Образцовые весы комиссара Крекшина или вагры из Абова
Он слагал предсказания, выдумывал речи, изобретал факты. Трудно вообразить, чтобы можно было так бессовестно обманывать современников и потомство, как обманывал Крекшин ...
// Н.Г. Устрялов о Петре Крекшине
У бывших октябрят и пионеров словосочетание «комиссар Крекшин», вероятно, должно будировать фантазию образом пыльной будённовки, перетянутой портупеей кожанки, болтающей у колен кобуры маузера и, конечно, красных революционных шаровар. Однако, подобные героические или, напротив, зловещие ассоциации у старинного слова «комиссар» появились лишь вследствии фонаря коменданта Делонэ и хирургического инструмента доктора Гильотена. С незапамятных же времён слово это означало не более, как человека, принявшего на себя некоторую «комиссию», т.е. поручение, следовательно, комиссар был, в сущности, «порученцем».
Именно в этом качестве провёл тридцать лет своей служебной карьеры Петр Никифорович Крекшин, герой нашего очерка. В бурных обстоятельствах Петровского царствования и последующего «царства женщин» ему неизменно приходилось оставаться в этом статусе и, в конце концов, слово «комиссар» стало едва ли не естественной частью имени Крекшина, в тех, нечастых, случаях, когда его упоминали в официальных документах.
Помещик Шелонской пятины и коренной петербуржец, Крекшин, несмотря на личное знакомство с Петром, Меншиковым, Татищевым и многими знаменитостями того времени, на их фоне был всегда лицом сугубо второстепенным и это пагубно сказалось на фактах его биографии, многие из которых до последнее времени были неясны либо неизвестны и лишь в последние десятилетия были выяснены и обнародованы П.А. Кротовым, работами которого мы далее и воспользуемся.
В духе представленного выше эпиграфа Крекшин мистифицировал и собственную биографию: он «служил у Петра Великого на собственной его шлюбке квартермистром, был при Его Величестве в разных походах», состоял «в дватцети семи полках в обер-крикс-камисарской должности с 1712 по 1720 год», наконец, даже и умер «будучи без мала 80 лет своей жизни», а судя по записи в МК и вовсе 90 лет … На самом деле, Крекшин, как установил Кротов по ИВ родился в 1692/1693 гг., а умер 31 августа 1764 г. Соответственно, выявляемая по документам служба Крекшина в декабре 1712 г. комиссаром «при выдаче жалованья» Белозерского гарнизонного полка в С. Петебурге, видимо, была для 19-летнего юноши первой.
Молодой новгородский дворянин провёл «при выдаче жалованья» в разных, расквартированных в слободах при новой столице полках почти восемь лет (три года из восьми , в 1714-1717, он провёл под следствием за растрату, в чём был, в конце концов, оправдан) и, видимо, в это время приобрёл тот опыт и навыки обращения с монетой, которые помогли ему в дальнейшем в течение длительного времени пребывать экспертом при Монетной канцелярии. Однако, в промежутке между полковой службой и Монетным двором в карьере Крекшина был самый яркий эпизод, на который он ссылался всю оставшуюмся жизнь - по личному поручению Петра комиссар Крекшин весной 1720 г. принял на себя подряд по строительству Кронштадского канала для починки кораблей.
Подряд был экономически привлекателен - за каждую кубическю сажень земли Крекшину следовало 5 руб., а всего он должен был получить около 100 тыс. руб. Всю землю следовало оттащить не менее, чем на 50-70 саженей от канала, инструменты, подрывников и водоотливные машины подрядчику выделяли, рабочих от должен был нанять сам. Крекшин, взяв авансом 5 тыс. руб., сулил сделать всё к концу лета, а буде возникнут обстоятельства непреодолимой силы, к весне следующего года, поручившись за результат своим имуществом и жизнью. Молодой подрядчик начал резво, но скоро дело застопорилось. Крекшин «заелся» с главным смотрителем работ сенатором М.М. Самариным, «а от сего произошли большие препятствия, помешательство, удержание денег и побег работников». Вместо завершения работ к лету, Крекшин вынужден был констатировать, что не может выполнять обязательства по транспортировки земли, поскольку канал идёт мимо усадеб и огородов, хозяева которых воспринимают происходящее крайне негативно, и хотя Петр потребовал все мешающие строения перенести, а подрядчику разрешил сыпать землю на чужие огороды, делу это мало помогло. Случившееся в 1721 г. наводнение полностью разрушило планы Крекшина, он не выполнил подряд, оставшись должен казне несколько тысяч рублей.
