Куда уходит детство? Я нашла моё в Цюрихе...
Куда уходит детство, в какие города? Помните эту лирическую песню? Хотелось бы нам вернуться туда, в город детства? Увидеть себя маленьким, играющим во дворе, или просто идущим по улице ну, например, за хлебом? Что бы мы рассказали тому, маленькому ребёнку о себе сегодняшнем?
Как-то некогда об этом задумываться, в суете дней и в заботах «о хлебе насущном» и не только о нём... Мне кажется, что когда вырастаешь и живёшь в том же городе, не замечаешь, как он меняется, он просто врастает в тебя (или ты в него), образуя единое целое. А когда переезжаешь куда-то, кажется подчас, что закрыта страница книги, и чем больше времени проходит, тем больше ощущение, что страницы те слиплись, не попасть туда. А потом эта книга кончается, начинается другая, а та стоит на какой-то далёкой полке.
У меня было именно такое чувство по отношению к городу совершенно необычному для нашего детства - Цюриху. Попав туда недавно, я почувствовала, будто в воспоминаниях открылась та самая слипшаяся страница, и все образы, казалось, полностью исчезнувшие в туман прошлого, прояснились и высветились, и я оказалась в своём детстве много лет назад. Под листьями и землёй оказалось стёклышко с секретиком, и протерев это стёклышко, я увидела собор Гроссмюнстера в самом центре Цюриха.
Собор в детстве, конечно, казался мне больше и мощнее, он поразил меня своей историей, которая отразилась в интерьере. Пустота каменных стен пронзительно прорезалась двумя яркими, цветными, как бы светящимися изнутри витражами. Так реформация и протестантизм нанесли удар по богатству католических храмов. Почему-то сведения о непримиримой войне и переходе собора от католиков к протестантам поразили моё юное воображение , и я во все глаза глядела на серые неукрашенные стены, когда сидя на деревянной скамейке, внимала мощному органу, услышанному впервые.
Помню, как взрослые как-то даже вполголоса рассказывали друг другу о дерзкой надписи на одной из стен собора «Религия - это опиум для народа». Буквы, выведенные чёрным варом, оставили след в моём сознании, повлияв на будущее восприятие. Всех тогда удивляло, как долго надпись не стирали. В этот раз, через тридцать с лишним лет, стены были абсолютно чистыми. Надпись осталась яркой в моей памяти.
Рассказ о моём детском Цюрихе, где я прожила с родителями полтора года, не покидая город, а потом приезжала на лето, начался с Гроссмюнстера, потому что именно там обычно оказываются туристы, когда знакомятся с городом. Я тоже чувствовала себя вполне заправским туристом, пока не увидела синий трамвай, и вдруг не осознала, что можно вот так просто уехать на нём в своё детство, в то время, когда мне было десять лет, и мы жили с родителями на окраине. Меня потянуло туда как магнитом, и вспомнив название района, мы с мужем сели в трамвай и отправились в кусочек моего прошлого.
Это было невероятно. В памяти вдруг стали всплывать все мои детские ощущения, впечатления, разговоры, всё-всё сохранилось нетронутым и неразрушенным, и раскопки в воспоминаниях оказались удачными! Сидя в трамвае я вспомнила, как тогда, в середине семидесятых, мы с мамой и маленькой сестричкой уступили место одной пожилой швейцарской даме, а она была так приятно поражена этим фактом, что стала благодарить и спрашивать, откуда мы. Услышав «Советский Союз», она вся перекосилась, надулась и сразу же демонстративно отвернулась, как от переносчиков заразы. Было неприятно и обидно. С другой стороны, вспомнила мамины расказы о её попутчицах в трамвае, которые завидев её, почему-то к ней подсаживались и пытались поведать свою жизнь. Им было всё равно, откуда она, они видели её доброе лицо и хотели сочувствия. А нам было странно, что люди так одиноки, что готовы делиться не с друзьями, а с совершенно посторонними людьми.
Но вот и конечная. Мы выходим из трамвая, внутри у меня всё трепещет - сейчас я пересеку эту грань и окажусь в своём детстве, встречу девочку Анюту, которая ходила по дорожке к трамвайной остановке вдоль ручья. Невероятно! Вот он, ручей, мы идём вдоль него по направлению к дому, где жили.
