Мой дом - моя слабость
Когда я мысленно поднимаю запретный вопрос "Интересно, почему люди со мной дружат" - рождается один и тот же ответ: чтобы получить свою порцию безумия. То есть осознать, вернувшись к своему очагу, как прекрасна и гармонична их жизнь.
- Мама, - говорю я, - девочки сказали, что ты должна мне рассказать какую-то офигенную историю про Тиму. И ключевое слово - "кувшин".
- А-аня, - закатывает глаза мама. И начинает рассказывать.
Оказалось, что Тима, который не только почти постоянно ест, но и непрерывно пьет, частенько остужал чашку горячего чая за окном. Ну, зима же, снежок. Открывал окно, ставил на карниз, закрывал окно, ждал. Я совсем не улавливаю, почему нельзя использовать для тех же целей кубики льда или холодную воду, но Тима не был бы собой, если бы для каждого дела у него не было бы особого метода.
В один прекрасный момент он осознал, что вставать от компьютера до кухни за новой порцией чая с лимоном - это практически пчелиный труд, поэтому сделал сразу целый кувшин. Полуторалитровый кувшин из толстого стекла горячего чая с лимоном. Который, разумеется, нужно было остудить.
Нужно ли объяснять, что было дальше?.. У меня только две просьбы.
В общем, первая: никогда не предлагайте Тиме ничего обжигающего (поймите меня буквально).
Вторая: если недавно кто-то из ваших знакомых был убит упавшим с восьмого этажа кувшином горячего чая, забудьте, что читали этот пост.
Почему, почему в этой семье какие-то нелепые процессы не прекращаются ни на одну секунду, мне не объяснить. Причем речь не только о стенах нашей квартиры.
Мир не простил бы мне умолчание рассказа о том, как мы с Тимой ходили к бабушке.
Сама по себе идея уже несет в себе концентрат здравого смысла: я должна была принести к бабушке подарок, который она хотела подарить мне на Новый год. То есть она сначала доставила его к нам. А потом я должна была, не глядя в пакетик, притащить его ей, чтобы она мне его подарила. Но не это было вершиной пирамиды.
Вершиной пирамиды было даже не наше щедрое застолье. Все знают маниакальное желание бабушек закармливать, но с такими разными внуками, как мы с Тимой, этот процесс приобретает самые разнообразные оттенки абсудра.
Садитесь, говорит бабушка. В это время Тима уже ест зефир из вазы, а я с ужасом наблюдаю за странным продолговатым предметом розового цвета, который держит в руках хозяйка.
Это, отвечает она на незаданный вопрос, мурано. Это такое прочное стекло, что его невозможно разбить (Тима ест конфеты из коробки). Сейчас я вам покажу.
И со всего маху, добросовестно кидает на сервированный к чаю стол тяжелый стакан, попав мне в блюдце и расколов его надвое.
Нет, не это было вершиной пирамиды. Мне стали горячо рекомендовать фрукты, потому что они - о Боже - мытые. Тима, который сидел напротив, бессовестно строил рожи, ел и шептал так, чтобы я читала по губам - о.уеть, мытые; а я сидела в осколках блюдца, пыталась как-то ослабить напор родственницы. Но разве я не знала, что ничто так не тщетно, как попытки остановить бабушку, когда она хочет делать добро - делать добро неистово и хищно, кто и как сильно бы от этого ни страдал.
Через полчаса я начала уверенно сходить с ума. Под напором бабушки я съела два больших яблока. Киви. Мандарин. Еще яблоко. Я хотела лечь и не двигаться, но гран-мама, щебеча истории про горные походы, не теряла надежды скормить мне еще что-то. В это время Тима доедал сладости и строил рожи, осколки блистали на столе, и, когда я подумала, что это предел, наступил пиковый момент, вершина пирамиды - нам подарили подарки.
В общем, господа, если кто-нибудь надумает дарить мне акулий жир в тюбике, а Тиме - овечий, у нас уже все есть.