Разочарованный результатом, Крекшин в феврале 1722 г. подал в Сенат донос на Самарина из 12-ти пунктов, именуя сенатора казнокрадом и раскольником. Дело тянулось пять лет и кончилось для Самарина ничем, исключая уход его с поста главного смотрителя работ в Кронштадте. Крекшин также в новых распоряжениях Петра, касающихся строительства канала не упоминается. По документам дела выясняется, что в 1722 г. Крекшин находился «в особой дирекции» князя Меншикова, откуда, видимо, тем же Меншиковым, и был направлен в Монетную контору.
«Полудержавный властелин», после смерти Петра, пытался реализовать проект порчи серебрянной монеты с целью увеличения доходов казны. Планировалось чеканить гривенники 42 пробы из сплава «новой инвенции», в составе коей превалировал арсеникум или мышьяк, который должен был монеты с малым содержанием серебра преобразить в «настоящие» серебряные монеты 70 пробы. Дело шло туго и внешний вид монет из новой лигатуры был гадок, не в пример «настоящим». Крекшин активно ввязался в дело, начав осенью 1726 г. с доноса на минц-мейстера Тимофея Левкина (урождённый Дитерик Лефкен), которого он попрекал ленью, корыстью и игнорированием «государевой пользы» (после падения Меншикова Левкин поставил это себе в заслугу, указывая, что изначально «бесчестить державу» такой монетой не хотел). Крекшин затем и сам предложил сплав, в который входили селитра, мышьяк и сулема. Данная лигатура оказалась и вовсе непотребной, потому как монеты из нее существовали короткое время, после чего разлагались буквально на глазах. Поначалу слитки и монеты вскипали пузырями, затем от протираний тряпками из-под пузырей сыпался песок, а некоторые слитки рассыпались целиком. Однако эксперименты продолжались до октября 1727 г., как минимум, и монетные мастера матерясь начеканили гривенников из крекшинской лигатуры на 40 тыс. руб., которые, таким образом, затем буквально и «ушли в песок сквозь пальцы». Откровенная неудача неизменила, впрочем, положения Крекшина - он остался комиссаром Монетной канцелярии, но несколько лет о деятельности его слышно (по сохранившемся документам) не было.
К этому времени, видимо, и относится начало его занятий актуальной и древней русской историей. Основным содержанием исторических сочинений Крекшина был культ Петра Великого и именно жизни первого императора посвящено большинство сочинений Петра Никифоровича, ставших его «визитной карточкой». В качестве исторического источника эти сочинения имеют устойчиво скверную репутацию, поскольку, по словам Г.Ф. Миллера «Крекшин сочинял что хотел, чтобы только можно было сказать что-нибудь о Петре Великом на каждый день, хотя бы это состояло лишь в том, что государь ходил в церковь или обедал с своею супругою и детьми. Крекшин был удивительный человек. Я не думаю, чтобы читатели узнали что-нибудь из его истории Петра Великого ...». Как литературные произведения эти сочинения в той или иной степени, рассмотрены М.Б. Плюхановой, С.А. Мезиным, П.А. Кротовым, к работам которых мы и отсылаем всех интересующихся.
Нас же будет интересовать обращение Крекшина к древней русской истории, а конкретно, к происхождению Рюриковичей (к коим комиссар стойко приписывал и Петра с Елизаветой, вопреки мнению самого Петра, высказанному им в предисловии к проекту Морского регламента 1720 г. [Свердлов 2011]).
