Брат у ворот.
Мне бы очень хотелось, чтобы обе стороны поняли меня правильно и без передёргиваний.
19 июля.
Сообщаю маме, что еду в гости к друзьям в Тамбовскую область, телефон там может не ловить, потому беспокоиться не стоит.
Еду в Луганск. Меня, как и всех остальных, сильно волнуют многие вопросы: на самом деле там ополченцы или, как говорят, сплошные чечены и отборная российская армия? Кто сбил самолёт? Кто виноват и что делать?
Несусь на бешеной скорости по дороге в Луганск, с тремя представителями ополчения. Снижать скорость нельзя, потому что где-то возле дороги засели снайперы. Внезапно на пути появляется щенок. Машина резко тормозит, и вслед щенку летят маты.
Встречаются обгоревшие скелеты автомобилей. Ополченцы поясняют: "таксист хотел бабла срубить, вёз двух баб с ребёнком. думал, проскочит. прилетело, передок снесло. Бабы сидят на обочине, рыдают. Их минами обстреливают, а они сидят. Мы их забрали."
Въезжаем в Луганск. Тишина, несколько человек стоят в очереди в магазин. Одинокие люди ходят по улицам. На верхних этажах домов чернеют пугающие дыры. Стёкла выбиты почти везде. "Это вчера шмаляли. Людей дохуя погибло".
В здании СБУ, которое занимает спецбатальон ополчения "Леший",
суетятся небритые мужики с автоматами. Начался артобстрел, вокруг ухают и гремят снаряды. Жмусь к стенке, подпрыгиваю от каждого звука. Девушка Таня со светлой косой и в пятнистых военных штанах отводит в здание, объясняет: "Если что, сразу сюда - и к стене. Тут смотрите, какие стены." Спрашиваю, как вести себя во время артобстрела на улице. "Сразу падай и старайся сжаться как можно меньше. У нас большинство жертв с травмами верхней части тела. Это потому, что осколки снаряда конусом вверх разлетаются".
"Пойдёмте, я вам покажу свои трофеи" - зовёт загорелый до черноты мужик в бандане. "Не пугай людей!" - тут же кричит другой такой же человек. Но мы идём. Он высыпает из армейской ушанки гильзы от снарядов самого разного размера: "Вот, это всё в меня стреляли."
Показывают видео после вчерашнего обстрела. Разорванные тела, оторванные головы несколько нивелируются благодаря разнообразным ужастикам. Страшнее всего - девушка, будто уснувшая на асфальте, ладошки под щекой, лицо спокойное, только струйка крови изо рта. "Это должен увидеть весь мир, что они делают, эти укропы, по людям стреляют. Не по нам, а по людям. В СБУ ещё ни разу ничего не прилетело".
Пока смотрели видео, на улице затихло. "Сейчас мы вам покажем, что фашисты с городом сделали". Едем.
Водитель инструктирует: "Выбегаем, двери оставляем открытыми, снимаем, и сразу бежим обратно. Неизвестно, что и откуда может прилететь". Водитель остаётся в машине, с нами вместе выбегает автоматчик Ян, высоченный мужчина лет пятидесяти.
Фотографируем очередное разрушенное здание, музей, когда на улице появляется несколько машин с военными. Окна щетинятся дулами автоматов. Ян делает шаг в сторону и закрывает меня спиной. Спустя несколько секунд успокоенно говорит: "А, это наши ребята".
Внезапно раздаётся вой сирены. "Воздух" - выдыхает водитель, и мы петляем где-то в проулках, ища укрытие. Забегаем в подъезд. "От окна и к стене, - объясняет Ян, - чтоб осколки не прилетели". Курим. "Одна... две... три..." - считает водитель падающие авиабомбы. Звук такой, будто сваи в землю забивают, глухой и какой-то безжалостный.
Возвращаемся. В штабе снова суета: "На Юбилейке пиздец, надо туда!". Нас с собой не берут. Очевидно, совсем пиздец. Уезжают.
"Надо вас накормить" - говорит зам. комбата по связям с общественностью, Игорь, позывной "Ведун". Обед в столовой уже закончился, но толстый весёлый повар тащит нам чай и огромные, сантиметра три толщиной, ломти хлеба, густо намазанные маслом. Поражаюсь габаритам. "Ну, мы же на Донбассе" - широко ухмыляется повар.
