Фигуры без глаз на русских миниатюрах
"На бесчисленном множестве средневековых изображений мы встречаем обезображенные фигуры. У них выколоты, зачёркнуты или выбиты (если речь идёт о скульптурах) глаза, затёрты и повреждены лица. Ослеплённые фигуры глядят на современных зрителей с церковных стен, а европейские и русские иллюминированные рукописи полны миниатюр, на которых вместо глаз у святых или демонов зияют дырки или красуются штрихи, проведённые чьей-то агрессивной рукой.
Явление это хорошо известно и широко распространено (от мусульманского Востока до христианского Запада), но до сих пор мало описано. Мы знаем, что предметом атаки в разные эпохи оказывались самые разнообразные изображения, но прагматика таких действий понятна нам далеко не сразу.
Известный пример, который сразу приходит на ум при разговоре об «ослепленных» фигурах, - римская практика, damnatio memoriae, тотальное уничтожение образов правителей, которых признавали узурпаторами и память о которых стремились стереть посредством физического истребления их изображений по всей империи. При этом бюсты императоров обычно не разбивали вдребезги, но ограничивались скалыванием важнейших частей лица - глаз, носа, ушей, что делало фигуру неузнаваемой, а кроме того, уподобляло процесс «расправы» над памятником позорной физической казни, которой мог быть подвергнут преступник. Еще изощреннее действовали политические «цензоры» сталинской эпохи, редактировавшие фотографии таким образом, что с них бесследно исчезали лица и целые фигуры «врагов народа» и других «лишних» персонажей. Это действие было важно не только в политическом, но и в символическом плане: так как в разных культурах (от древнеиудейской до атеистической советской) актуальна идея о посмертном существовании / продлении жизни человека в памяти потомков, «стирание памяти» превращалось в символическую вторую (и окончательную) смерть.
Мы можем отыскать множество типологических параллелей такой практики, когда различные иконоборцы - будь то византийские иконокласты, европейские протестанты или мусульмане, четко следовавшие исламскому запрету изображать людей, планомерно уничтожали глаза и лица статуй, скульптур, фресок или икон. Так же поступали и «внутренние агрессоры» - читатели рукописей и прихожане церквей. Совершенно очевидно, что, несмотря на внешнюю схожесть, их мотивировки были при этом совершенно разными.
Я хочу рассмотреть это любопытное явление на русском материале, который, в отличие от европейского, довольно скуп на объяснения современников и тексты, так или иначе связанные с практикой порчи, но почти столь же богат примерами - и понятными, и зачастую совершенно неясными.
Святые без глаз
Пожалуй, самый наглядный и простой для интерпретации вид порчи, который, хоть и виде редких казусов, а не массовой практики, встречается на русских книжных миниатюрах, - это целенаправленная атака на руки и лица мучителей и убийц. На Западе известны тысячи примеров, когда палачи Христа и святых лишались лиц и рук, затёртых кем-то из читателей. Здесь срабатывала стратегия защиты (святого) и наказания (мучителей) - стратегия активного зрительского вмешательства в пространство изображения, архаическая и устойчивая в человеческой культуре модель, которая хорошо известна по поведению детей (закрашивающих злодеев на книжных иллюстрациях либо ведущих "войну" на рисунке путём зачёркивания атакующих врагов) и по поведению взрослых в культурной ситуации, провоцирующей их на выплеск эмоций (красочный пример такого рода описывал Примо Леви в своей книге "Передышка", вспоминая о русских солдатах, которые в 1945 г., во время просмотра американского фильма, начали забрасывать различными предметами злодеев на экране).
Результат "защищающего" (святого) атаки на изображения грешников хорошо виден в лицевом летописце XVII в., на миниатюре со сценой убийства царевича Димитрия. Фигура заговорщика, дьяка Михаила Битяговского, не пострадала, а у непосредственного убийцы (Осипа Волохова, Никиты Калачева или Данилы Битяговского - главный злодей не подписан), охватившего царевича сзади и вонзающего нож ему в грудь, кто-то из читателей добела выскоблил лицо. Кроме того, неизвестный мститель затёр и сам нож, "спасая" царевича от рокового удара. Это типичный пример наивного зрительского вмешательства в изображённое действие, в котором сочетаются желание отомстить антигерою, причинить ему вред и оградить от насилия положительного персонажа.
