестовать полиции удалось только одного. Остальные бежали». Именно версия «Русского слова» послужила в советское время основой для создания романтической легенды об обстоятельствах гибели Комарова.
Между тем, реальность оказалась куда прозаичнее и её описал всё тот же «Сибирский край» в номере от 15 июня под заголовком «Загадочная группа подозрительных лиц». Оказалось, что дружинников обнаружили случайно. Упомянутая почта с золотом должна была выйти из села Пономарева Тутурской волости вечером 2-го июня. Непосредственно перед отправлением к почтальону подошёл местный крестьянин и сообщил, что видел в лесу неподалеку от села людей с ружьми. Несмотря на значительную охрану, почтальон решил не рисковать и отложил выезд до утра, распорядившись на ночь убрать почту подальше и отправив рапорт в Жигалово. Утром 3-го июня почта вышла и благополучно проследовала в направлении к Иркутску.
Утром же, в 10-ть часов, из Жигалова к Пономаревой выехал урядник Машуков с двумя стражниками с целью проверки сообщения крестьянина. На месте группа Машукова разделилась и каждый двинулся в лес на некотором отдалении от другого. В пяти верстах от Пономаревой, урядник заметил в чаще дымок костра и направившись в том направлении неожиданно наткнулся на группу спокойно сидевших вокруг костра людей. Машуков испуганно и отчаянно, но по инструкции, завопил «руки вверх, ни с места!», после чего люди бросились от костра в рассыпную. Урядник начал стрелять по убегавшим из ружья и один из них упал, остальные же скрылись между деревьями. Тут к Машукову с воинственными криками и выстрелами в воздух подбежали ничего не видевшие стражники и они вместе направились к костру, по достижении ими которого из леса раздались ответные выстрелы. Растерявшийся Машуков приказал своим людям укрыться за обнаруженными у костра шалашами и прекратить преследование.
Через некоторое время, не слыша в лесу никакого движения, Машуков отправил одного из стражников в Жигалово с докладом о ситуации и к ночи на место происшествия для осмотра прибыл становой пристав Глуховский. В лагере подозрительных лиц были обнаружены два шалаша, возле которых валялись брошенные убегавшими книги, газеты, записные книжки, в одной из которых имелись записи о месте и времени получения продуктов, два револьвера, пара сапог, восемь пиджаков, брюки, развешенное по деревьям для просушки бельё, несколько пудов хлеба … Упавший после выстрелов урядника человек, ожидаемо, был убит, на его теле нашли воззвание СРС и какие-то бумаги, позволившие идентифицировать его личность.
Вечером 4-го июня в Пономареву пришла рота солдат (117 чел.) и сотня казаков (68 чел.) следовавшие из Иркутска на Ленские прииски, где в то время вовсю шло расследование известных событий, которых задержали и отправили в облаву на злоумышленников в лес, однако эффекта она не дала. Глуховский, дождавшись прибытия мирового судьи для ведения следствия, начал повальные обыски среди ссыльных в ближайших селах, имея в виду обнаружить раненых в ноги, ибо Машуков уверял, что стрелял именно так. Несколько человек арестовали, по большей части за зря, тем не менее, в конечном итоге среди задержанных оказались основные участники дружины, и, прежде всего, Пославский.
Следствие по делу СРС и его дружины заняло в Иркутском окружном суде почти полтора года. Довольно быстро большая часть задержанных была отправлена к местам поселения либо за отсутствием улик, либо за заведомой непричастностью к делу. До суда довели всего 11 человек. Скучая следствием, Пославский организовал осенью 1912 г. массовую голодовку заключённых за право носить в тюрьме свою одежду, питаться из собственного котла и вести переписку без ограничений, не имевшую особого успеха. Суд над членами СРС состоялся во второй половине ноября 1913 г., причём Булычев, как и следовало ожидать, отказался от всех показаний, данных на предварительном следствии, что внесло определённые затруднения в судопроизводство. 29 ноября Булычев и Пославский получили по 10 лет каторги, ещё трое меньшие каторжные сроки за оказание вооруженного сопротивления при аресте, остальные шестеро подсудимых (включая Берту, сидевшую в камере вместе с маленькой дочкой) были либо оправданы, либо получили формальное наказание.
Серьёзным испытанием для подсудимых стало отторжение их большинством политических ссыльных. И.П. Серебренников пишет, что «произведенное членами дружины ограбление почты близ села Манзурка послужило поводом к полному разрыву между ссыльными различных партийных убеждений. Большая часть ссыльных социалистов-революционеров вполне одобрила деятельность дружинников, оправдывая факт нападения на почту необходимостью приобретения средств для дальнейшей работы. В то же время почти все ссыльные социал-демократы и небольшое число эсеров критиковали подобную боевую деятельность, называя членов дружины бандитами и разбойниками, и поспешили отмежеваться от этого объединения, вынеся резолюцию протеста, которую направили в сибирские газеты». Редакция «Сибири» поместила рядом с резолюцией под заголовком "Наросты на политической ссылке" материал начинавшийся фразой: "Иркутская ссылка переживает время распада и дезорганизации...". Дружина определялась, как "разбойничья организация", экспроприация почты у Манзурки сопоставлялясь с нападением уголовников на судно с пушниной на р. Лене и т.п. «Правда» тем летом трижды довольно сухо обращалась к этой теме, дистанцируясь от участников СРС, называя Булычева и Пославского эсерами, а участников нападения на почту злоумышленниками. Пославский, пытаясь переломить ситуацию, выпустил в тюрьме два номера рукописного журнала «Секреты», в котором были опубликованы основные документы СРС, но ситуацию это не изменило.