Крекшин впервые публично высказался о древней русской истории в октябре 1735 г., когда обратился в Академию наук с «предложением» принять в качестве эталонной истории «о начале народа славенска» сведения «Сказания о граде Славенске», которые он, при сей верной оказии, и обнародовал впервые. «Сказание» он при этом противопоставлял «Историографии» Мавро Орбини, как менее достоверной (ни того, ни другого произведения Крекшин не называет, идентификация выполнена исследователями на основе анализа текста «предложения»). Поводом к написанию «предложения» было желание Крекшина заинтересовать Академию старым новгородским делопроизводственным архивом, хранившемся, по его словам, «над Кукуйскими воротами», куда «многие-ж древние письма складены». Академия заинтересовалась, архив был вывезен и разобран, но Крекшин не угадал - «древних письмен» там не было, в архиве содержались документы местного делопроизводства за прошлый век.
В своём «предложении» комиссар в полном соответствии со «Сказанием» и писал: «А при смерти Гостомыслъ завѣща идти въ Прусію и молити тутъ сущихъ самодержцевъ отъ рода кесаря Августа, да идутъ княжити. Рюрикъ пріиде въ Великій Новьградъ въ лѣто отъ сотворенія свѣта 6370 и повелѣ зватися Рускою землею или Росиею. Къ сему явное свидѣтельство и нынѣ того града Славенска разрытое мѣсто противъ Юрьева монастыря, которое именуется Городище …» [Материалы 1886: 808]. Таким образом, на тот момент, у Крекшина не было иных идей происхождения Рюрика, чем «Рус из Прус» либо он (что менее вероятно) не счёл нужным их высказывать.
Ситуация существенно изменилась десять лет спустя, когда Крекшин составил и в августе 1746 г. представил в Сенат родословную императрицы Елизаветы Петровны, озаглавленную «Родословие великих князей, царей и императоров». Четырьмя годами ранее, в 1742 г., Крекшин поднёс императрице восторженный панегирик «Краткое описание блаженных дел Петра Великого … собранное через недостойный труд последнего раба Петра Крекшина …» 1. Елизавета приняла подношение весьма благосклонно, Крекшина некоторое время воспринимали едва ли не как «официального» биографа великого государя и, главное, он получил доступ к петровскому архиву. Этому не помешало и то, что в 1743 г. Крекшин оказался под арестом в Тайной канцелярии, неудачно выступив в качестве астролога: прочитав сообщение Академии наук о комете в 1742 г., Петр Никифорович предложил альтернативное толкование, заявив, что звезда сия не комета, а прогностическая, ибо летит хвостом в вперёд, сулит же она злополучие Швеции, блажество России и вообще грядущий апофеоз «четвёртой северной монархии», поскольку Московия от Мосоха, как Ассирия от Ассура и т.п. [Есипов 1878: 339].
1«Краткое описание блаженных дел Петра Великого» изложено чрезвычайно напыщенно, содержит множество самых мелких, но очевидно измышленных, подробностей; всякое событие излагается с собственными речами действующих лиц, и речи эти - высокопарны, многословны и написаны языком богослужебных книг; содержанием произведение Крекшина чрезвычайно бедно и едва ли можно выделить в нем хотя одну жизненную, исторически ценную подробность. При всем множестве восторженно похвальных эпитетов, какими снабжает Крекшин Петра, составляя похвалу ему чуть ли не отрывками из разных акафистов и "похвал" агиографического характера, у автора почти не видно искреннего, живого увлечения своим героем; едва ли Крекшин не более увлекался возможностью витиевато говорить по поводу какого-нибудь события, чем событием самим по себе» {Половцов}
К этому времени Крекшин уже несколько лет как с переменным успехом, но весьма активно работал, по рекомендации А.К. Нартова, метрологом при Комиссии по мерам и весам М.Г. Головкина2. Если теоретические его изыскания на этом поприще не получили признания, то в качестве проектировщика «образцовых весов» для столичной таможни, он, напротив, сумел реализоваться полностью, хотя и не без традиционной российской волокиты - начатый ещё в 1738 г. и одобренный Л. Эйлером и Г. Крафтом проект удалось завершить только в 1746-1747 гг. - посетители ГИМ и поныне могут видеть в экспозиции «Образцовые весы 1747 г.», спроектированные Крекшиным. Весы были признаны образцовыми на испытаниях в Зимнем дворце в присутствии императрицы Елизаветы Петровны. Таким образом, к моменту представления в Сенат «Родословия», Крекшин слыл не только «биографом Петра», но и востребованным специалистом-метрологом и его, несомненно, воспринимали всерьёз.
