Упущенные возможности, или "если бы да кабы"
Люди часто задумываются, что могло бы быть, случись что-нибудь иначе. Альтернативные истории, как мировые, так и личные, очень популярны. Вопрос в том, что в них привлекательного? Ведь они далеко не всегда лучше настоящих и нередко оставляют горький осадок.
Слоны, черепахи и лопнувшие шарики
У понятия «альтернативный» есть синоним «контрфактический». Он относится к возможным, но не случившимся событиям, а также к мыслям и эмоциям, по поводу этих событий возникающим. Когда один из женихов Гоголевской «Женитьбы» Никанор Анучкин сетовал на незнание французского языка («Я был тогда еще ребенком, меня легко было приучить - стоило только посечь хорошенько, и я бы знал, я бы непременно знал»), он делился с собеседниками контрфактической информацией и испытывал горькое контрфактическое сожаление.
Интерес к альтернативным вариантам велик, и касается он не только глобальной истории, но и последствий личного выбора. Контрфактические мысли пронизывают наше повседневное сознание. Люди уделяют им значительное время, уже приняв решение, и это научно доказанный факт. Так, в одном исследовании участники должны были ежедневно в течение двух недель классифицировать текущие мысли, и оказалось, что около 3% посвящено сравнению возможностей: «Если бы я носил кроссовки, я не натер бы вчера ногу».
Психологи любят моделировать поведение людей, предлагая им играть в азартные игры. И вот испытуемых посадили играть в блек-джек и попросили при этом думать вслух. Ученые обнаружили, что более 90% участников спонтанно генерировали контрфактические мысли, такие как «Если бы я получил короля, я бы проиграл дилеру».
Подобным образом мыслят не только взрослые. В одном из экспериментов детям 3-х и 4-х лет рассказывали истории, в которых главный герой выбирал образ действий, приведший к нежелательным последствиям. Например, он рисовал черной ручкой, отклонив совет использовать карандаш, и испачкался. Потом малышей просили объяснить причины этих происшествий и спрашивали, как их можно было избежать. Дети часто называли причиной происшествия именно отказ от альтернативного варианта, причем пятая часть выносила вердикт еще до того, как их об этом спросили. А лет с восьми детское контрфактическое мышление достигает таких глубин, что в их лексиконе появляется выражение «могло быть и хуже», правда реже, чем у взрослых.
Помимо пассивного обсуждения контрфактической информации имеет место и активный ее поиск. В одном из исследований, посвященных этой проблеме, испытуемых просили вообразить себя в разных ситуациях. Например, они потеряли лотерейный билет, но помнят номер. Стали бы они узнавать результат? Участники отвечали, что, скорее всего, стали бы. Причем ситуация, в которой вероятность выигрыша велика, вызывает больший интерес. Казалось бы, зачем травить душу, но в этом случае удовлетворенное любопытство смягчает горечь утраты.
Дети 4-х и 5-ти лет тоже проявляют активное контрфактическое любопытство. Сотрудники университета Южной Калифорнии посадили детишек за монитор, на котором отображалась картинка, допустим слон и две перевернутые карточки. Нужно было открыть одну из них. Если на ней тоже оказывался слон, ребенок получал маленький подарок. Если картинка другая, например черепаха, то проиграл.
После каждого раунда у детей была возможность открыть вторую карту, и три четверти эту возможность использовали. Несколько чаще альтернативным вариантом интересовались проигравшие. Путь это вас не удивляет, потому что не совпасть с главной картинкой могли обе карточки, и на второй мог быть не слон, а, скажем, жираф. Активно интересуясь упущенной возможностью, испытуемые не получали от этих знаний ни малейшей выгоды, тем не менее любопытствовали. Более того, они готовы даже заплатить за контрфактическую информацию.
Исследователи под руководством профессора Ко Мураямы (Kou Murayama), он ухитряется работать одновременно в Великобритании, Германии и Японии, предлагали испытуемым азартную игру, в которой выигрыш со временем увеличивается, а вероятность его уменьшается. Нажатием кнопки участники надували на мониторе виртуальный шарик. Надувать его можно было не более 12 раз, участники заранее определяли, сколько раз они хотят это сделать. За каждое успешное надувание они получали баллы, которые в конце эксперимента переводили в настоящие деньги. Выигранную сумму перекладывали в «несгораемый шкаф» и переходили к следующему шарику - всего их было 90.
