Старики в пеленках
Радиоприемник, особенно старый, поистине невообразимая штука; иные могут часами листать каналы в телевизоре в надежде найти что-нибудь приятное, я же всегда любила радио, потому что в нем по непонятным причинам больше души и жизненности. Музыка, слова, какая-то чешуя дней, один маленький прибор окрашивает комнату настроением.
Но главное, за что я его люблю - это за то, что можно докрутить колесико до предела, и услышать, как заканчивается дребезжание станции и начинается ровный шум. Очень теплый, тихий, нежный.
Порой кажется, что в нем намного больше всего. Где-то там, где заканчиваются федеральные потоки радиовещания, начинается станция, которую ты мысленно создаешь сам.
Так и в жизни все самое важное остается всегда вне слов. Ты прокрутил их, и лишь немногие поймут, что за ними - не просто шипение, а гораздо больше; кому захочется вслушиваться, ведь привычнее и проще тонуть в суете.
Мне столько раз за день хочется взять кого-то за лицо и твердить эти бесконечные: милый мой, хороший, почему, взываю к тебе, выспрашиваю, скажи мне, как же можно до сих пор не понимать простых вещей, за что ты с так с собой
Вариться в том, на что у меня уже нет сил. В ответ на как бы невзначай сказанное "ах, какая я толстая" старательно разыгрывать ответную возмущенную реплику-опровержение. Слушать бесконечные пачимуоннезвонит, наращивая внешние оболочки. Наблюдать, как человека, будто ржавчина вилку, радостно сжирает прокрастинация, и он становится несчастным. Быть ласковой и непритязательной, слушая нытье друзей, от которого хочется корчить рожи, грязно ругаться и стонать от неприязни к бездарной и жалкой доморощенной драматургии, но не показать вида. Потому что знаешь, что так нужно, а от отданного тепла ты никогда не обеднеешь. Так бросает от одной радиостанции к другой.
Живя среди людей, я никогда не буду зарекаться. Когда перестаешь работать на своей внутренней кухне, туда прибегают старые тараканы, приводят новых, устраивают в голове омерзительную пляску. Эскиз характера все больше и больше похож на картину, пригодную для анализа - из меня, как и из всех остальных, время методично, по песчинке вымывает юношескую восторженность, мнительность, категоричность, слепоту, пренебрежение к мелочам.
Настоящее и огромное счастье - это отвлечься от самого себя и подставить кому-то ладонь. Даже если ты проворачиваешь колесико обратно из жужжащего в суетное.
Но, видит Бог, я настолько явственно чувствую, что давно переросла все это, что мне слишком часто делается чудовищно одиноко.
Сталью железной пылью
Тяжёлой далью желанной былью
И далеко ль я и без тоски ль я
Я вижу колья слышу крылья
Нет но и незаметно
И осторожно и безответно
И странно-нежно и безмятежно
Но одиноко
и безнадежно
Но главное, за что я его люблю - это за то, что можно докрутить колесико до предела, и услышать, как заканчивается дребезжание станции и начинается ровный шум. Очень теплый, тихий, нежный.
Порой кажется, что в нем намного больше всего. Где-то там, где заканчиваются федеральные потоки радиовещания, начинается станция, которую ты мысленно создаешь сам.
Так и в жизни все самое важное остается всегда вне слов. Ты прокрутил их, и лишь немногие поймут, что за ними - не просто шипение, а гораздо больше; кому захочется вслушиваться, ведь привычнее и проще тонуть в суете.
Мне столько раз за день хочется взять кого-то за лицо и твердить эти бесконечные: милый мой, хороший, почему, взываю к тебе, выспрашиваю, скажи мне, как же можно до сих пор не понимать простых вещей, за что ты с так с собой
Вариться в том, на что у меня уже нет сил. В ответ на как бы невзначай сказанное "ах, какая я толстая" старательно разыгрывать ответную возмущенную реплику-опровержение. Слушать бесконечные пачимуоннезвонит, наращивая внешние оболочки. Наблюдать, как человека, будто ржавчина вилку, радостно сжирает прокрастинация, и он становится несчастным. Быть ласковой и непритязательной, слушая нытье друзей, от которого хочется корчить рожи, грязно ругаться и стонать от неприязни к бездарной и жалкой доморощенной драматургии, но не показать вида. Потому что знаешь, что так нужно, а от отданного тепла ты никогда не обеднеешь. Так бросает от одной радиостанции к другой.
Живя среди людей, я никогда не буду зарекаться. Когда перестаешь работать на своей внутренней кухне, туда прибегают старые тараканы, приводят новых, устраивают в голове омерзительную пляску. Эскиз характера все больше и больше похож на картину, пригодную для анализа - из меня, как и из всех остальных, время методично, по песчинке вымывает юношескую восторженность, мнительность, категоричность, слепоту, пренебрежение к мелочам.
Настоящее и огромное счастье - это отвлечься от самого себя и подставить кому-то ладонь. Даже если ты проворачиваешь колесико обратно из жужжащего в суетное.
Но, видит Бог, я настолько явственно чувствую, что давно переросла все это, что мне слишком часто делается чудовищно одиноко.
Сталью железной пылью
Тяжёлой далью желанной былью
И далеко ль я и без тоски ль я
Я вижу колья слышу крылья
Нет но и незаметно
И осторожно и безответно
И странно-нежно и безмятежно
Но одиноко
и безнадежно