2После ссылки Головкина в 1742 г. и роспуска комиссии, соответствующие работы с участием Крекшина велись при главной полицмейстерской конторе - факт, часто упускаемый биографами Крекшина.
Судьба «Родословия» Крекшина рассматривалась исследователями подробно и не раз - Сенат направил сочинение в Академию наук «для рассмотрения профессорскому собранию», академическая Канцелярия поручила его экспертную оценку Г.Ф. Миллеру, отзыв Миллера был неблагоприятен для автора, следствием чего был донос и скандал, как водилось за Петром Никифоровичем на протяжении всей его жизни, Миллеру на помощь призвали академиков и промежуточный финиш дела находится в ПСС Ломоносова, в известном «Рассмотрении спорных пунктов». Сенат после оного терпеливо ждал 15-ть лет смерти истца, прежде, чем сдать дело в архив, так и не приняв по нему никакого решения.
Поскольку основным тезисом «Родословия» было производство «высочайшей фамилии Романовых» от князя Романа Васильевича Ярославского, Крекшин должен был писать про всех первых русских князей, вплоть до Владимира Мономаха и Мстислава Великого, и разумеется, остановился на призвании князей и происхождении Рюрика. Он вдался тут в подробности, показывающие его знакомство со многими переводными (комиссар не владел иностранными языками) иностранными источниками и, в частности, с новыми переводами сочинений Гельмольда и И.Х. Шеттгена, выполнеными незадолго перед тем Кириаком Кондратовичем. Широко известен, однако, лишь его тезис «Великий князь Рюрик призван от варяг, то есть из Вагрии, лежащия по берегу моря Варяжского». Миллер на это возразил, что «Хотя и есть мнение некоторых иностранных историописателей, что первый великий князь Российский Рюрик из Вагрии или из Голстинии в Новгород приехал, однакож оное пишут неосновательно. Варягами называны в то время всякие люди морские или мореходные, хотя для отправления купечества или для войны морской путь восприяли», а комиссия академиков резюмировала, что «Сие только известно, что великий князь Рурик по Гостомыслову совету призван в Новгород от варяг»3.
Последнее прямо следовало из приводимых свидетельств самого Крекшина, ибо написав, что «в лето от создания мира 6370 по Рождестве Христове 862 великий князь Рюрик на великоновгородский престол призван из Вагрии о чем свидетельствуют …», комиссар далее приводит десяток свидетельств летописей, миней, степенных книг, где написано именно и не более того, что Рюрик прибыл «отъ варягъ»4. Лишь в конце он добавляет из Герберштейна «вагры с россиянами славенского народа сродники» и Гельмольда «вагры народ славянский». Складывается впечатление, что для Крекшина «вагры» просто синоним слова «варяги» и никакая «Голстиния» его и не интересует.
3Ломоносов М. В., Штрубе-де-Пирмонт Ф.-Г., Тредьяковский В. К. Рассмотрение спорных пунктов между господином профессором Миллером и господином комиссаром Крекшиным, по приказанию его сиятельства графа и президента Академии Наук Кирилы Григорьевича Разумовского учиненное от профессоров Штрубе де Пирмон, Василья Тредьяковского и Михаила Ломоносова // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. - М.; Л., 1950-1983. Т. 6: Труды русской истории, общественно-экономическим вопосам и географии. 1747-1765 гг. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1952. - С. 7-12.
4«Краткое описание о начале народа славенскаго, и о населении сими народы северных, полунощных и западных стран, и о наречениях сего славного народа славенского московским, российским, скифским, готским, сарматским и протчими именовани, и о преславных деяниях сего славного народа славенского московского российского. [...] Собранное от разных и древних историописателей в царствующем граде Санкт-Петербурге новогородцем дворянином Петром Никифоровым сыном Крекшиным. В лето миробытия 7254, по воплощении Бога слова 1746 году» - ОР РНБ. F.IV.52. Л. 13.