Подвох в том, что шарик в любой момент мог лопнуть, и за этот раунд игрок не получал ничего. После каждого выигрышного раунда участникам предлагали узнать, когда шарик должен был лопнуть и сколько еще очков они могли бы выиграть. Практической ценности эти сведения не имели, потому что количество возможных надуваний - случайная величина. Кроме того, за нее приходилось расплачиваться пятисекундным ожиданием, физическими усилиями (надо было с бешеной скоростью четыре секунды нажимать на клавишу) или даже пятью баллами. Тем не менее люди готовы были идти на жертвы, рискуя испортить себе настроение. Представляете, они состорожничали, надули шарик три раза, а он, оказывается, должен был лопнуть после девятого - обидно!
Упущенными возможностями интересуются не только люди. В университете Миннесоты работали с двумя взрослыми макаками, уже привычными к решению разных задач. Обезьяны получали урезанные порции воды и, хотя от жажды они страдали, смочить рот им было приятно. Чтобы получить воду, следовало правильно выбрать один из двух цветных прямоугольников на экране компьютера. От цвета зависел размер вознаграждения. За зеленый цвет давали аж четверть миллилитра, за синий - поменьше, за желтый - еще меньше, а за красный ничего.
Сложность состояла в том, что прямоугольники часто были двухцветными и соотношение цветов соответствовало вероятности получения вознаграждения. Например, имея один прямоугольник синий с маленькой красной верхушечкой, а второй наполовину зеленый, наполовину красный, лучше выбрать сине-красный. Хотя за синий дают меньше воды, чем за зеленый, но шансы получить ее выше. Если обезьяна выигрывала, выбранный прямоугольник заполнялся цветом выплаты (красно-синий полностью синел), и макак получал воду. В случае проигрыша прямоугольник заполнялся красным цветом.
Иногда в центре прямоугольника светилась голубая точка. Это значило, что, выбрав этот прямоугольник, обезьяна узнает, каким был бы альтернативный исход. А выбирала она, удерживая взгляд на нужном объекте в течение 200 мс. Положение глаз определяли инфракрасным датчиком.
Макаки при возможности выбирали опцию с большим ожидаемым выигрышем и предоставляемой контрфактической информацией. Если ситуация была спорная, они предпочитали вариант с точкой. Порой ради него обезьянки даже жертвовали вознаграждением. Очевидно, информация для них имела большую ценность, чем награда.
Крыса в ресторане
Примеры, приведенные выше, доказывают, что интерес к альтернативным возможностям преследует нас постоянно и возник давно, раз и животные его проявляют. Если и макаки интересуются контрфактической информацией, значит, это зачем-то нужно. По-видимому, для того, чтобы набираться опыта и в будущем принимать верные решения.
Правда сведения, полученные в экспериментах, где участники играют в азартные игры, помочь им не могут, однако влияют на дальнейшую стратегию игроков. Например, в опытах с надуванием шариков люди, упустившие хороший шанс, в следующем раунде вели себя более рискованно, что обычно снижало количество набранных ими очков. Подобных экспериментов было много, их проводили разные исследователи с одинаковым результатом. Даже крысы, потерпев неудачу, осознают, что альтернативное действие было бы более успешным. Несколько лет назад специалисты университета Миннесоты предложили крысам задачу «ресторанный ряд». Крыса бегала по центральному кольцу, которое пересекало четыре пищевые зоны. В каждой зоне находилась кормушка-трубочка, подававшая еду с одним из четырех ароматов: вишневым, банановым, шоколадным или без запаха. Когда крысиная голова попадала в очередную зону, раздавался звуковой сигнал. Его тон соответствовал времени, в течение которого нужно было дожидаться вознаграждения у кормушки: чем выше тон, тем дольше ожидание.