Примеры более общей "визуальной борьбы" с грешниками (без попытки "спасти" праведника) известны в Византии и в Армении, в Европе и на Руси. Уже в греческой Хлудовской псалтиры IX в. кто-то на нескольких листах затёр лицо патриарха-иконоборца Иоанна VII Грамматика. В Европе выскобленные лица и руки мучителей, злодеев, агрессоров можно увидеть не только на миниатюрах, но даже на заалтарных образах - ретаблях. На Руси читатели атаковали лица персонажей русской истории: братоубийцы-Святополка, монголо-татар и др., но гораздо чаще - отрицательных персонажей Священного Писания и агиографики: предателя Иуды, Ирода и его воинов, римских легионеров, волшебников, еретиков и т.п.
Отвлекшись ненадолго от книжных изображений и посмотрев на русские иконы и фрески, мы видим, что здесь образы святых подвергались атаке чаще, - во всяком случае, так сообщают нам различные источники. По рассказу архидиакона Антиохийской церкви Павла Алеппского (был в России в 1654-56 гг.), патриарх Никон, унижая и уничтожая неверные иконы западного письма (написанные живоподобно, "по-фряжски"), не только топтал их, но и выкалывал им очи, а затем приказал носить ослеплённые образы по городу, в назидание иконописцам, которые осмеливаются подражать европейским мастерам. В донесении боярина М.П. Пронского упоминается, что Никон отдал распоряжение выскоблить лик с иконы Спаса Нерукотворного, найденной у изографа Софрона Фёдорова сына Лопотникова (на нём по католическому образцу голову Христа венчал терновый венец). в народе ходили слухи, что моровое поветрие 1654 г. - это Божья кара за то, что патриарх у икон "выскребал глаза".
С икон соскабливали фигуры и в том случае, когда изображение хотели не унизить, продемонстрировав его ложную природу и бессилие, а напротив, - спасти, уберечь от осквернения. При уничтожении неканонических икон (первый указ об этом вышел в 1668 г., а в XVIII в. он многажды повторялся) с них могли удалять святые лики, чтобы не предавать их огню (старые иконы на Руси, по многим свидетельствам, не сжигали, а хоронили или пускали по воде). Именно так в 1725 г. распорядилась поступить Канцелярия раскольнических дел со старообрядческой иконой, на которой, в числе прочего, были представлены символы старой веры, а также протопоп Аввакум, сложивший руку двуперстным знамением. Икона была признана "кумирцем", и её повелели сжечь (хотя этого в итоге не сделали), предварительно соскоблив все святые образы: Христа, двух ангелов и Евангелие. Однако повреждённые таким образом иконы вряд ли могли сохраниться до сегодняшнего дня в изувеченном виде.
Любопытный случай "спасения через уничтожение" упомянут немецким учёным и послом Адамом Олеарием в его "Описании путешествия в Московию" (куда он приезжал в 1630-х годах):
"Они [русские] никогда также не оставляют икон на попечении людей, которые не их религии, опасаясь, что с ними не будут обращаться с должным почётом. когда несколько лет тому назад немецкий купец Кароль Мёллин купил у русского каменный дом, русские начисто выскребли все иконы, написанные на стенах, на штукатурке, и пыль от них унесли с собою".
Этот пример ярко демонстрирует, что порошок от стёртой иконы ценили и охраняли от порчи: образа в "оскверняемом" доме не просто уничтожили, стерев, но и унесли с собой в виде красочной пыли. Рассказ Олеария явно перекликается с описаниями различных практик магического использования краски, о которых нужно поговорить отдельно.
В Европе фигуры (и, возможно, лики) святых становились объектом порчи, когда прихожане церкви или читатели рукописи хотели использовать красочный пигмент в качестве магического средства. Порошок, соскобленный с миниатюры, носили с собой в качестве амулета или выпивали, растворив в воде, чаще всего используя его для лечебной магии.