Это подтверждает следующая глава сочинения Крекшина, озаглавленная «Местоположение страны Вагрския или Варяжския описуют историописатели», большую часть которой, за характерностью крекшинского текста мы здесь и приведём {Там же, лл. 14-15.}
Гельмольд // Вагрия кряж был между дравою и савою и свитинею рекам от севера море балтийское даже до Любека заключалась тамо богатая весьма славенская пристань столица была Вагрия
в делах взятых из Новгорода № 238 // Збиран збор с едущих емею рекою мимо Ореховца города в Кексгольм емею рекою древле нарицалась (л. 15) река нева а иностранны свитинею писали и тамовесь кряж между дравою и славою и свитинию рекам то есть невой от севера море балтийское о сем свидетельствуют следующия истории
Вагрия народ славенской // Гельмольд лист 73й
В Вагрии пристань была корабли из моря рекою до самого града свободный ход имели сей проход завален завистью неприятелей славенских // Гельмольд лист 74й
На реке невы выше ижоры пороги завалены и ход в славонию тем пресечен.
Все историописатели в том согласуются что вагрия усадьбы свои имели по берегу моря балтийского которые русь варяжским называет идеже ныне ижора, лифлянды, курлянды, жмодь, прусы и прочая // История российская ядра
В летописи Брюса лист 15. Варяги есть народ храбры и славны границы имеют с Москвою
Гельмольд лист 70й // Вагры народ славянский {и т.п. далее вновь повторяются уже ранее приводимые свидетельства}
Таким образом, из текста Крекшина прямо следует, что его «Вагрия» располагалась в Ингрии и Приильменье, т.е., фактически, на малой родине самого автора. Забавно, но весьма характерно для Петра Никифоровича, что он не задумываясь использует для подкрепления собственных рассуждений цитаты из Гельмольда, очевидно относящиеся к иному географическому региону и даже не пытается делать оговорок, почему ему это кажется правомерным. Вряд ли перевод Кондратовича был столь плох, чтобы читатель не смог понять о чём пишет немецкий хронист, в данном случае, перед нами образец фирменного стиля Крекшина.
Трудно не заметить в этих заметках Крекшина параллелей с опубликованными в 1725 г. в Голландии Жаном Руссе де Мисси «Записками о царствовании Петра Великого <...>» , основанными как на материалах, присланных автору из России, так и на сочинениях иностранных авторов. Руссе де Мисси, при последовательном использовании вместо имени «варяги» наименований «вагрии» или «вагерии», указывает, что, возможно, «вагрии» - «это те, кого мы сегодня называем ингриями, а их страну - Ингрией; русские их называют Wotschoi», т.е. «водь». М.Б. Свердлов пишет, что «авторы проявили хорошее знание географии и истории этого огромного региона, указав как географические маркеры Онегу, Ладогу, Пейпус (немецкое название Чудского озера), Белоозеро, истоки Волги и (Западной) Двины, а также русские исторические названия новгородских пятин - Обонежской, Вотской, Шелонской, Деревской и Бежецкой. Далее они высказали мысль, в соответствии с которой «именно их население считает себя теми пятью племенами (peuplades), которые образовали первое государство, правителем которого оставался Рюрик» [Свердлов 2011. С. 257-259].
Наше собственное исследование вопроса даёт основания полагать, что Руссе де Мисси склонился к своему предположению благодаря сочинению Петра Петрея, у которого, в частности, сказано, что некоторые производят варягов из Энгерна (Engern) в Саксонии, между тем, как в немецких документах Engeren и есть наименование ижоры. Кроме того, Петрей указывает локусы на побережье Финского залива - остров Бьёрко (Приморск), Нева, Копорье, где бытует наименование Балтики «Варяжским морем» - также места обитания ижоры. В этой связи интересно, что не знавший языков Крекшин не должен бы знать текста Руссе де Мисси, разве что кто-то пересказал ему этот текст, но в таком случае, вряд ли Крекшин упустил бы возможность сослаться на столь подходящего ему автора.