Бабушка превзошла сама себя.
В одуревшем состоянии выходя из этого дома, под грузом обильного чая, акульего жира и книг по гравюре, которые мне зачем-то отдали, я промычала Тиме:
- Все. Слава Богу, домой. До завтра есть не смогу.
- Да, - поддержал бро, - слава Богу, домой. Там еще мясо.
Даже в самые спокойные дни в мою квартиру я не советую заходить неподготовленным. Сегодня я попросила маму покрасить меня бесцветной хной - периодически я это делаю. Но моя мама читает инструкции по применению примерно так же, как большинство читателей мой жж - "Ой, что-то много текста. Потом". И сделала супер-жидкую смесь, которая немедленно начала стекать мне по лицу.
Понимаешь, говорила я маме, должно быть густо. А когда эта жидкая какашка прямо льется, ничего же хорошего не получится.
В это время по телевизору шел боевик "Хаос" со Стетхемом.
Вот, говорю, этого актера любят Алина и Макар.
Какого, спрашивает мама.
Ну вот слева, говорю. Небритый.
Какой же он небритый, удивляется мама, ты что! Он же лысый.
Отчаявшись построить конструктивную беседу, я ухожу и пытаюсь делать дела, но из-под полотенца нещадно стекают коричнево-зеленые струи, которые я подтираю салфеточками, оставляя их по квартире; создается впечатление, что у нас гостит некто, страдающий от внезапного дизентирийного поноса. Тима ржет и ест, я пачкаю телефон головой в хне, вертится Земля.
Когда я задаюсь запретным вопросом "Почему люди дружат со мной", я не могу не признаться себе, что не отказывала бы себе в удовольствии приходить в гости вот в такую семью. Вот в одной комнате озлобленно идут смывать осатаневшую дрись с головы, вот в другой падают кувшины чая с карниза, вот в третьей радостно кричат: "Аня! Аня! Он оказался плохой! Алинин друг оказался плохой!".
А ты смотришь и думаешь - что-то в этом определенно есть. Что-то есть. И как же хорошо у меня дома, Господи, как хорошо.
Тут должна быть мораль, но её не будет. Место обязывает.
- Мама, - говорю я, - девочки сказали, что ты должна мне рассказать какую-то офигенную историю про Тиму. И ключевое слово - "кувшин".
- А-аня, - закатывает глаза мама. И начинает рассказывать.
Оказалось, что Тима, который не только почти постоянно ест, но и непрерывно пьет, частенько остужал чашку горячего чая за окном. Ну, зима же, снежок. Открывал окно, ставил на карниз, закрывал окно, ждал. Я совсем не улавливаю, почему нельзя использовать для тех же целей кубики льда или холодную воду, но Тима не был бы собой, если бы для каждого дела у него не было бы особого метода.
В один прекрасный момент он осознал, что вставать от компьютера до кухни за новой порцией чая с лимоном - это практически пчелиный труд, поэтому сделал сразу целый кувшин. Полуторалитровый кувшин из толстого стекла горячего чая с лимоном. Который, разумеется, нужно было остудить.
Нужно ли объяснять, что было дальше?.. У меня только две просьбы.
В общем, первая: никогда не предлагайте Тиме ничего обжигающего (поймите меня буквально).
Вторая: если недавно кто-то из ваших знакомых был убит упавшим с восьмого этажа кувшином горячего чая, забудьте, что читали этот пост.
Почему, почему в этой семье какие-то нелепые процессы не прекращаются ни на одну секунду, мне не объяснить. Причем речь не только о стенах нашей квартиры.
Мир не простил бы мне умолчание рассказа о том, как мы с Тимой ходили к бабушке.
Сама по себе идея уже несет в себе концентрат здравого смысла: я должна была принести к бабушке подарок, который она хотела подарить мне на Новый год. То есть она сначала доставила его к нам. А потом я должна была, не глядя в пакетик, притащить его ей, чтобы она мне его подарила. Но не это было вершиной пирамиды.