Вечером, уже после десяти, начинается ещё один авианалёт. Мы все, вместе с ополченцами, сбегаем в бомбоубежище. "Один самолёт до шестнадцати ракет несёт, а их два". Считаем. Один... Два... Три... Командир батальона Алексей, позывной "Леший", гладит белого котёнка. "Это моя, она в Славянске родилась". Вбегает Таня. "Где тебя носило?!" - Орут бойцы. "Я её искала" - кивает на котёнка девушка.
Четыре... Пять... Шесть... Семь... "По аэропорту работают. Там тоже наши."
Восемь... Девять... Десять... "Они десант высадили у аэропорта".
Одиннадцать... Двенадцать... Рация замолкает, новостей нет. Бойцы беспокоятся: "Их там не накрыло?"
Тринадцать... Четырнадцать... Пятнадцать... Оживает рация: "Одного сбили!!". Шум, радость, аплодисменты. Тишина. Отсчёт окончен. Идём спать.
Невысокий энергичный вояка "Гном" уступает мне кровать. Утром я узнаю, что он и остальные ребята спали сидя на стульях.
20 июля.
Ужас, как же оперативно человеческий организм в случае опасности привыкает к ситуации. Спустя сутки на войне, я поняла, что знаю, от каких звуков стоит прятаться, а какие не страшны. Что упадёт близко, а что далеко. В обычной жизни я два лестничных пролёта не могу пройти, не начав задыхаться, а тут за время короткого свиста, который слышен за секунды до взрыва, успеваю пробежать полдвора и нырнуть в бомбоубежище. Причём даже не успев обдумать, что нужно делать - тело само всё сделало. И эта непроходящая собранность мышц - даже в тишине, даже во сне. Я просыпалась не от звука далёкого выстрела, а от того, что качусь в дальний от окна угол...
Пожилой дядька с поразительно синими глазами заваривает мне кофе.
Он из Луганска, но несколько лет работал водителем автобуса в Москве. "Понимаешь, это же не мы пришли к ним, а они нам. Они по нашим детям стреляют, по жилым кварталам - там нет никаких предприятий. Шмаляют, будто глаза завязаны. ЛайфНьюс показывал, как два укропа стреляют и смеются. Наркотиками их, что ли, накачали? Он стрельнул - а сам понял, в кого попал? В женщину или в ребёнка? Они смеются, расстреливая наш народ."
"Какие же они люди? - Вторит другой ополченец. - Они машину с детьми расстреляли. Там надпись "дети", белый флаг, красный крест. Они стреляют, потому что это НАШИ дети."
Выезжаем снимать последствия ночной стрельбы. В городе нет света, потому что оборваны провода. Эти провода лежат прямо на улице. Мимо бежит мальчонка лет восьми. "Осторожней, сынок!" - Кричит ему вслед ополченец. Мальчик, не оглядываясь, скрывается за забором.
Подходят жители, показывают, куда попал снаряд. "А это ваши стреляли, или Украина?" - Спрашивает мужчина. "Это авиабомба, у нас самолётов нет..." - вздыхает боец.
Увидели БТР с Российским флагом, остановились фотографировать.
Внезапно из густых кустов у дороги раздаются крики, выбегают несколько автоматчиков. "Стоять, бля! Камеры убрать! Кто такие?". Оказывается, это один из блокпостов батальона "Заря". "Разрешение надо спрашивать! Радуйтесь, что не убили!". Испытываю смутную благодарность к юбке, в которой жутко неудобно убегать, но которая издалека показывает гендерную принадлежность.
Беседуем с представителями ОБСЕ, седовласым, похожим на безбородого Гэндальфа, Каем Виттрапом, и переводчицей - француженкой Гаэль. Гаэль хорошо говорит по-русски. "Мы видим, что идёт обстрел спальных районов, жилых кварталов" - говорят они.
"Однажды приехали в один из районов после обстрела, и нам рассказали историю о том, как мать накрыла собой коляску с ребёнком, а отец накрыл их обоих. Он погиб, но спас семью. На дороге остался плюшевый заяц, пропитанный кровью. Возможно, им пытались остановить кровь отца".
Неподалёку слышится стрельба. Предлагаем спуститься в убежище. "Нет, это ещё далеко, - смеётся Гаэль, - вот когда стены начнут дрожать, тогда уже близко. Вчера дрожали стены."
Взрывы приближаются, и мы спускаемся вниз. Прячемся в коридоре гостиницы. "Тут такой калибр, что эти стены запросто пробьёт."- Отмечает наш ополченец, прислушиваясь к взрывам.
