Maroon 5 / O2 Brixton Academy / London / 17.02.2011
Когда идешь на концерт в другой стране, всегда присутствует легкое ощущение собственной уникальности. Плотность нерусскоговорящих на подходе к площадке еще больше сжимается, а тебе кажется, все знают, что ты чужестранка. Не знаю, что это у нас, ген железного занавеса, или что, но так настороженно я себя чувствовала ровно две минуты: от метро Brixton до O2 Brixton Academy примерно столько времени торопливым шагом. Первое же, что я услышала, пытаясь понять, в какое окошко ломиться за ждущим меня билетом, -это родную речь. Пройдя стандартные процедуры туалета и приобретения футболки, я понаблюдала пару минут за тинейджером, прическа которого в прямом смысле не влезет ни в какие ворота, дважды стала свидетелем, как за одним и тем же углом парнишки достают кокаин из высоких ботинок, изумилась кучке хорошо одетых дам, в неопределенном возрасте между моей мамой и бабушкой, и, наконец, нырнула в пропитанный ожиданием полумрак.
На сцене - Sara Bareilles, девушка с одним из лучших голосов, которые я слышала за последнее время. Улыбчивые европейцы радостно прихлопывали и знали все песни Сары наизусть, а нас затянувшийся разогрев, или support, как тут называют молодых и активных, безусловно стал утомлять. Нас - это русских. То есть меня и невесть откуда появившегося за моей спиной лысого пузана, матерившегося из самой глубины своего советского сердца. Мое напряжение совершенно испарилось и, пригубив свой клюквенный морс, нарушая тем самым все каноны рок концерта, я продолжила покачиваться в обволакивающих звуках рояля и сариных голосовых связок. Окончательно разонравилась она мне на последней песне: Coldplay перед Maroon 5? в Лондоне? Серьезно? Почему не Beatles-то?
Спустя три минуты, впрочем, негодование мое развеялось: Misery шибанула по мозгам так, что я засомневалась в градусе своего морса. «Настоящие Маруны» - улыбалось мое лицо, пока память вихрем проносилась сквозь кучу больших и маленьких моментов, так или иначе связанных с ними. Начиная от нежнейших о том, как я гордо, нервно и неумело писала первую в жизни статью, о них. Как мы с Ж., не помня всех слов и гармоний, пели This Love в Стирке, бывало. Смеялись. Как дождливыми ночами, уничтожив с М. часть здоровья, мы валялись на диване неподвижно, и смотрели концертник. Как Б. прислала мне фото голого Адама, и я почти провалила экзамен. Как он вылетел на сцену, и запел Misery.
Аплодисменты и визги радости обрушились на O2 штормовым предупреждением, а парни, сыграв по убывающей альбомов Never see your face again и Harder to breathe, вынырнули с очередным новым детищем Give me little more.
Левайн, надо отметить, со времен Пятницы 13 заметно раскрепостился и набрался каких-то неожиданных жеманностей. На романтично-ритмичной The Sun это довело мои глаза до мозолей, когда он, в футболке-размахайке, вместо своего гордого страусиного шага, моросил по краю сцены, не раз вдруг останавливался и слегка приседал, по-девчачьи прижимая одно колено к другому. Только представьте это полное невинности па и заламывание рук от татуированного, небритого, отнюдь не субтильного, широкоплечего калифорнийца. Впрочем, эти его ужимки - единственное, от чего я бы отказалась тем вечером. Если стараться совсем объективно, то несмотря на всю глубину их репутации и мое теплейшее отношение, группа с крепкими, что говорится, яйцами. Не даром, что некоторые из них едва ли не с рождения знакомы: подобной сыгранности я всегда по-белому завидовала. Они, действительно такие, какой должна быть любая профессиональная группа, они - одно целое. Плюс ко всему, к моему даже собственному удивлению, когда Левайн не пищит на страдальческом мышином, он умеет петь. То есть даже не просто петь, а Петь (никакого отношения к имени Пётр- прим.автора).
Пожонглировав еще немного новым и старым, с неожиданными вкраплениями Тины Тернер в Secret, парни разбавили собственное приятнейшим кавером на Al Green, Let’s stay together. Затем мы спели по ролям старую добрую She will be loved, во время которой Адам продемонстрировал свою новую фишку- «звонок другу»; и, пройдясь по еще паре новинок, мы-таки уперлись в фундаментальную, бескомпромиссную This Love. Шум, последовавший за первыми взятыми аккордами этого исторического хита не нужно сравнивать ни с штормом, ни с дождем, ни с ветром, - ни с чем. Это была затаившаяся агония. Электричество, собиравшееся песню за песней в огромную шаровую молнию. Сила и красота. И Левайн управлял нами с такой мощью, но с таким трепетным уважением, каким мы ему тут же и отплачивали вслед.
После этого не нужно было биса. Но все-таки приходя в себя и закутываясь в свитер перед выходом в непривычно для нас теплый, но тем не менее весьма промозглый лондонский февраль, я застала Makes me wonder и Адама с видеокамерой. Уходила без сожаления с самого начала Sunday Morning. Никогда не любила ставить точки на концертах любимых. Для меня он так и не закончился.