Вопреки распространённому мнению о давнем знакомстве и сотрудничестве Крекшина и Татищева, текст Крекшина не обнаруживает знакомства с мнением Василия Никитича относительно происхождения первых русских князей. Об этом можно говорить, поскольку в дальнейшем Крекшин внёс существенные коррективы в местоположение своей «Вагрии» именно ссылаясь на «Историю» Татищева, с которой он, видимо, познакомился после того, как рукопись первого тома её была доставлена в Академию наук, в то время, заметим, как мнения своего относительно происхождения Романовых от Рюриковичей он не изменил до конца жизни.
Новую точку зрения Крекшина иллюстрируют две его рукописи - выполненная тушью большая картина «Родословие Императрицы Елизаветы Петровны», «собранная» Крекшиным в 1752 г. и хранящаяся в Тверском музее5 и список его сочинения «Экстракт из великославных дел царей и великих князей всероссийских с 862 по 1756 г.» {ОР РНБ. F.IV.17}, некогда находившийся в собрании графа Ф.А. Толстого.
5Родословие в лицах императрицы Елизаветы Петровны / Чит. в засед. Твер. учен. архив. комис. А.К. Жизневский. - Тверь : тип. Губ. правл., 1892.
В специальной таблице «О призвании князей» названной картины и на л. 22 рукописи «Экстракта», Крекшин пречисляет ранее приводимые свидетельства «Рюрик от прежних государей», «Россияне писаны варягами», «вагры народ славянский» добавляя к ним цитаты из Татищева и резюмирует
Резиденция княжества Вагрского, или финского, есть город Або, или Абов, - и изстари российское владенаство, как и бьярмское королевство между Швеции, и финского княжества, грань от конца залива Финникус, Ботикус, на озеро Муринское, из которого течет река Золотица в Белое, или Архангелогородское море, как свидетельствуют древние ландкарты
Здругую сторону оно еж Вагрское, или Финское княжество, граничит с древним королевством бярмским, Бярмии столица град Кексгольм // Стриковский
Понятно, что Стрийковский не отождествляет Вагрию и Финляндию, это обычный крекшинский произвол, вместе с тем, характерно, что будучи весьма амбициозным в своих исторических предпочтениях, Петр Никифорович, в данном случае, принял локализацию местопребывания Рюрика, предложенную другим человеком, авторитетность аргументов которого он, тем самым признал. Но, в отличии от Татищева, Крекшин продолжал настаивать, что «Россияне от народа своея крови владетеля прозвали Рюрика», а «россияне», разумеется, славяне.
Исходя из двух локализаций «Вагрии», предложенных Крекшиным, и аттестации этих земель, как «изстари российского владенаства», можно сделать вывод, что Петр Никифорович был последовательным автохонтистом, с поправкой на идеи Крекшина о великой северной монархии, перед которой, со времён Мосоха, трепетали все окрест и вплоть до Египта, с которым «народ скивский или российский» состязался в первенстве во вселенной и таковое обрёл. В начале «Экстракта» 1756 г. Крекшин приводит длинный список государей правивших «в Славонии, в Московии, в России» до Рюрика, начиная со скифского царя с характерным именем Дурлан. Среди прочих, в списке обретаются Арбогаст, Аттила, Гейзерих, Одоакр, Теодорих, Тотила, Леовигильд и т.п. «российские государи», откуда следует, сколь широко понимал «бывший комиссар Кронштадского канала» свою «северную монархию».
В начале 50-х гг. Крекшин озаботился и художественной презентацией своих сочинений - он «собрал» несколько лицевых рукописей - одна из них - упомянутое выше «Родословие в лицах», вторая - красочное лицевое «Житие Петра Великого» (ГИМ ОР. Барят. 55). «Родословие», по словам А.К. Жизневского, представлят собой картину в два аршина длины и аршин ширины, на которой тушью нарисован ростовой портрет Елизаветы и полсотни поясных портретов предшествовавших ей государей, начиная с Гостомысла и Рюрика. Одесную императрицы изображена военная флотилия, ошую - военный парад, предводительствуемый ею же на коне. На картине присутствуют несколько таблиц с текстами о древности и величии российского народа. Жизневский говорит о «тщательности и совершенстве художественной работы, особенно, в исполнении двух портретов государыни». Тем не менее, изображения не раскрашены, т.е. работа, возможно, не была закончена.
