(no subject)
Вот тут я жаловалась на жизнь. Ниже - чем все закончилось.
Отец умер. Похоронами пришлось заниматься мне. Я не знала, что нужно делать, даже в общих чертах представляла себе очень смутно. Погуглила, но нашла только стопятьсот страниц на тему "Нужно перевернуть табуретки, на которых стоял гроб, поплевать вслед покойнику и скрестить пальцы". Поэтому в следующем посте все-таки опишу порядок действий, возможно, кому-то (дай Бог, не скоро) пригодится.
С христианской точки зрения он умер очень хорошо. Поясню...
Когда его в июле отвезли в обл.больницу в Канищево, врач в реанимации сказал, что это печеночная кома, и выходят из нее очень редко. Причастить перед смертью человека, который не может проглотить Причастие, нельзя. Через двое суток мне стукнуло в голову, и я предложила матери его пособоровать. Привели батюшку, пособоровали.
На следующее утро позвонили с отделения, и ничего не объясняя, потребовали привезти одежду, памперсы, миску, т.к. отца перевели в общее отделение. Мы с матерью думали, что в реанимации просто выше стоимость койко-дня, поэтому его положили на общих условиях, но по приходу оказалось, что он после соборования пришел в себя и в адеквате (по крайне мере, минимальном).
Таким образом, с этого момента он прожил почти два месяца, еще раз соборовался и два раза причастился. Сначала было улучшение, в какой-то день он попросил принести ему блокнот и ручку, и принялся записывать порядок действий на будущее:
1.Мне надо сесть
2.Мне надо встать (попросить брата)
и т.д.
У меня сжалось сердце, потому что я увидела себя со стороны. Когда я чувствую, что апатия очередной раз проходит, я беру ручку и записываю в столбик: "Расчесаться", "Убрать кошачий лоток", "Пожарить картошку"...
Ему звонила его мать, моя бабушка, и на ее вопрос "ну как жизнь", он ответил ей бодро-заплетающимся языком: "Хорошо! Никогда еще так хорошо не жил. Ну, по крайне мере, последнее время". Правильно, мыли, кормили с ложки, видел дочь каждый день (а раньше 2-3 раза в год), рядом были люди (а раньше находился один дома).
Он и сел, и встал, и ходил походкой "нога-за-ногу", и одного дома его оставляли. Однажды, он даже оделся и сходил на Полетаевский рынок, купил себе дыню, но куда идти домой забыл, и его отвел кто-то из соседей. Мать, придя к нему (она приходила ежедневно), увидела верхнюю одежду и начала ругаться, а он сделал вид, что не знает, откуда тут взялась одежда, однако, вездесущие соседи матери доложили. Мать экспрессивно мне это все рассказала и заявила, что будет теперь закрывать его на ключ, потому что вот так где свалится и что остальные подумают. Я ничего не сказала, по мне лучше до конца иметь свободу выйти за дыней, чем двадцать лет пролежать в безопасности с решетками на окнах.
Потом состояние стало медленно, но неуклонно ухудшаться, однако, слава Богу, без всяких мучений. Однажды пришли с утра, а он спокойный и уже холодный.
В молодости он был красивым, умным и, разумеется, подающим надежды. В семидесятых он носил кудрявые волосы до плеч, клеши, гитара, все дела. Выступал с ансамблем (тогдашние ВИА), пел. Мы с матерью ходили на концерт с его участием в ДК Нефтяников. Был КМС по спортивному туризму, ходил на байдарке по Енисею, лазал по горам где-то в Средней Азии. Играл в баскетбол за НИИ, в котором работал. Занимался восточными единоборствами. Печатал фотографии в ванной при красном свете, а я сидела на опущенной крышке унитаза и смотрела за процессом. Выписывал газету, кажется, "Московские новости", она выходили на разных языках, вот к нам приходила ее англоязычная версия, и он ее свободно читал, потому что закончил спецшколу. Вообще, много читал и рассказывал матери на кухне, она же его молча слушала. Ездил с матерью в союзные республики в конце семидесятых, с туристическими целями.
Мало того. Я сидела с ним в больнице и коротала время, отгадывая кроссворд. Он попросил читать ему задания, я не отказала, хотя я не отказала бы в такой просьбе и своей четырехлетней дочери. К моему изумлению, отец быстро давал ответы на вопросы. Высохший, с капельницей в вене, без зубов (он потерял вставную челюсть в какой-то из пьяных моментов), пожелтевший от цирроза.
Началось же все в девяностые, когда выяснилось, что интеллект - это одно, а отбиться от судьбы и выкрутиться из ее цепких объятий - это другое. Отбиваться и меняться по ходу битвы предыдущее поколение мужчин никто не учил. Попробуй, будучи рефлексирующим интеллигентом за тридцать, вдруг осознать, что впереди нет никаких перспектив, жизнь якобы кончилась, а достигнутые тобой результаты гроша ломаного не стоят. Кто-то был сильным мужчиной и выкрутился, и доказал свое звание настоящего мужика, и не дал голодать своей семье, ну и тому подобные клише. Мой отец выкрутиться не смог и запил.