В средневековой Руси качестве магических оберегов широко использовали многие церковные предметы. Это могли быть частицы мощей святых или святые хлеба (антидор, просфора); щепки, отколотые от распятия или просто от церковной стены, и т.п. Уже в Церковном уставе князя Владимира (текст складывался и дополнялся с конца X до XII в.) говорится о том, что люди "секут крест", "емлют трескы" (щепки) "съ церкви, съ креста, съ икон" и носят наузы (обереги). В древнерусских исповедных вопросниках упоминался целый ряд грехов, связанных с использованием святых предметов в колдовских целях. Даже мох или паутина , взятые с образов или снятые с церковной стены, наделялись магической силой и могли применяться в колдовских практиках.
Аналогичным образом использовались иконы. Сигизмунд Герберштейн в своих "Записках о Московии" (1549) упоминает, что епископскому суду вместе с содомитами и святотатцами, грабящими могилы, подлежат те, "кто в целях чародейства отламывает кусочки от образов святых или от распятия", а из исповедных вопросников XIV-XV вв. можно узнать, что прихожане "от образов на иконех отемлют нечто".
Те же вопросники прямо выводят нас на интересующую нас тему. Руководствуясь ими, священник должен был узнавать у исповедующегося: "выимал ли еси очи у святых?", "чи выимал еси у святых очи или кресты?", "а крест или иконы или очи святых изымал еси на которые потребы или наузы?" и т.п.
Теоретически лики святых могли повреждать и в том случае, когда образу мстили за невыполнение просьбы. Такие случаи регулярно происходили в разных точках христианского мира. На Руси иконы, которые "не помогали" их владельцам, выбрасывали в огонь, подвешивали вверх ногами и наказывали другими способами, что обусловливалось особым личностным отношением русских к своим образам. По свидетельству Августина Майерберга, австрийского дипломата, который путешествовал по России в 1661-62 гг., каждый московит стремился повесить в церкви свою икону и потом ревностно следил, чтобы никто не молился перед ней, "перехватывая" тем самым милость его "бога". Павел алеппский отмечает, что молитва русского человека в церкви всегда была чётко адресована какой-либо иконе: прихожанин молился конкретному образу, смотря на него и кланяясь ему. Общение с иконой (которая замещала самого изображённого святого, персонифицируясь и выступая в роли самостоятельного актора в религиозной жизни русского человека) строилось по принципу взаимных обязательств: иконы чтили, им поклонялись, одаривали, украшая драгоценностями, в трудное время испрашивали у них позволения забрать драгоценности назад и, наконец, наказывали за "нерадение" о хозяине. Такое наказание, если оно не было простым выплеском эмоций, имело вполне ясную прагматику: святого принуждали к верной ответной реакции, провоцируя на чудотворение. Так, икону, которая не помогала затушить пламя, могли бросить в огонь не только от отчаяния и досады, но и с вполне чёткой мотивировкой - вынудить её потушить огонь вокруг себя и, следовательно, вокруг дома:
Что простой неразумный народ приписывает иконам большую силу, видно из следующего. Когда в 1611 году шведский полководец Иаков де-ла-Гарди занял Великий Новгород и при этом произошёл пожар, некий русский стал держать против огня свою икону св. Николая и молился, чтобы она помогла погасить огонь. Когда, однако, помощи не последовало, а, напротив, огонь всё более и более стал распространяться, он в нетерпении бросил свою икону в огонь и сказал: "Если ты нам не желаешь помочь, то помоги себе сам и туши". [Олеарий 2003: 276; ср.: Коллинз 1997: 196].
Эта стратегия близка к другим известным в Средние века практикам: образ святого бросали в воду с целью вызвать дождь или сохранить хорошую погоду, иконы погружали в чан с готовящимся пивом с целью улучшить качество напитка и т.п., однако такие практики не всегда включают мотив наказания: икона часто используется лишь как магический объект, влияющий на окружающую среду.
Как видим, сакральные образы повреждали в силу нескольких причин. Их можно условно назвать магическими (использование краски), провокативными ("наказание" святого с целью принудить его к исправлению ситуации), иконоборческими (уничтожение "неверных" образов) и благочестивыми (спасение от осквернения). Кроме того, повреждение могло иногда являться аффектным актом, "наказанием без провокации". Наконец, можно предполагать, что в каких-то случаях изображения портили с более или менее явным желанием не только оскорбить, но и причинить боль святому".