Вот открытый бассейн , около которого было много народа летом - как странно, неужели он так уменьшился? Я ступаю по дорожке, как во сне, когда знаешь, что повернёшь голову, и там окажется тот самый дом. Но во сне часто это не сбывается, поворачиваешь голову - а там совсем не то, что ожидал. А здесь - о, нет, невозможно, это то самое здание, где мы покупали молоко на разлив, (я говорила драй литр) и давала деньги. Помню, как заблудилась, но решила спросить дорогу по-английски.
Идём дальше. Пирамидальные тополя стали просто неохватно большими, боже мой, ну нельзя же так толстеть, в самом деле.
Замечаем цаплю - это уже из настоящего, такого раньше не помню.
Вспоминаю, что можно сократить дорогу, пройдя через школу, в которую я могла бы ходить. Но я полтора года - половину третьего и весь четвёртый класс - занималась с мамой. Мама героически учила меня каждый день, начиная в полдевятого, несмотря ни на какие недосыпания ночью из-за годовалой малышки-сестрички. Она задавала мне задания «на дом», проверяла, объясняла, требовала. Было тяжело, мне казалось, что я неспособная, поэтому удивилась, когда прочитала в мамином письме бабушке, что меня легко учить.
Как я благодрна родителям за то, что смогли пробить разрешение взять меня с собой. Ведь в Цюрихе не было советской школы, поэтому детям (школьникам) советских работников не полагалось там жить, но родители настояли и убедили чиновников, что они смогут справиться со школьной программой. Спасибо вам, дорогие мои родители! Ведь вы дали мне такую потрясающую возможность разделить со всей семьёй удивительные впечатления. Раз в месяц мы с папой ездили в столицу - в Берн, где я писала контрольные в маленькой посольской школе. Школа была до четвёртого класса, в пятый я вернулась в свою школу в Москве, предварительно сдав экзамен. (Мамины уроки были настолько замечательные, что я без труда сдала).
Идём по дорожке, наш дом уже совсем близко, сейчас увидим детскую площадку.
И вдруг я как будто вижу свою крошечную сестричку с огромными всё понимающими серо-голубыми глазами, она бежит ко мне, обнимает, и я глажу её мягкие пшеничные кудряшки. Она ещё не умеет говорить, но мы уже очень близкие друзья. Не тогда ли началась наша дружба? Ощущение очень близкого и верного друга - вот что было для меня самым главным, что вынесла я из той жизни. Ведь у меня не было других друзей в то время в Швейцарии, но я не чувствовала себя одинокой. И ещё мне писала письма моя чудесная подруга из школы - её фотографию я хранила в своём пенале. Мы дружим до сих пор!
Но вот и дошли до площадки. Боже мой, она совершенно не изменилась! Даже песок в песочнице как будто тот же, в котоый играла моя сестричка. А качели уж точно те же самые! А вот и лазилка, ну это уж просто невероятно! Здесь хочется задать вопрос - это показатель швейцарской бережливости или жмотливости? Но хотите верьте, хотите нет, это та самая лазилка, на которой я делала «гимнастические упражнения» десять эпох назад!
Наш дом, в котором мы жили, сохранился без изменений. Даже тенты из оранжевой ткани те же самые. Что, здесь время течёт по-другому? А действительно, зачем менять, если и так всё неплохо? Вот только поле перед домом начали застраивать.
Поскольку мы жили на окраине, было очень удобно ходить гулять. По ступенькам мы поднимались на холм. Дорожка шла вдоль малюсеньких дачных участочков - они и сейчас оказались там.
Вот он, вид с холма! Кажется, всё то же самое, только появились подъёмные краны.
Как странно, что с Швейцарией у меня связаны воспоминания о русской культуре больше, чем с чем-либо ещё. Почему-то вспомнилось, что здесь, на лавочке, мама часто обсуждала с женой папиного сотрудника русские книжки, купленные в русском книжном магазине. Покупка книг - та роскошь, в которой папа себе не отказывал, и у нас полки пополнялись книгами каждый месяц. Мама любила читать о пушкинском времени, я прочитала тогда воспоминания Анастасии Цветаевой о сестре Марине, заинтересовалась Тургеневым.