В пользу этого свидетельствует красочная рукопись ГИМ, вопреки своей традиционной аттестации «житием», имеющая заголовок «Книга летописец или повествовательная история о его величестве Петре I, императоре и самодержце всероссийском …». Рукопись выполнена на бумаге, выпускавшейся в 1743-1750 гг. и, вероятно, «собрана» в те же годы, что и первая. В художественном от ношении, по мнению исследователей6, это совершенно замечательный памятник книжной рукописной культуры того времени.
6Э. Шульгина. Древнерусская миниатюра в Государственном Историческом музее. Выпуск VI. П. Крекшин - История Петра I. 1982. Шульгина Э.В. К истории иллюстрированной рукописи Жития Петра Первого, сочинания Петра Крекшина // Хризограф. Вып. 1. Сборник статей к юбилею Г. З. Быковой. М.: Сканрус, 2003. С. 226-242.
Текст рукописи, повествующей о жизни Петра до 1798 г., хорошо известен и только в ГИМ представлен в семидесяти рукописных списках, но лицевой - один единственный. На 171 листе рукописи 209 миниатюр. «Миниатюры рукописи выполнены прозрачной акварелью, с преобладанием яркой гаммы красок в сочетании ярко-оранжевого, голубого и зеленого цветов. Изображения даны в легком чернильном очерке. По манере исполнения и цветовой гамме миниатюры близки к лубку. Миниатюры полно и точно иллюстрируют текст рукописи. События раскрываются последовательно, динамично, чувствуется желание художника передать их драматизм. Изображенные им сцены заговора, восстания стрельцов и казнь держат читателя книги в напряжении, чему способствуют не только рисунки, но и колорит. Мирные же события передаются более спокойными красками.
О мастерском владении художника искусством оформления книги свидетельствуют и орнаментальные рамки, инициалы, концовки, выполненные в едином художественном стиле. Особенно великолепны большие многоцветные инициалы, выделяющие начала глав. Исключительной изящностью отличаются орнаментальные медальоны, внутри которых помещен рисунок, завершающий текст статьи,- это или бочка с вином и кубок, корона и жезл, орудия казни, изображения монастырей и так далее. Все оформление подчинено тексту и помогает его прочтению и осмыслению» [Шульгина 1982].
Кто является автором художественного оформления лицевых рукописей Крекшина? Каждая рукопись написана одним писцом (скоропись сер. XVIII в.), рисунки выполнены одним художником. Рукописи, насколько нам известно, не сравнивались между собой, не сопоставлялся и почерк их с почерком Крекшина. Ясно, что «построить» такую рукопись было недешёво, но Крекшин известен, как оборотистый и зажиточный помещик, пожалуй, он мог бы это оплатить. Однако, по мнению той же Шульгиной, художественное оформление рукописи и концептуально тщательно простроено, миниатюрист хорошо знал и понимал текст, а, кроме того, хорошо ориентировался в архитектурных особенностях изображаемых сооружений, грамотно изображал актуальные времени детали быта, одежду, утварь, орудия труда, средства передвижения и так далее.
Был ли нанятый художник столь подготовлен и способен или заказчик тщательно описывал ему задачу и следил за соблюдением своей художественной концепции, фактически, выступая, отчасти, соавтором мастера? Или нам в принципе известны не все разнообразные таланты Петра Никифоровича? Увы, ответа на это пока нет.
Полагаем, что «собирание» красочных лицевых рукописей требовало достаточно длительного времени и можно уверенно сказать, что изготовлены они были (полагая за начало сам замысел) в период максимальной «общественной активности» Крекшина - в десятилетие между серединой 40-х и 50-х гг. «Общественная активность» Петра Никифоровича, помимо настойчивой презентации сочинений о жизни отца правящей императрицы, выражалась в регулярных донесениях в разные инстанции о том, что кто-то кое-где неправ и супостат. «Донос того же Крекшина на академика Миллера в имении выписок из иностранных сочинений с неблагоприятными для России отзывами» имел следствием длинную дискуссию, запомнившуюся участникам настолько, что сам же Миллер позднее приписывал Крекшину инициативу дискредитации его известной диссертации, совершенно несправедливо, по нашему мнению.