Мне жаль, что ютьюбные ролики не передают и 30% всего кайфа, который там творился. Мне весьма жаль, что тур прервался, и России ждать лишних полгода. Но единственный раз в жизни я завидовала так же крепко: когда впервые увидела Эйфелеву башню. Тогда я осознала, с некоторой горечью, что со мной это долгожданное уже случилось, а многим еще только предстоит.
Всем шлю свой пламенный из облачного Лондона.
Этим постом я вырвала из себя очень многно личного. Пойду поужинаю пиццей..
На сцене - Sara Bareilles, девушка с одним из лучших голосов, которые я слышала за последнее время. Улыбчивые европейцы радостно прихлопывали и знали все песни Сары наизусть, а нас затянувшийся разогрев, или support, как тут называют молодых и активных, безусловно стал утомлять. Нас - это русских. То есть меня и невесть откуда появившегося за моей спиной лысого пузана, матерившегося из самой глубины своего советского сердца. Мое напряжение совершенно испарилось и, пригубив свой клюквенный морс, нарушая тем самым все каноны рок концерта, я продолжила покачиваться в обволакивающих звуках рояля и сариных голосовых связок. Окончательно разонравилась она мне на последней песне: Coldplay перед Maroon 5? в Лондоне? Серьезно? Почему не Beatles-то?
Спустя три минуты, впрочем, негодование мое развеялось: Misery шибанула по мозгам так, что я засомневалась в градусе своего морса. «Настоящие Маруны» - улыбалось мое лицо, пока память вихрем проносилась сквозь кучу больших и маленьких моментов, так или иначе связанных с ними. Начиная от нежнейших о том, как я гордо, нервно и неумело писала первую в жизни статью, о них. Как мы с Ж., не помня всех слов и гармоний, пели This Love в Стирке, бывало. Смеялись. Как дождливыми ночами, уничтожив с М. часть здоровья, мы валялись на диване неподвижно, и смотрели концертник. Как Б. прислала мне фото голого Адама, и я почти провалила экзамен. Как он вылетел на сцену, и запел Misery.
Click to viewАплодисменты и визги радости обрушились на O2 штормовым предупреждением, а парни, сыграв по убывающей альбомов Never see your face again и Harder to breathe, вынырнули с очередным новым детищем Give me little more.
Левайн, надо отметить, со времен Пятницы 13 заметно раскрепостился и набрался каких-то неожиданных жеманностей. На романтично-ритмичной The Sun это довело мои глаза до мозолей, когда он, в футболке-размахайке, вместо своего гордого страусиного шага, моросил по краю сцены, не раз вдруг останавливался и слегка приседал, по-девчачьи прижимая одно колено к другому. Только представьте это полное невинности па и заламывание рук от татуированного, небритого, отнюдь не субтильного, широкоплечего калифорнийца. Впрочем, эти его ужимки - единственное, от чего я бы отказалась тем вечером. Если стараться совсем объективно, то несмотря на всю глубину их репутации и мое теплейшее отношение, группа с крепкими, что говорится, яйцами. Не даром, что некоторые из них едва ли не с рождения знакомы: подобной сыгранности я всегда по-белому завидовала. Они, действительно такие, какой должна быть любая профессиональная группа, они - одно целое. Плюс ко всему, к моему даже собственному удивлению, когда Левайн не пищит на страдальческом мышином, он умеет петь. То есть даже не просто петь, а Петь (никакого отношения к имени Пётр- прим.автора).
Пожонглировав еще немного новым и старым, с неожиданными вкраплениями Тины Тернер в Secret, парни разбавили собственное приятнейшим кавером на Al Green, Let’s stay together. Затем мы спели по ролям старую добрую She will be loved, во время которой Адам продемонстрировал свою новую фишку- «звонок другу»; и, пройдясь по еще паре новинок, мы-таки уперлись в фундаментальную, бескомпромиссную This Love. Шум, последовавший за первыми взятыми аккордами этого исторического хита не нужно сравнивать ни с штормом, ни с дождем, ни с ветром, - ни с чем. Это была затаившаяся агония. Электричество, собиравшееся песню за песней в огромную шаровую молнию. Сила и красота. И Левайн управлял нами с такой мощью, но с таким трепетным уважением, каким мы ему тут же и отплачивали вслед.
После этого не нужно было биса. Но все-таки приходя в себя и закутываясь в свитер перед выходом в непривычно для нас теплый, но тем не менее весьма промозглый лондонский февраль, я застала Makes me wonder и Адама с видеокамерой. Уходила без сожаления с самого начала Sunday Morning. Никогда не любила ставить точки на концертах любимых. Для меня он так и не закончился.
Мне жаль, что ютьюбные ролики не передают и 30% всего кайфа, который там творился. Мне весьма жаль, что тур прервался, и России ждать лишних полгода. Но единственный раз в жизни я завидовала так же крепко: когда впервые увидела Эйфелеву башню. Тогда я осознала, с некоторой горечью, что со мной это долгожданное уже случилось, а многим еще только предстоит.
Всем шлю свой пламенный из облачного Лондона.
Этим постом я вырвала из себя очень многно личного. Пойду поужинаю пиццей..