(no subject)
Прочитала книгу об Ольге Берггольц, примерно треть состоит из её дневниковых записей. Я с удивлением осознала, что мы с ней очень похожи. Как будто на одних энергетических настройках. Она очень красивая, но красотой странной, не такой, какая сейчас в моде. На всех фотографиях она разная и непохожа на себя и похожа. Это я. Но и вовсе не я, конечно.
Ольга с юмором, иногда с "язвочкой". Остроумная донельзя. Очень влюбчивая, но не поверхностно, а вглубь. Она любит сильно, а её любят ещё сильнее. Очень близко всё она принимает к сердцу, пропускает через себя. Она добрая, сострадательная, всегда придёт на выручку тем, кого любит. Мерзким людям она не улыбается, а ясно даёт понять, что для неё - они мерзкие. У неё высокое чувство собственного достоинства, но без гордыни. Она требовательна к себе и всегда оценивает себя будто со стороны, но это не так, сильно всё же придирается. И она безумно талантлива. Хотя ранние стихи её мне не нравятся, за исключением тех, которые она посвятила умершим дочерям. Ольга выдержала многое, вытерпела и выстрадала. Но она обычный человек, со своими слабостями, и тьфу ты избито как - пороками. Но один эпизод из её дневников меня поразил больше всего.
Предыстория: больше месяца назад я снова увидала дно бытия и скуксилась. В памяти начали всплывать эпизоды, за которые мне мучительно стыдно. Вспомнила, как маленький Аким съел марганцовку. Мне было лет 11. Акиму, соответственно, года 3. Мама сказала тогда, что в ситуации этой виновата только я. Естественно, что это было не так, мама потом передо мной извинилась за эти слова. Но, интересно не это, а то, что случилось несколько позже, когда Аким с мамой уже приехал из больницы. У него была обожжена слизистая рта, он с трудом ел, губы были опухшие и сильно болели. Мне что-то было от него нужно, я пыталась до него донести какие-то вещи. Он не слушался. Капризничал. Вёл себя, в общем, погано. И я не нашла ничего лучше, чем в порыве отчаянного гнева сильно ущипнуть его за нижнюю губу. Он закрыл руками рот и заплакал. Я опомнилась тут же и мне стало его ужасно жалко. Я начала его успокаивать. Но чувство вины за этот низкий поступок мучит меня все эти годы. Я рассказала об этом маме. Ревела. Она сказала, что я сама была ребёнком и сделала это от собственной слабости. НО ЭТО ВЕДЬ НИЗКО, ЭТО УЖАСНО! Как я могла так поступить?! - всё спрашивала я. Всё равно после этого разговора стало чуть легче.
И вот я нахожу в дневнике Берггольц описание таких событий:
9/IV-42
<...> Сегодня всё время приступами - видение Коли (Н. Молчанов, второй муж О.Б., страдавший эпилепсией) во второе моё посещение госпиталя на Песочной: его опухшие руки в язвах и ранках, как он озабоченно подставлял их сестре, чтоб она перевязала их, и озабоченно бормотал, всё время бормотал, мешая мне кормить его, расплёскивая драгоценную пищу. И я пришла в отчаяние, в ярость и укусила его за больную, опухшую руку. О, сука, сука! <...>
Н. Молчанов умер от голода еще 29 января 1942 года. А мучить это воспоминание Ольгу будет ещё очень долго. Она так и не сможет смириться с его смертью, хотя выйдет замуж в третий раз за Г. Макогоненко.
В общем, в этом её самобичевании, в это мучении я вижу будто себя. Простейшие аффективные реакции как у обиженных, слабых детей. В тяжёлых условиях пищевой депривации все были детьми, будто весь эмоциональный опыт ещё не открыт. И физически тоже были как маленькие дети или немощные старички, что, собственно, одно и то же.
Я не имею и толики того дара, что имела Берггольц. Но наши души очень похожи.
Ольга с юмором, иногда с "язвочкой". Остроумная донельзя. Очень влюбчивая, но не поверхностно, а вглубь. Она любит сильно, а её любят ещё сильнее. Очень близко всё она принимает к сердцу, пропускает через себя. Она добрая, сострадательная, всегда придёт на выручку тем, кого любит. Мерзким людям она не улыбается, а ясно даёт понять, что для неё - они мерзкие. У неё высокое чувство собственного достоинства, но без гордыни. Она требовательна к себе и всегда оценивает себя будто со стороны, но это не так, сильно всё же придирается. И она безумно талантлива. Хотя ранние стихи её мне не нравятся, за исключением тех, которые она посвятила умершим дочерям. Ольга выдержала многое, вытерпела и выстрадала. Но она обычный человек, со своими слабостями, и тьфу ты избито как - пороками. Но один эпизод из её дневников меня поразил больше всего.
Предыстория: больше месяца назад я снова увидала дно бытия и скуксилась. В памяти начали всплывать эпизоды, за которые мне мучительно стыдно. Вспомнила, как маленький Аким съел марганцовку. Мне было лет 11. Акиму, соответственно, года 3. Мама сказала тогда, что в ситуации этой виновата только я. Естественно, что это было не так, мама потом передо мной извинилась за эти слова. Но, интересно не это, а то, что случилось несколько позже, когда Аким с мамой уже приехал из больницы. У него была обожжена слизистая рта, он с трудом ел, губы были опухшие и сильно болели. Мне что-то было от него нужно, я пыталась до него донести какие-то вещи. Он не слушался. Капризничал. Вёл себя, в общем, погано. И я не нашла ничего лучше, чем в порыве отчаянного гнева сильно ущипнуть его за нижнюю губу. Он закрыл руками рот и заплакал. Я опомнилась тут же и мне стало его ужасно жалко. Я начала его успокаивать. Но чувство вины за этот низкий поступок мучит меня все эти годы. Я рассказала об этом маме. Ревела. Она сказала, что я сама была ребёнком и сделала это от собственной слабости. НО ЭТО ВЕДЬ НИЗКО, ЭТО УЖАСНО! Как я могла так поступить?! - всё спрашивала я. Всё равно после этого разговора стало чуть легче.
И вот я нахожу в дневнике Берггольц описание таких событий:
9/IV-42
<...> Сегодня всё время приступами - видение Коли (Н. Молчанов, второй муж О.Б., страдавший эпилепсией) во второе моё посещение госпиталя на Песочной: его опухшие руки в язвах и ранках, как он озабоченно подставлял их сестре, чтоб она перевязала их, и озабоченно бормотал, всё время бормотал, мешая мне кормить его, расплёскивая драгоценную пищу. И я пришла в отчаяние, в ярость и укусила его за больную, опухшую руку. О, сука, сука! <...>
Н. Молчанов умер от голода еще 29 января 1942 года. А мучить это воспоминание Ольгу будет ещё очень долго. Она так и не сможет смириться с его смертью, хотя выйдет замуж в третий раз за Г. Макогоненко.
В общем, в этом её самобичевании, в это мучении я вижу будто себя. Простейшие аффективные реакции как у обиженных, слабых детей. В тяжёлых условиях пищевой депривации все были детьми, будто весь эмоциональный опыт ещё не открыт. И физически тоже были как маленькие дети или немощные старички, что, собственно, одно и то же.
Я не имею и толики того дара, что имела Берггольц. Но наши души очень похожи.