В 1749 и 1750 гг. Крекшин доносил в Сенат, что во Пскове и Петропавловской крепости, вследствии небрежности ответственных лиц пропадают архивы взятых шведских городов и князя Меншикова соответственно. «Псковский» донос «бывшего комиссара» не подтвердился, а архив Меншикова, действительно, был обнаружен и перевезен в Академию для описания. В том, же 1750 г. Крекшин крикнул «слово и дело» и в Тайной канцелярии показал, что ныне выпущены гравюры, на коих год венчания Петра и Екатерины показан неправо - 1712, между тем, как брак был совершён в Жолкве 19 февраля 1707 г., а в 1712 только торжественно объявлен и он сам в 1737 г. видел у Шумахера «правильную» гравюру с нужной датой. Трудно представить опрометчивость человека, рискнувшего официально обратить внимание на внебрачное рождение правящего монарха при отсутствии у него явных доказательств обратного. Крекшину это сошло с рук. Год спустя неугомонный правдоискатель обратился в Сенат с жалобой на то, что во вновь изданной книге Ломоносова сказано «статуя Петра», в то время как следует уважительно писать «персона Петра». Сенат только фыркнул.
Наконец, сутяжничество Крекшина привело его за решётку. Как пишет П.А. Кротов, «9 декабря 1753 г. в Москве был напечатан указ Правительствующего сената "во всенародное известие". Его "героями" были отставной комиссар П.Н. Крёкшин и мичман Н. Пушкин. В поданных в Санкт-Петербургскую губернскую канцелярию челобитных они бездоказательно "друг друга порицали". Н. Пушкин называл П.Н. Крёкшина "известным вором и проклятым от матери сыном", а комиссар характеризовал мичмана "вором и смертноубийцею". За свои словесные выпады на бумаге оба получивших скандальную "всероссийскую славу" челобитчика были помещены на месяц в тюрьму. Суть указа сводилась к следующему. Согласно Уложению 1649 г. и "по указам", истцу и ответчику в государственных учреждениях следовало добиваться правосудия "вежливо и смирно, не шумно, и никаких невежливых слов не говорить, и меж себя не браниться, и как в письмах, так и на словах … безчестных и укорительных слов отнюдь не чинить…» [Кротов 2009]. Заметим, что обе «конфликтующие стороны» стороны были помещиками смежных погостов Шелонской пятины, мать Н.О. Пушкина была урождённая Парская, а одним из зятьёв Крекшина был новгородский же помещик Мартын Парский, который с тестем был не дружен, ибо Крекшин не выделил замужней дочери должной ей доли. Подробнее о причинах конфликта ничего неизвестно.
Рискнём предположить, что в 1-й пол. 50-х гг. деятельность «первого биографа Петра» стала утомлять двор. Лентяйка Елизавета жила мнением фаворитов, а новому фавориту, Ивану Шувалову, в отличии от Разумовского, человеку интеллектуально изысканному, «бывший комиссар Крекшин» должен был казаться, вероятно, слишком анахроничным. Умер и «токарь Императора» А.К. Нартов, ровесник и приятель Петра Никифоровича. «Общественная активность» Крекшина постепенно сходит на нет (да ему и пошёл уже седьмой десяток лет), однако до последних дней своей жизни он продолжает собирать и переписывать сведения о Петре, охотно делясь ими со всеми желающими, например, Иваном Голиковым, приехавшим в столицу в 1761 г., которому суждено было продолжить трансляцию слухов и сплетен о Петре Великом и событиях его времени.
Крекшин почил в бозе в последний день церковного года, в 1764 г., и погребён был у «церкви святаго Сампсона-странноприимца, что на Выборгской стороне». При сём случае, покойный в последний раз проявил свою неугомонность - в последний день февраля следующего, 1765 г., зять его, генерал М.А. Деденев, обратился в Синод с просьбой уважить последнюю волю покойного и дать разрешение на перезахоронение его тела в родовом имении - селе Костыжицы Опоцкого погоста Шелонской пятины. На второй день весны просьба была уважена …