П. Никифоров, сокамерник Булычева в то время, двадцать лет спустя писал, что «идея собрать в единую организацию всю ссылку и с её помощью поднять восстание сибирских крестьян, в большинстве своём зажиточных, при отсутствии для этого объективных политических и экономических причин являлась легкомысленной фантазией, которая неизбежно должна была кончиться крахом, если бы даже Булычёв и не ускорил его своим предательством. Никакого восстания крестьян не произошло бы. Всё кончилось бы лишним десятком налётов на почту и убийством нескольких полицейских чиновников. Верхоленская авантюра только подтвердила правильность решений лондонского партийного съезда о вредности изолированных боевых выступлений».
Таким образом, деятельность СРС в то время была дезавуаирована как эсдеками вообще, так и большевиками в частности. Характерно, что лидеры дружины и не сохранили к 1917 г. своих связей с РСДРП. Пославский с началом ПМВ стал оборонцем и организовал в Александровском централе (АЦКТ) выпуск рукописного альманаха стихов и прозы «Звенья», немалая часть которых была посвящена рефлексии узников на тему войны. Самому Пославскому там принадлежало восемь стихотворений и прозаическая миниатюра о войне. Весной 1917 этот альманах был издан в Москве, а сам Пославский, освобождённый из каторжной тюрьмы, отправился добровольцем на фронт «защищать свободную Россию от врага».
Михаил Булычев вернулся в Москву, нашёл себя среди анархистов и осенью-зимой 1917 г. стал одним из активных черногвардейцев. В начале 1918 г. черногвардейцы чувствовали себя едва ли не хозяевами Москвы и группа, к которой принадлежал Булычев решилась на действия, которые стали для них, во всяком случае для Булычева, роковыми.
31 января 1918 г. к Виктору Бари, директору известного московского завода инженера Бари, где начинал своё трудовую деятельность Булычев, явились в половине восьмого утра на автомобиле четыре элегантных молодых человека, вооруженные {источник рассказа - дневник П.Е. Мельгуновой-Степановой}. «Они потребовали, чтобы он ехал с ними в Совет солдатских депутатов в революционный трибунал. «Что так рано?» - «Так надо». Дали напиться кофе, были очень любезны, но знакомому его не позволили его сопровождать. Посадили и повезли. Вдруг поворачивают в Лесную (везли из Петровского парка), он говорит, что ведь Совет и трибунал в генерал губернаторском доме - «Теперь переведены к Виндавскому вокзалу». У вокзала свернули в переулок. «Вы меня куда то хотите завезти». - «Вы слишком нервничаете, мы завяжем вам глаза». - «Все равно, я буду по ходу машины знать, куда едем». Глаза завязали. Наконец, привезли в Перловку, ввели в большую избу, масса вооруженных: «Мы анархисты индивидуалисты». И горячо принялись убеждать его, чтобы он не путал их с анархистами коммунистами. - «Но зачем вы меня привезли?» - «Сейчас отпустим, только обещайте уплатить нам 800 тысяч рублей». - «У меня их нет». - «Соберите со знакомых, а то мы убьем вас». - «Никто мне не поверит, дайте бумагу». Они согласились и дали удостоверение за подписью его и комитета. Он сторговался на 100 или 200 тысяч. Они проводили его на железную дорогу. Вернувшись, он обращался к Маршалку, который снарядил экспедицию, и Бари в костюме пастора должен был вести их».
Карл Маршалк, продолжавший ещё руководить московским сыском, заручился поддержкой Рогова, который счёл возможным в этом вопиющем случае пренебречь «союзническим» характером анархистов (хотя всю Черную гвардию помножат на ноль ВЧК и латыши только в ночь в 11 на 12 апреля). Перловские дачи были разбросаны в густом сосновом бору и не имели заборов, посему с проводником, а Бари местность эту хорошо знал, большая группа вооружённых людей могла дойти до нужного места незамеченной. «Анархистов-индивидуалистов» повязали без особого сопротивления и при выяснении личностей оказалось, что инициатором вымогательства был Михаил Булычев. Он оказался за решёткой и год спустя, как пишут мемуаристы, был «или расстрелян, или погиб в тюрьме».
Вскоре за тем, зимой 1919/1920 гг. в Одессе от сыпного тифа умер Евгений Пославский, последний из руководитей «Союза революционных социалистов» и его «народной дружины» …