Пока крыса оставалась в зоне, шел отсчет, и каждая последующая секунда обозначалась более низким тоном. Если крыса покидала зону, обратный отсчет прекращался, крыса уже ничего не могла получить в этой кормушке и ей оставалось только перейти к следующей. Вкус и расположение еды были постоянными в течение всего опыта, а время ожидания менялось случайным образом от 1 до 45 секунд и не зависело от задержек в других зонах. Крысу пускали в этот ресторанчик всего на час. За это время она должна была наесться на целый день, и длительное ожидание отнимало у нее время, которое она могла бы с большей пользой провести в другой зоне. Благоразумное животное выбирает зоны, где не придется ждать долго, но у него есть и вкусовые предпочтения. Для каждого вкуса есть предел, дольше которого крыса ждать не хочет.
Когда она решала, оставаться ей или уходить, то знала, каков вкус предложенной пищи, сколько ее дожидаться и каковы возможные задержки у других кормушек. Но иногда расчет оказывался неверным: отвергнув относительно выгодное предложение, крыса сталкивалась с дорогостоящим вариантом. А движение в кольце одностороннее, вернуться нельзя.
Крысы явно сожалели о своей ошибке. Ученым известно, какие зоны мозга активизируются при контрфактических сожалениях: это орбитофронтальная кора и вентральный стриатум. Именно они активизировались у крыс, сделавших неверный выбор. Крысы оглядывались на оставленную зону, у следующей кормушки готовы были ждать дольше обычного, ели наспех и перебегали к следующей. Можно сказать, что они стараются не повторять прошлых ошибок.
Так же ведут себя и макаки. Им показывали символы на мониторе. Символов было три, появлялись они попарно в произвольных сочетаниях. В каждой паре обезьяна выбирала один и получала вознаграждение. Или не получала, потому что «стоимость» каждого символа каждый раз менялась. Но макаки запоминали символ, выигравший в прошлой раз, и, когда он снова появлялся на экране, использовали именно его. Чем больше контрфактической информации накоплено, тем определеннее кажется ситуация.
Не зря и люди, и звери прилагают столько усилий, чтобы ее добыть. Не их вина, что они не смогли ее с толком использовать, потому что в предложенных экспериментах им пришлось иметь дело с заведомо случайными событиями. Но в естественных условиях изучение альтернативных вариантов позволяет сделать обобщение, облегчающее дальнейший выбор.
Примером служит еще одно ресторанное исследование, проведенное на сей раз на людях. Группа американских и британских ученых проанализировала данные 195 333 клиентов, разместивших 1 613 967 заказов в крупной онлайн-службе доставки еды. Выбор там огромен, большинство ресторанов клиентам неизвестны. Однако неопределенность привлекает возможностью ее уменьшить. Люди охотно делают заказ в незнакомом заведении, если оно не очень дорогое, находится в крупном городе, где средний уровень ресторанов выше и потому риск меньше, и получает хорошие отзывы.
Попробовав еду и составив собственное мнение, они его распространяют на другие рестораны с такой же кухней и сходными ценами. Если им понравится, они сделают повторный заказ в том же заведении или в аналогичном. Если нет, скорее всего, сменят кухню или на какое-то время переключатся на быстрое питание. В общем, после неудачного заказа в поведении клиента больше изменений, чем после удачного. Подводя итоги, исследователи отмечали, что люди исследуют незнакомые рестораны, чтобы уменьшить неопределенность.
Вершители мышиных судеб
Неопределенность уменьшают любые полученные сведения, но для поиска контрфактической информации существует еще несколько специфических поводов.
Многие считают, что контрфактическая информация помогает осмыслить причинно-следственные связи, а коли мы их установили, то в будущем сможем принимать верные решения. Добиться такого осмысления можно не только анализируя произошедшие события, но и рассуждая о том, что было бы, если бы чего-то не случилось.
А еще контрфактическая информация дает ее обладателю ощущение контроля над ситуацией. Оно возникает, когда человек знает, что мог бы поступить иначе. Между прочим, другое действие не всегда влечет за собой другой результат. Эту ситуацию исследовали ученые из Лондонского университетского колледжа.