Д.И. Антонов, "Сила взгляда. Глаза в мифологии и иконографии", М., 2014
Явление это хорошо известно и широко распространено (от мусульманского Востока до христианского Запада), но до сих пор мало описано. Мы знаем, что предметом атаки в разные эпохи оказывались самые разнообразные изображения, но прагматика таких действий понятна нам далеко не сразу.
Известный пример, который сразу приходит на ум при разговоре об «ослепленных» фигурах, - римская практика, damnatio memoriae, тотальное уничтожение образов правителей, которых признавали узурпаторами и память о которых стремились стереть посредством физического истребления их изображений по всей империи. При этом бюсты императоров обычно не разбивали вдребезги, но ограничивались скалыванием важнейших частей лица - глаз, носа, ушей, что делало фигуру неузнаваемой, а кроме того, уподобляло процесс «расправы» над памятником позорной физической казни, которой мог быть подвергнут преступник. Еще изощреннее действовали политические «цензоры» сталинской эпохи, редактировавшие фотографии таким образом, что с них бесследно исчезали лица и целые фигуры «врагов народа» и других «лишних» персонажей. Это действие было важно не только в политическом, но и в символическом плане: так как в разных культурах (от древнеиудейской до атеистической советской) актуальна идея о посмертном существовании / продлении жизни человека в памяти потомков, «стирание памяти» превращалось в символическую вторую (и окончательную) смерть.
Мы можем отыскать множество типологических параллелей такой практики, когда различные иконоборцы - будь то византийские иконокласты, европейские протестанты или мусульмане, четко следовавшие исламскому запрету изображать людей, планомерно уничтожали глаза и лица статуй, скульптур, фресок или икон. Так же поступали и «внутренние агрессоры» - читатели рукописей и прихожане церквей. Совершенно очевидно, что, несмотря на внешнюю схожесть, их мотивировки были при этом совершенно разными.
Я хочу рассмотреть это любопытное явление на русском материале, который, в отличие от европейского, довольно скуп на объяснения современников и тексты, так или иначе связанные с практикой порчи, но почти столь же богат примерами - и понятными, и зачастую совершенно неясными.
Святые без глаз
Пожалуй, самый наглядный и простой для интерпретации вид порчи, который, хоть и виде редких казусов, а не массовой практики, встречается на русских книжных миниатюрах, - это целенаправленная атака на руки и лица мучителей и убийц. На Западе известны тысячи примеров, когда палачи Христа и святых лишались лиц и рук, затёртых кем-то из читателей. Здесь срабатывала стратегия защиты (святого) и наказания (мучителей) - стратегия активного зрительского вмешательства в пространство изображения, архаическая и устойчивая в человеческой культуре модель, которая хорошо известна по поведению детей (закрашивающих злодеев на книжных иллюстрациях либо ведущих "войну" на рисунке путём зачёркивания атакующих врагов) и по поведению взрослых в культурной ситуации, провоцирующей их на выплеск эмоций (красочный пример такого рода описывал Примо Леви в своей книге "Передышка", вспоминая о русских солдатах, которые в 1945 г., во время просмотра американского фильма, начали забрасывать различными предметами злодеев на экране).
Результат "защищающего" (святого) атаки на изображения грешников хорошо виден в лицевом летописце XVII в., на миниатюре со сценой убийства царевича Димитрия. Фигура заговорщика, дьяка Михаила Битяговского, не пострадала, а у непосредственного убийцы (Осипа Волохова, Никиты Калачева или Данилы Битяговского - главный злодей не подписан), охватившего царевича сзади и вонзающего нож ему в грудь, кто-то из читателей добела выскоблил лицо. Кроме того, неизвестный мститель затёр и сам нож, "спасая" царевича от рокового удара. Это типичный пример наивного зрительского вмешательства в изображённое действие, в котором сочетаются желание отомстить антигерою, причинить ему вред и оградить от насилия положительного персонажа.