И ещё у меня было прикосновение к русской дореволюционной культуре - благодаря встрече с потомками эмигрантов первой волны. Некоторых вывезли родители в возрасте девяти-двенадцати лет, некоторых в более раннем возрасте, но они все были проникнуты любовью к России и стремились к общению на русском. Это не та аристократия, которая, как я слышала, передала своим потомкам ненависть и презрение к красным, это был, как я сейчас понимаю, средний класс, вынужденно лишившийся родины и так и не ассимилировавшийся, не принявший местную жизнь как свою. Они передали эти чувства своим детям. Елена Александровна, одна из этих потомственных эмигранток, приглашала меня в уютное цюрихское кафе и угощала шоколадом. На прощание она подарила мне иллюстрированную книгу «Пинокио» на английском, которую по сей день храню.
Да, перенесясь в то время, я вдруг поняла, какое огромное влияние те детские впечатления оказали на меня. Показали жизнь с другой стороны. Получилось, что Швейцария не была для меня запретным плодом, и наверное, поэтому, у меня не было никаких иллюзюй. Да, Швейцария была красивой, благополучной, сытой и спокойной, но - и только. Люди тоже жили там в квартирах, тоже работали, тоже переживали. Там были бананы (которые я не любила), но поскольку это всё было доступным, не хотелось из этого делать фетиш. Под конец она стала раздражать меня своей теснотой, отсутствием просторов, игрушечностью. Я скучала по Москве и была рада вернуться туда. Так лучше можно понять себя и свою культуру. С другой стороны, всегда понимала, как мне повезло. Но не думала я, что сама буду когда-нибудь жить вдали от родного города, тогда мне хватило полутора лет.
А вернувшись в Швецарию сейчас была поражена ценам - сейчас там намного дороже, чем в Германии.
Так что бы сказала я себе - маленькой? Не достигла того, о чём мечтала тогда. Почему-то мне хотелось стать писательницей. Зато могла бы познакомить со своим суженым. В то время, пока я жила в Цюрихе, он жил в Иркутске.
Вот такой мой Цюрих. Как я рада, что побывала там, открыла себя заново. Спасибо синему трамваю, перенёсшему меня в детство...
Как-то некогда об этом задумываться, в суете дней и в заботах «о хлебе насущном» и не только о нём... Мне кажется, что когда вырастаешь и живёшь в том же городе, не замечаешь, как он меняется, он просто врастает в тебя (или ты в него), образуя единое целое. А когда переезжаешь куда-то, кажется подчас, что закрыта страница книги, и чем больше времени проходит, тем больше ощущение, что страницы те слиплись, не попасть туда. А потом эта книга кончается, начинается другая, а та стоит на какой-то далёкой полке.
У меня было именно такое чувство по отношению к городу совершенно необычному для нашего детства - Цюриху. Попав туда недавно, я почувствовала, будто в воспоминаниях открылась та самая слипшаяся страница, и все образы, казалось, полностью исчезнувшие в туман прошлого, прояснились и высветились, и я оказалась в своём детстве много лет назад. Под листьями и землёй оказалось стёклышко с секретиком, и протерев это стёклышко, я увидела собор Гроссмюнстера в самом центре Цюриха.
Собор в детстве, конечно, казался мне больше и мощнее, он поразил меня своей историей, которая отразилась в интерьере. Пустота каменных стен пронзительно прорезалась двумя яркими, цветными, как бы светящимися изнутри витражами. Так реформация и протестантизм нанесли удар по богатству католических храмов. Почему-то сведения о непримиримой войне и переходе собора от католиков к протестантам поразили моё юное воображение , и я во все глаза глядела на серые неукрашенные стены, когда сидя на деревянной скамейке, внимала мощному органу, услышанному впервые.
Помню, как взрослые как-то даже вполголоса рассказывали друг другу о дерзкой надписи на одной из стен собора «Религия - это опиум для народа». Буквы, выведенные чёрным варом, оставили след в моём сознании, повлияв на будущее восприятие. Всех тогда удивляло, как долго надпись не стирали. В этот раз, через тридцать с лишним лет, стены были абсолютно чистыми. Надпись осталась яркой в моей памяти.