Жалко. Что тут скажешь.
Отец умер. Похоронами пришлось заниматься мне. Я не знала, что нужно делать, даже в общих чертах представляла себе очень смутно. Погуглила, но нашла только стопятьсот страниц на тему "Нужно перевернуть табуретки, на которых стоял гроб, поплевать вслед покойнику и скрестить пальцы". Поэтому в следующем посте все-таки опишу порядок действий, возможно, кому-то (дай Бог, не скоро) пригодится.
С христианской точки зрения он умер очень хорошо. Поясню...
Когда его в июле отвезли в обл.больницу в Канищево, врач в реанимации сказал, что это печеночная кома, и выходят из нее очень редко. Причастить перед смертью человека, который не может проглотить Причастие, нельзя. Через двое суток мне стукнуло в голову, и я предложила матери его пособоровать. Привели батюшку, пособоровали.
На следующее утро позвонили с отделения, и ничего не объясняя, потребовали привезти одежду, памперсы, миску, т.к. отца перевели в общее отделение. Мы с матерью думали, что в реанимации просто выше стоимость койко-дня, поэтому его положили на общих условиях, но по приходу оказалось, что он после соборования пришел в себя и в адеквате (по крайне мере, минимальном).
Таким образом, с этого момента он прожил почти два месяца, еще раз соборовался и два раза причастился. Сначала было улучшение, в какой-то день он попросил принести ему блокнот и ручку, и принялся записывать порядок действий на будущее:
1.Мне надо сесть
2.Мне надо встать (попросить брата)
и т.д.
У меня сжалось сердце, потому что я увидела себя со стороны. Когда я чувствую, что апатия очередной раз проходит, я беру ручку и записываю в столбик: "Расчесаться", "Убрать кошачий лоток", "Пожарить картошку"...
Ему звонила его мать, моя бабушка, и на ее вопрос "ну как жизнь", он ответил ей бодро-заплетающимся языком: "Хорошо! Никогда еще так хорошо не жил. Ну, по крайне мере, последнее время". Правильно, мыли, кормили с ложки, видел дочь каждый день (а раньше 2-3 раза в год), рядом были люди (а раньше находился один дома).
Он и сел, и встал, и ходил походкой "нога-за-ногу", и одного дома его оставляли. Однажды, он даже оделся и сходил на Полетаевский рынок, купил себе дыню, но куда идти домой забыл, и его отвел кто-то из соседей. Мать, придя к нему (она приходила ежедневно), увидела верхнюю одежду и начала ругаться, а он сделал вид, что не знает, откуда тут взялась одежда, однако, вездесущие соседи матери доложили. Мать экспрессивно мне это все рассказала и заявила, что будет теперь закрывать его на ключ, потому что вот так где свалится и что остальные подумают. Я ничего не сказала, по мне лучше до конца иметь свободу выйти за дыней, чем двадцать лет пролежать в безопасности с решетками на окнах.
Потом состояние стало медленно, но неуклонно ухудшаться, однако, слава Богу, без всяких мучений. Однажды пришли с утра, а он спокойный и уже холодный.
В молодости он был красивым, умным и, разумеется, подающим надежды. В семидесятых он носил кудрявые волосы до плеч, клеши, гитара, все дела. Выступал с ансамблем (тогдашние ВИА), пел. Мы с матерью ходили на концерт с его участием в ДК Нефтяников. Был КМС по спортивному туризму, ходил на байдарке по Енисею, лазал по горам где-то в Средней Азии. Играл в баскетбол за НИИ, в котором работал. Занимался восточными единоборствами. Печатал фотографии в ванной при красном свете, а я сидела на опущенной крышке унитаза и смотрела за процессом. Выписывал газету, кажется, "Московские новости", она выходили на разных языках, вот к нам приходила ее англоязычная версия, и он ее свободно читал, потому что закончил спецшколу. Вообще, много читал и рассказывал матери на кухне, она же его молча слушала. Ездил с матерью в союзные республики в конце семидесятых, с туристическими целями.
Мало того. Я сидела с ним в больнице и коротала время, отгадывая кроссворд. Он попросил читать ему задания, я не отказала, хотя я не отказала бы в такой просьбе и своей четырехлетней дочери. К моему изумлению, отец быстро давал ответы на вопросы. Высохший, с капельницей в вене, без зубов (он потерял вставную челюсть в какой-то из пьяных моментов), пожелтевший от цирроза.
Началось же все в девяностые, когда выяснилось, что интеллект - это одно, а отбиться от судьбы и выкрутиться из ее цепких объятий - это другое. Отбиваться и меняться по ходу битвы предыдущее поколение мужчин никто не учил. Попробуй, будучи рефлексирующим интеллигентом за тридцать, вдруг осознать, что впереди нет никаких перспектив, жизнь якобы кончилась, а достигнутые тобой результаты гроша ломаного не стоят. Кто-то был сильным мужчиной и выкрутился, и доказал свое звание настоящего мужика, и не дал голодать своей семье, ну и тому подобные клише. Мой отец выкрутиться не смог и запил.
Жалко. Что тут скажешь.