Звучит сирена воздушной тревоги. подъезжаем к зданию администрации Луганска,
на входе нас встречает боец "Зари": "Охуели вот так спокойно ходить? Вы что, тревогу не слышали?".
Народный губернатор Болотов проводит пресс-конференцию, читает с бумажки о том, что у них есть один неисправный "Бук", который готовы предоставить для экспертизы.
В коридоре несколько темнокожих складывают из мешков с песком баррикады. выглядит это как кадры из "Унесённых ветром". Нам торопливо объясняют, что они однажды устроили перестрелку, а так как милиции в городе нет, ополченцы взяли на себя роль стражей закона. Нарушители перевоспитываются трудом.
На улице встречаем заплаканную женщину с ксерокопией паспорта: "Это мой сын, его четыре дня назад забрали. Скажите, он живой или мёртвый? Почему позвонить не дают? Убейте уже меня сразу, если он умер. Зачем медленно убивать?".
Вечером снова сидим в бомбоубежище. Нас знакомят с заключёнными. Первый - невероятно тощий парнишка Игорь. На крепком суржике он рассказывает, как был на Майдане, где Кличко хлопал его по плечу, потом хотел записаться в Нац. гвардию, но его почему-то не взяли. Тогда он сам поехал на фронт, чтобы чем-нибудь помочь, хотя бы раны перевязать. "Взяли его в поезде, он напился и всем рассказывал, куда едет" - улыбаясь, комментирует Дэн. У Дэна молодое лицо и волосы с проседью. Он из Стаханова, а жена с маленькой дочерью в России у родственников.
Спрашиваем у Игоря, хочет ли он ещё на войну. "Не-не-не, до хаты, жинку пора та диток. Бог поможет!" - смеётся Игорь. Ему 19, у него больные почки и эпилепсия. Спрашиваем, как к нему относятся ополченцы. "Хорошо относятся, кормят. Бог помогает".
Второй заключённый - невысокий быстроглазый мужичок. Тщательно выбирая слова, он рассказывает, как его заставили идти в Нац.гвардию вместо отбывания срока за кражу. Говорит, что сбежал, и вообще очень симпатизирует ополчению.
"Взяли его как корректировщика, и он периодически меняет показания" - рассказывает Дэн.
21 июля
В курилке мне объясняют, кто такие корректировщики. Это те, кто корректирует направление огня, спрятавшись неподалёку от цели. К корректировщикам относятся здесь с особой ненавистью.
Один из бойцов рисует палочкой на песке очертания самолёта СУ-34, поясняя его технические характеристики. Потом вдруг говорит: "Я, когда пришёл, сразу под миномётный обстрел попал. Там наших убило. Я смотрел на них, разорванных, потом несколько дней есть не мог. А потом мы брали блокпост укропов. У них патроны закончились, мы спрашиваем: "Вы подохли?", а они в ответ "Ще не вмерла Украина" поют. Так и пели до конца. Наркоманы. И потом я на них смотрю - у одного челюсть нижняя осталась, а над нею ничего нет. И... нигде не ёкнуло совсем. Фашисты они".
***
Официальные сайты Украины сообщают, что Луганск захвачен Национальной Гвардией, а террористов-сеператистов уничтожают местные жители. "Где? Почему я не в курсе?" - смеётся "Леший".
Телевизор в столовой показывает новости канала Лайф Ньюс. Бойцы сморят. Я не смотрю. Слышу: хунта, фашисты, националисты напали, бомбили, мирное население, жертвы... И потихоньку начинаю понимать суть.
Я ехала к пропутинцам, к чеченам, к террористам и отморозкам. Вместо них я встретила людей, которые защищают свою землю от вторжения гейропы. От фашистов защищают. Ведь благое же дело - защищать землю от фашистов? В то же время обратная сторона, Киевская, защищает свою же землю от других фашистов - от путинских войск, которые уже отжали крым, а теперь пытаются отжать Донецк и Луганск, потому что там производство. Ведь благое же дело - защищать землю от фашистов?
В фашистов стрелять легко, они не люди. Серая масса злого врага, которого нужно уничтожить. И способствуют этому всевозможные средства массовой информации с обеих сторон, разжигая войну терминами "террорист", "фашист", "хунта", и т.д., и т.п., стирая людей. Что поделаешь, информационная война, эффективность которой была опробована ещё во Второй Мировой.
Мне бы хотелось оказаться по ту сторону фронта. Более чем уверена, что там находятся такие же "Яны", "Дэны", "Лешие", которые защищают землю от фашистов.