Рассказ о моём детском Цюрихе, где я прожила с родителями полтора года, не покидая город, а потом приезжала на лето, начался с Гроссмюнстера, потому что именно там обычно оказываются туристы, когда знакомятся с городом. Я тоже чувствовала себя вполне заправским туристом, пока не увидела синий трамвай, и вдруг не осознала, что можно вот так просто уехать на нём в своё детство, в то время, когда мне было десять лет, и мы жили с родителями на окраине. Меня потянуло туда как магнитом, и вспомнив название района, мы с мужем сели в трамвай и отправились в кусочек моего прошлого.
Это было невероятно. В памяти вдруг стали всплывать все мои детские ощущения, впечатления, разговоры, всё-всё сохранилось нетронутым и неразрушенным, и раскопки в воспоминаниях оказались удачными! Сидя в трамвае я вспомнила, как тогда, в середине семидесятых, мы с мамой и маленькой сестричкой уступили место одной пожилой швейцарской даме, а она была так приятно поражена этим фактом, что стала благодарить и спрашивать, откуда мы. Услышав «Советский Союз», она вся перекосилась, надулась и сразу же демонстративно отвернулась, как от переносчиков заразы. Было неприятно и обидно. С другой стороны, вспомнила мамины расказы о её попутчицах в трамвае, которые завидев её, почему-то к ней подсаживались и пытались поведать свою жизнь. Им было всё равно, откуда она, они видели её доброе лицо и хотели сочувствия. А нам было странно, что люди так одиноки, что готовы делиться не с друзьями, а с совершенно посторонними людьми.
Но вот и конечная. Мы выходим из трамвая, внутри у меня всё трепещет - сейчас я пересеку эту грань и окажусь в своём детстве, встречу девочку Анюту, которая ходила по дорожке к трамвайной остановке вдоль ручья. Невероятно! Вот он, ручей, мы идём вдоль него по направлению к дому, где жили.
Вот открытый бассейн , около которого было много народа летом - как странно, неужели он так уменьшился? Я ступаю по дорожке, как во сне, когда знаешь, что повернёшь голову, и там окажется тот самый дом. Но во сне часто это не сбывается, поворачиваешь голову - а там совсем не то, что ожидал. А здесь - о, нет, невозможно, это то самое здание, где мы покупали молоко на разлив, (я говорила драй литр) и давала деньги. Помню, как заблудилась, но решила спросить дорогу по-английски.
Идём дальше. Пирамидальные тополя стали просто неохватно большими, боже мой, ну нельзя же так толстеть, в самом деле.
Замечаем цаплю - это уже из настоящего, такого раньше не помню.
Вспоминаю, что можно сократить дорогу, пройдя через школу, в которую я могла бы ходить. Но я полтора года - половину третьего и весь четвёртый класс - занималась с мамой. Мама героически учила меня каждый день, начиная в полдевятого, несмотря ни на какие недосыпания ночью из-за годовалой малышки-сестрички. Она задавала мне задания «на дом», проверяла, объясняла, требовала. Было тяжело, мне казалось, что я неспособная, поэтому удивилась, когда прочитала в мамином письме бабушке, что меня легко учить.
Как я благодрна родителям за то, что смогли пробить разрешение взять меня с собой. Ведь в Цюрихе не было советской школы, поэтому детям (школьникам) советских работников не полагалось там жить, но родители настояли и убедили чиновников, что они смогут справиться со школьной программой. Спасибо вам, дорогие мои родители! Ведь вы дали мне такую потрясающую возможность разделить со всей семьёй удивительные впечатления. Раз в месяц мы с папой ездили в столицу - в Берн, где я писала контрольные в маленькой посольской школе. Школа была до четвёртого класса, в пятый я вернулась в свою школу в Москве, предварительно сдав экзамен. (Мамины уроки были настолько замечательные, что я без труда сдала).
Идём по дорожке, наш дом уже совсем близко, сейчас увидим детскую площадку.