Примеры более общей "визуальной борьбы" с грешниками (без попытки "спасти" праведника) известны в Византии и в Армении, в Европе и на Руси. Уже в греческой Хлудовской псалтиры IX в. кто-то на нескольких листах затёр лицо патриарха-иконоборца Иоанна VII Грамматика. В Европе выскобленные лица и руки мучителей, злодеев, агрессоров можно увидеть не только на миниатюрах, но даже на заалтарных образах - ретаблях. На Руси читатели атаковали лица персонажей русской истории: братоубийцы-Святополка, монголо-татар и др., но гораздо чаще - отрицательных персонажей Священного Писания и агиографики: предателя Иуды, Ирода и его воинов, римских легионеров, волшебников, еретиков и т.п.
Отвлекшись ненадолго от книжных изображений и посмотрев на русские иконы и фрески, мы видим, что здесь образы святых подвергались атаке чаще, - во всяком случае, так сообщают нам различные источники. По рассказу архидиакона Антиохийской церкви Павла Алеппского (был в России в 1654-56 гг.), патриарх Никон, унижая и уничтожая неверные иконы западного письма (написанные живоподобно, "по-фряжски"), не только топтал их, но и выкалывал им очи, а затем приказал носить ослеплённые образы по городу, в назидание иконописцам, которые осмеливаются подражать европейским мастерам. В донесении боярина М.П. Пронского упоминается, что Никон отдал распоряжение выскоблить лик с иконы Спаса Нерукотворного, найденной у изографа Софрона Фёдорова сына Лопотникова (на нём по католическому образцу голову Христа венчал терновый венец). в народе ходили слухи, что моровое поветрие 1654 г. - это Божья кара за то, что патриарх у икон "выскребал глаза".
С икон соскабливали фигуры и в том случае, когда изображение хотели не унизить, продемонстрировав его ложную природу и бессилие, а напротив, - спасти, уберечь от осквернения. При уничтожении неканонических икон (первый указ об этом вышел в 1668 г., а в XVIII в. он многажды повторялся) с них могли удалять святые лики, чтобы не предавать их огню (старые иконы на Руси, по многим свидетельствам, не сжигали, а хоронили или пускали по воде). Именно так в 1725 г. распорядилась поступить Канцелярия раскольнических дел со старообрядческой иконой, на которой, в числе прочего, были представлены символы старой веры, а также протопоп Аввакум, сложивший руку двуперстным знамением. Икона была признана "кумирцем", и её повелели сжечь (хотя этого в итоге не сделали), предварительно соскоблив все святые образы: Христа, двух ангелов и Евангелие. Однако повреждённые таким образом иконы вряд ли могли сохраниться до сегодняшнего дня в изувеченном виде.
Любопытный случай "спасения через уничтожение" упомянут немецким учёным и послом Адамом Олеарием в его "Описании путешествия в Московию" (куда он приезжал в 1630-х годах):
"Они [русские] никогда также не оставляют икон на попечении людей, которые не их религии, опасаясь, что с ними не будут обращаться с должным почётом. когда несколько лет тому назад немецкий купец Кароль Мёллин купил у русского каменный дом, русские начисто выскребли все иконы, написанные на стенах, на штукатурке, и пыль от них унесли с собою".
Этот пример ярко демонстрирует, что порошок от стёртой иконы ценили и охраняли от порчи: образа в "оскверняемом" доме не просто уничтожили, стерев, но и унесли с собой в виде красочной пыли. Рассказ Олеария явно перекликается с описаниями различных практик магического использования краски, о которых нужно поговорить отдельно.
В Европе фигуры (и, возможно, лики) святых становились объектом порчи, когда прихожане церкви или читатели рукописи хотели использовать красочный пигмент в качестве магического средства. Порошок, соскобленный с миниатюры, носили с собой в качестве амулета или выпивали, растворив в воде, чаще всего используя его для лечебной магии.
В средневековой Руси качестве магических оберегов широко использовали многие церковные предметы. Это могли быть частицы мощей святых или святые хлеба (антидор, просфора); щепки, отколотые от распятия или просто от церковной стены, и т.п. Уже в Церковном уставе князя Владимира (текст складывался и дополнялся с конца X до XII в.) говорится о том, что люди "секут крест", "емлют трескы" (щепки) "съ церкви, съ креста, съ икон" и носят наузы (обереги). В древнерусских исповедных вопросниках упоминался целый ряд грехов, связанных с использованием святых предметов в колдовских целях. Даже мох или паутина , взятые с образов или снятые с церковной стены, наделялись магической силой и могли применяться в колдовских практиках.
