В гости к Пушкину
Благодаря моей чудесной родственнице Екатерине Поспеловой нам удалось побывать на Пушкинском фестивале в Пушкинских горах. Далее привожу ее текст со своими фотографиями и ремарками.
Спектакль назывался "Сон Татьяны", - поэтому и происходил в лесу, в пятиста метрах от дома поэта в Михайловском, сегодня пусть и не заснеженном, как в романе у Пушкина, но необыкновенно таинственном:
Дрожащий, гибельный мосток приводил вас в рощу.
Где-то в кронах ёлок и сосен висели, укрытые зеркалами, тайные динамики, которые то рычали средь чащи настоящим медвежьим рёвом,
то скрипели и стонали, как настоящие сосны,
то плакали младенцем,
то шептали псковские причеты и поговорки, (которые я начитала заранее: "К чему то говорить, что в горшке не варить, возьми пшена, да совиного говна, свари да съешь");
то куковали, соревнуясь с настоящей, местной-аутентичной кукушкой,
то вдруг запевали средь леса арию Графини из Пиковой дамы по-французски.
Основная сцена спектакля была - совместная трапеза зрителей с чудовищами, сидящими на берегу лесного, заросшего тиной пруда, за огромным зеркальным столом, отражающим траурные еловые лапы и заставленном магическими и обаятельными предметами:
покрытыми патиной подносами, свечами, прялками, колыбельками с папье-машовыми младенцами, старой посудой, мистическими весами, графинами, ползущими, как в Сталкере, по столу стаканами и пр. и пр.
Разномастные колченогие стулья хороводом окружали лесной стол, проваливаясь ножками в мшистую землю.
Это был "партер" - в него пускали тех, кто успел первый, остальная публика стояла рамкой амфитеатра - кругом.
С одной стороны стола - публика, с другой - удивительные, невообразимые чудовища, плод фантазии Этель, причудливые, таинственные и невероятные монстры, ни один из которых не иллюстрировал Онегинских памятных персонажей (И что же видит: за столом - силят чудовища кругом...) , но являл их родню, придуманную художницей - в продолжение фантазии поэта.
(Моя мама-искусствовед сказала: чистый Филонов! А мне кажется, что и Босх.)
Были они так занимательны , что прямо просились на ямб и описание их онегинской строфой.
А сама строфа с самого начала задавалась скрытым за зеркалами динамиком в начале "квеста", который смутным голосом из леса бубнил:
"И снился чудный сон Татьяне,
ей снилось, будто бы бу-бу,
бубу-бу-бу-бу-бу, бу-бу-бу,и стих замирал в звуках леса - иди, броди и придумывай, что хочешь...
Накануне, в день репетиции, который был, как всегда, нервным, но столь же увлекательным, как и сам спектакль, авторша бурно спорила со своей мамой Наташей, чистым ангелом, как и сама Этель, но которая не понимала - почему в спектакле нет авторского текста, объясняющего: что, собственно, происходит?
- Почему нет пушкинского текста? - спрашивала Наташа.
- Театр - это не просвещение! - возражала Этель страстно, в промежутках между поиском своих детей, которые рассыпались по лесу, заданиями артистам и указаниями бутафорам, монтировавшим все это магическое действо, привезенное в Псковские леса на огромной фуре из Москвы,
- человек посмотрит , а потом прочтет или вспомнит Пушкина, и это прибавит что-то к его пониманию...
- Нет, - упрямо говорила мама Этель, попутно ловя детей и ища их потерянные в незабудках мобильники, - надо читать текст, а то никто ничего не поймет!
(а моя девочка ничего в незабудках не теряла. и ловить ее не надо было)
- Нет, не надо читать! - и Этель мазала лицо гримом из белой глины и переодевалась в белую ночную рубаху
(Она сама играла Татьяну, попутно контролируя весь театральный процесс)
- Это будет тавтология и никому не нужно!
(вон Наташа сидит с краешку. для чистоты эксперимента спросили у нее - нужен был текст или нет? говорит - и так все понятно)
Я, совершенно согласная с точкой зрения Этель, меж тем, отвлекала Наташу своими проблемами, прося завязать лапти на моих аринородионовых ногах, дать мне прыскалку от комаров, которые под вечер висели сплошной завесой...
Обожаю все эти театральные приготовления и предпремьерные волнения.
В конце репетиции грянул настоящий гром, заглушая потаённые в хвое динамики, и пошел дождь.
"Чудовища" (молоденькие волонтеры из псковского театрального училища) резво натянули черный полог над сакральным столом со свечками, прялками и подносами, и по тенту застучали крупные и усиливающиеся капли, а мы с Наташей сели писать записки-пожелания из Пушкина для "человека-рыбы"
- он потом запихивал скрученные пожелания в бутылки - для того, чтоб впоследствии зрители выловили из тинного и мрачного пруда и прочли что-то такое важное для себя:
- Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной!
- Подите прочь, вы человек опасный!
- Я вас любил...
- Выпьем, поворотим, да в донышко поколотим.
- Я вас приму, но вечером...Позднее...
- Все утопить...Сейчас...
Я, Арина Родионовна со своими гаданиями, и Медведь, очаровательный Сергей, рассказавший мне , что у композитора Кюи есть музыка на тему "Песней западных славян"- мы все были маргинальные ответвления от основного действа чудовищ возле таинственного пруда...
Самого действа я не видела, мне о нём только рассказывали потом.