И вдруг я как будто вижу свою крошечную сестричку с огромными всё понимающими серо-голубыми глазами, она бежит ко мне, обнимает, и я глажу её мягкие пшеничные кудряшки. Она ещё не умеет говорить, но мы уже очень близкие друзья. Не тогда ли началась наша дружба? Ощущение очень близкого и верного друга - вот что было для меня самым главным, что вынесла я из той жизни. Ведь у меня не было других друзей в то время в Швейцарии, но я не чувствовала себя одинокой. И ещё мне писала письма моя чудесная подруга из школы - её фотографию я хранила в своём пенале. Мы дружим до сих пор!
Но вот и дошли до площадки. Боже мой, она совершенно не изменилась! Даже песок в песочнице как будто тот же, в котоый играла моя сестричка. А качели уж точно те же самые! А вот и лазилка, ну это уж просто невероятно! Здесь хочется задать вопрос - это показатель швейцарской бережливости или жмотливости? Но хотите верьте, хотите нет, это та самая лазилка, на которой я делала «гимнастические упражнения» десять эпох назад!
Наш дом, в котором мы жили, сохранился без изменений. Даже тенты из оранжевой ткани те же самые. Что, здесь время течёт по-другому? А действительно, зачем менять, если и так всё неплохо? Вот только поле перед домом начали застраивать.
Поскольку мы жили на окраине, было очень удобно ходить гулять. По ступенькам мы поднимались на холм. Дорожка шла вдоль малюсеньких дачных участочков - они и сейчас оказались там.
Вот он, вид с холма! Кажется, всё то же самое, только появились подъёмные краны.
Как странно, что с Швейцарией у меня связаны воспоминания о русской культуре больше, чем с чем-либо ещё. Почему-то вспомнилось, что здесь, на лавочке, мама часто обсуждала с женой папиного сотрудника русские книжки, купленные в русском книжном магазине. Покупка книг - та роскошь, в которой папа себе не отказывал, и у нас полки пополнялись книгами каждый месяц. Мама любила читать о пушкинском времени, я прочитала тогда воспоминания Анастасии Цветаевой о сестре Марине, заинтересовалась Тургеневым.
И ещё у меня было прикосновение к русской дореволюционной культуре - благодаря встрече с потомками эмигрантов первой волны. Некоторых вывезли родители в возрасте девяти-двенадцати лет, некоторых в более раннем возрасте, но они все были проникнуты любовью к России и стремились к общению на русском. Это не та аристократия, которая, как я слышала, передала своим потомкам ненависть и презрение к красным, это был, как я сейчас понимаю, средний класс, вынужденно лишившийся родины и так и не ассимилировавшийся, не принявший местную жизнь как свою. Они передали эти чувства своим детям. Елена Александровна, одна из этих потомственных эмигранток, приглашала меня в уютное цюрихское кафе и угощала шоколадом. На прощание она подарила мне иллюстрированную книгу «Пинокио» на английском, которую по сей день храню.
Да, перенесясь в то время, я вдруг поняла, какое огромное влияние те детские впечатления оказали на меня. Показали жизнь с другой стороны. Получилось, что Швейцария не была для меня запретным плодом, и наверное, поэтому, у меня не было никаких иллюзюй. Да, Швейцария была красивой, благополучной, сытой и спокойной, но - и только. Люди тоже жили там в квартирах, тоже работали, тоже переживали. Там были бананы (которые я не любила), но поскольку это всё было доступным, не хотелось из этого делать фетиш. Под конец она стала раздражать меня своей теснотой, отсутствием просторов, игрушечностью. Я скучала по Москве и была рада вернуться туда. Так лучше можно понять себя и свою культуру. С другой стороны, всегда понимала, как мне повезло. Но не думала я, что сама буду когда-нибудь жить вдали от родного города, тогда мне хватило полутора лет.
А вернувшись в Швецарию сейчас была поражена ценам - сейчас там намного дороже, чем в Германии.
Так что бы сказала я себе - маленькой? Не достигла того, о чём мечтала тогда. Почему-то мне хотелось стать писательницей. Зато могла бы познакомить со своим суженым. В то время, пока я жила в Цюрихе, он жил в Иркутске.
Вот такой мой Цюрих. Как я рада, что побывала там, открыла себя заново. Спасибо синему трамваю, перенёсшему меня в детство...