Аналогичным образом использовались иконы. Сигизмунд Герберштейн в своих "Записках о Московии" (1549) упоминает, что епископскому суду вместе с содомитами и святотатцами, грабящими могилы, подлежат те, "кто в целях чародейства отламывает кусочки от образов святых или от распятия", а из исповедных вопросников XIV-XV вв. можно узнать, что прихожане "от образов на иконех отемлют нечто".
Те же вопросники прямо выводят нас на интересующую нас тему. Руководствуясь ими, священник должен был узнавать у исповедующегося: "выимал ли еси очи у святых?", "чи выимал еси у святых очи или кресты?", "а крест или иконы или очи святых изымал еси на которые потребы или наузы?" и т.п.
Теоретически лики святых могли повреждать и в том случае, когда образу мстили за невыполнение просьбы. Такие случаи регулярно происходили в разных точках христианского мира. На Руси иконы, которые "не помогали" их владельцам, выбрасывали в огонь, подвешивали вверх ногами и наказывали другими способами, что обусловливалось особым личностным отношением русских к своим образам. По свидетельству Августина Майерберга, австрийского дипломата, который путешествовал по России в 1661-62 гг., каждый московит стремился повесить в церкви свою икону и потом ревностно следил, чтобы никто не молился перед ней, "перехватывая" тем самым милость его "бога". Павел алеппский отмечает, что молитва русского человека в церкви всегда была чётко адресована какой-либо иконе: прихожанин молился конкретному образу, смотря на него и кланяясь ему. Общение с иконой (которая замещала самого изображённого святого, персонифицируясь и выступая в роли самостоятельного актора в религиозной жизни русского человека) строилось по принципу взаимных обязательств: иконы чтили, им поклонялись, одаривали, украшая драгоценностями, в трудное время испрашивали у них позволения забрать драгоценности назад и, наконец, наказывали за "нерадение" о хозяине. Такое наказание, если оно не было простым выплеском эмоций, имело вполне ясную прагматику: святого принуждали к верной ответной реакции, провоцируя на чудотворение. Так, икону, которая не помогала затушить пламя, могли бросить в огонь не только от отчаяния и досады, но и с вполне чёткой мотивировкой - вынудить её потушить огонь вокруг себя и, следовательно, вокруг дома:
Что простой неразумный народ приписывает иконам большую силу, видно из следующего. Когда в 1611 году шведский полководец Иаков де-ла-Гарди занял Великий Новгород и при этом произошёл пожар, некий русский стал держать против огня свою икону св. Николая и молился, чтобы она помогла погасить огонь. Когда, однако, помощи не последовало, а, напротив, огонь всё более и более стал распространяться, он в нетерпении бросил свою икону в огонь и сказал: "Если ты нам не желаешь помочь, то помоги себе сам и туши". [Олеарий 2003: 276; ср.: Коллинз 1997: 196].
Эта стратегия близка к другим известным в Средние века практикам: образ святого бросали в воду с целью вызвать дождь или сохранить хорошую погоду, иконы погружали в чан с готовящимся пивом с целью улучшить качество напитка и т.п., однако такие практики не всегда включают мотив наказания: икона часто используется лишь как магический объект, влияющий на окружающую среду.
Как видим, сакральные образы повреждали в силу нескольких причин. Их можно условно назвать магическими (использование краски), провокативными ("наказание" святого с целью принудить его к исправлению ситуации), иконоборческими (уничтожение "неверных" образов) и благочестивыми (спасение от осквернения). Кроме того, повреждение могло иногда являться аффектным актом, "наказанием без провокации". Наконец, можно предполагать, что в каких-то случаях изображения портили с более или менее явным желанием не только оскорбить, но и причинить боль святому".
Д.И. Антонов, "Сила взгляда. Глаза в мифологии и иконографии", М., 2014