Участники эксперимента наблюдали на мониторе мультяшную мышь, обращенную передом к двум серым кружочкам, изображающим норки. Надо было нажатием кнопки направить мышь в одну из норок. Если кружочки одинакового оттенка, судьба зверя в обеих норках будет одинаковой, если один кружок темнее - различной. В половине случаев участники сами выбирали, куда направить мышь, в остальных случаях должны были заслать ее в указанную нору.
Когда мышь скрывалась в норе, кружок менял цвет. Если он зеленел, это означало, что мышь жива, а участник получает 20 пенсов. Красный цвет указывал на смерть мыши и потерю 18 пенсов. Вероятность получения положительного или отрицательного исхода на протяжении всего эксперимента составляла 50%, потому предсказать результат участники не могли. Однако в случае, когда они могли выбирать между норками разного цвета, испытуемые чувствовали, что влияют на последствия и отвечают за принятое решение. Совершив другое действие, они могли бы получить другой результат. И не важно, что он непредсказуем.
Когда с контрфактической информацией сталкиваются дети, их тоже больше интересуют возможности, на которые они могут повлиять, а не те, над которыми они не имеют власти. Помните малышей, которые переворачивали карточки со слонами и черепахами? Когда они освоились с этой задачей, им предложили более сложную. Теперь на мониторе были не две закрытые карты, а три, но открыть можно было только одну из них (ситуация «нет выбора») или две (ситуация «выбор»), третья была недоступна. Над картами, доступными для открывания, горел зеленый огонек, над недоступными - красный.
Перевернув одну карту, указанную или по собственному выбору, малыш должен был открыть любую из оставшихся. В четыре года дети уже понимают, что они могут контролировать, а что нет, поэтому в ситуации «выбор», чаще открывали вторую доступную карту. Это говорит о том, что контрфактическое любопытство у них сильнее, когда речь идет о событиях, на которые можно повлиять («Если бы я выбрал другую карту…»), а не о тех, на которые повлиять нельзя («Если бы другая карта была доступна…»).
Контрфактическая информация, как мы помним, вызывает негативные эмоции, порой довольно сильные, когда мы узнаем, какую возможность упустили. Но она, оказывается, помогает людям поддерживать положительные эмоции. Например, неопределенность в отношении упущенных возможностей порождает дискомфорт. Чтобы избавиться от него, люди ищут информацию об упущенных возможностях. И пусть она потенциально болезненна, зато знание лучше неведения. И даже когда оказывается, что альтернативный вариант лучше выбранного, это позволяет оправдать плохой результат: «Я бы выиграл, будь у меня тренеры получше». А иногда человек убеждается, что принял лучшее решение из всех возможных, что, разумеется, поднимает настроение.
С другой стороны, задача регулирования эмоций может противоречить задаче уменьшения неопределенности. Поиск контрфактической информации, помогающей человеку принимать лучшие решения в будущем, порой заставляет его чувствовать себя хуже в настоящем, потому что он обнаруживает несовершенство нынешнего образа действий. Психологам еще предстоит понять, как люди уравновешивают эти противоположные цели.
Нельзя забывать и об индивидуальных различиях. Как бы ни интересовала людей контрфактическая информация, ее ищут не все, и психологический портрет искателя пока не составлен.
Ко Мураяма и его сотрудники полагают, что люди ищут контрфактическую информацию независимо от ее практической ценности. По-видимому, этот поиск происходит автоматически, кажется, мы просто не в состоянии сопротивляться стремлению искать. Поведение людей, выбирающих просмотр бесполезных и часто платных данных о прошлых выигрышах, можно рассматривать как неадаптивное только в определенном контексте. А в целом оно полезно: всегда есть вероятность, что информация, бесполезная здесь и сейчас, пригодится в отдаленном будущем.
По мнению профессора Мураямы, детей надо с раннего возраста поощрять к анализу контрфактической информации, задавая им вопросы «что, если». И тогда, повзрослев, они, возможно, лучше будут понимать причинно-следственные связи и не впадут в заблуждение подобно Никанору Анучкину, имевшему превратные представления о методах изучения иностранных языков".
Кандидат биологических наук Н.Л. Резник,
"Химия и жизнь", № 1, 2023