Вершиной пирамиды было даже не наше щедрое застолье. Все знают маниакальное желание бабушек закармливать, но с такими разными внуками, как мы с Тимой, этот процесс приобретает самые разнообразные оттенки абсудра.
Садитесь, говорит бабушка. В это время Тима уже ест зефир из вазы, а я с ужасом наблюдаю за странным продолговатым предметом розового цвета, который держит в руках хозяйка.
Это, отвечает она на незаданный вопрос, мурано. Это такое прочное стекло, что его невозможно разбить (Тима ест конфеты из коробки). Сейчас я вам покажу.
И со всего маху, добросовестно кидает на сервированный к чаю стол тяжелый стакан, попав мне в блюдце и расколов его надвое.
Нет, не это было вершиной пирамиды. Мне стали горячо рекомендовать фрукты, потому что они - о Боже - мытые. Тима, который сидел напротив, бессовестно строил рожи, ел и шептал так, чтобы я читала по губам - о.уеть, мытые; а я сидела в осколках блюдца, пыталась как-то ослабить напор родственницы. Но разве я не знала, что ничто так не тщетно, как попытки остановить бабушку, когда она хочет делать добро - делать добро неистово и хищно, кто и как сильно бы от этого ни страдал.
Через полчаса я начала уверенно сходить с ума. Под напором бабушки я съела два больших яблока. Киви. Мандарин. Еще яблоко. Я хотела лечь и не двигаться, но гран-мама, щебеча истории про горные походы, не теряла надежды скормить мне еще что-то. В это время Тима доедал сладости и строил рожи, осколки блистали на столе, и, когда я подумала, что это предел, наступил пиковый момент, вершина пирамиды - нам подарили подарки.
В общем, господа, если кто-нибудь надумает дарить мне акулий жир в тюбике, а Тиме - овечий, у нас уже все есть.
Бабушка превзошла сама себя.
В одуревшем состоянии выходя из этого дома, под грузом обильного чая, акульего жира и книг по гравюре, которые мне зачем-то отдали, я промычала Тиме:
- Все. Слава Богу, домой. До завтра есть не смогу.
- Да, - поддержал бро, - слава Богу, домой. Там еще мясо.
Даже в самые спокойные дни в мою квартиру я не советую заходить неподготовленным. Сегодня я попросила маму покрасить меня бесцветной хной - периодически я это делаю. Но моя мама читает инструкции по применению примерно так же, как большинство читателей мой жж - "Ой, что-то много текста. Потом". И сделала супер-жидкую смесь, которая немедленно начала стекать мне по лицу.
Понимаешь, говорила я маме, должно быть густо. А когда эта жидкая какашка прямо льется, ничего же хорошего не получится.
В это время по телевизору шел боевик "Хаос" со Стетхемом.
Вот, говорю, этого актера любят Алина и Макар.
Какого, спрашивает мама.
Ну вот слева, говорю. Небритый.
Какой же он небритый, удивляется мама, ты что! Он же лысый.
Отчаявшись построить конструктивную беседу, я ухожу и пытаюсь делать дела, но из-под полотенца нещадно стекают коричнево-зеленые струи, которые я подтираю салфеточками, оставляя их по квартире; создается впечатление, что у нас гостит некто, страдающий от внезапного дизентирийного поноса. Тима ржет и ест, я пачкаю телефон головой в хне, вертится Земля.
Когда я задаюсь запретным вопросом "Почему люди дружат со мной", я не могу не признаться себе, что не отказывала бы себе в удовольствии приходить в гости вот в такую семью. Вот в одной комнате озлобленно идут смывать осатаневшую дрись с головы, вот в другой падают кувшины чая с карниза, вот в третьей радостно кричат: "Аня! Аня! Он оказался плохой! Алинин друг оказался плохой!".
А ты смотришь и думаешь - что-то в этом определенно есть. Что-то есть. И как же хорошо у меня дома, Господи, как хорошо.
Тут должна быть мораль, но её не будет. Место обязывает.