Это обычная история: коль сам играешь в спектакле - никогда не видишь его весь со стороны.
Медведь-Сережа с огромной головой из папье-маше, сидел недалеко от "дрожащего гибельного мостка".
У него был духан. Он крутил шарманку с романсами Лемешева, танцовал с дамами, потчевал всех брусничной водой и кормил баранками.
Мы с ним жили в соседних номерах, и он взял у меня сборник Мартына Задеки, толкователя снов, упоминаемого в Онегине, а потом кричал мне через дверь турбазы , когда я была в душе и не могла открыть: "Я вам торчу Задеку" - что значило: я вам должен отдать книгу)))
Ко мне же вела в соседнюю чащу сплетенная из тряпочек коса, и я , сидя с "медлящими поминутно спицами в моих наморщенных руках" - восседала в райском и почему-то совершенно непосещаемом комарами месте неподалёку.(Может, Наташа набрызгала меня "дэтой" хорошо)
Кот учёный, которого я чесала за ушком, приводил ко мне экскурсионные группы 6 раз за этот день, и я что-то врала на диалекте (послушала несколько лекций про псковский говор), а так же читала из томика Пушкина всем, кто хотел погадать.
В перерыве между спектаклями , когда мы пили чай в бутафорском шатре, какая-то красивая девушка мне сказала: "Арина Родионна, надо чуть-чуть побыстрее, а то мы не успеваем в финалу," - я вопросительно посмотрела, а она говорит, смеясь: "Я ваш котик, вы не узнали?"
Я поняла и почесала ее за ушком.
Были очень милые моменты.
Молодая пара. Видно - меж ними все горячо и складно.
Девушка говорит: Страница 13! - дерзко бросая вызов одиозному числу.
Я честно читаю, ворочая на О и с народной интонацией:
-Как томно был он молчалив.
Как пламенно красноречив!
Девушка кивает, глядя любовно на своего милого.
- В сердечных письмах как небережен!
- О!- восклицает она, - Точно: никогда не отвечает на СМС-ки!
Мы обе глядим на него пару секунд осуждающе.
Он поникает головой виновато.
Я делаю короткое народное внушение.
Следующая группа. Девочка-подросток гадает.
Я: ......блаблаблабла предубеженья,
Которых не было и нет
У девочки в 13 лет! -
Сколько те лет , милая? - спрашиваю я.
- Через пять дней будет четырнадцать! - рапортует девчушка. косясь на строгую маму.
(это Арина Родионовна шутить изволит, строгая мама в этот момент бутылку выуживала)
Еще одна девушка с необычайно стройными джинсовыми ногами пожелала гаданий и попала на пушкинский пассаж про ножки. Я пропустила про Дианы грудь и ланиты Флоры, но прочла про
"Исчезло счастье юных лет,
Как на лугах ваш легкий след!"
- Вот, - сказала я грустно, - это про меня. Уйдешь ты теперь, а я, старая дура 250 лет, все буду вспоминать про твои ножки!"
Девушка благодарно улыбнулась, а ее младший брат-мальчонка, который сидел совсем рядом со мной, вдруг сказал мне тихо , уходя:
- А я вас не забуду никогда!..
Кружку мне, конечно, тоже выдали.
А как же?
" где же кружка?"
Но, садясь в свое кресло под соснами и проверяя реквизит, я поняла вдруг, что это - штука для просеивания муки. С ситечком на дне...Но красивая очень.
И вот вдруг один корпулентный мужчина, которому я нагадала, кажется, про "И потекут сокровища мои в атласные диравые карманы" - вдруг откололся от группы зрителей, подошел и говорит:
- Выпьем , няня?
А рабочий день-то в разгаре, впереди еще 4 спектакля, солнце в зените и вообще...
Я говорю:
- Вишь, кружка-то у меня худая, как разбитое корыто...
А он:
- Ничего, нянюшка, у меня все с собой!
И смотрю - вынимает комплект: подарочную бутылку с пушкинскими местами, две рюмочки, оплетенные кожей с теснёным профилем поэта, очень ловко наливает - и мне!
Ну, как тут не выпить?
Еще были две женщины, которые были не с поляны со спектаклем, а просто так. Молва разнесла, что в чаще сидит Арина Родионовна и гадает.
С ними получилось как-то совсем не так, как с другими, и меня до сих пор гложет какое-то печальное чувство.
Одной из них я честно открыла страницу, которую она назвала, а там- все про смерть Ленского. Она смотрела из-за плеча, и я не могла нажульничать и прочесть другую страницу.
Все так было грустно, не про ножки и не про 13 лет, а про смерть и могилку поэта.
- Знаете, - говорю я, - это про искусство, которое такое хрупкое. - Да я понимаю, - вдруг говорит она.
А другая спросила:
- Скажите, а когда война кончится?
И , поскольку они обе уже отошли от меня и собирались дальше идти, я притворилась, что читаю из книги, а сама сказала:
- Не плачь, дитя, не плачь, сударь.
Вот бука-бука - русский царь!
Хотя у меня был томик был с Онегиным и и драматическими произведениями, а про буку - это я просто помню всегда.
Из другого тома.
Обе женщины вдруг оглянулись на елки и сосны.
Оттуда взревел медведь, заплакал ребенок, заскрипели стволы елей, закуковала кукушка
- и мои вопрошательницы прочь пошли.
P.S.надеюсь, девушке в тринадцать лет (ок,неполнях четырнадцать) эта поездка запомнится надолго и будет полезна.
