Не отпускайте надежду!
"Почему? За что?", "Почему именно с ним/с ней?", "Это несправедливо! Ненавижу жизнь!", "Бога нет, если он это допустил!", "Сделайте же что-нибудь! Любые деньги, только сделайте!", - реакция родственников и близких тех, кому ставят непростые диагнозы, чаще всего, предсказуема. Шок, боль, слёзы. В студенческие годы я прошла через кризисный телефон доверия и всё это видела. На практике. Видела это и в жизни. Совершенно реальной.
Начинается поиск ответов на вопрос. Бабки, кармические лекари, астрологи, экстрасенсы. Не надо! Потому что ответа нет. Никто не сможет ответить на вопрос "почему?". Потому. Потому что у каждого - своя судьба. И не надо искать список грехов в семи поколениях до и двух - после. Не тратьте на эту бесплодную деятельность свои силы. Они вам понадобятся для другого. Для принятия. И умения жить так, будто ничего не происходит. Это и есть Любовь. Истинная.
Не читайте советов "гуру". Не ходите по "бабкам"! Почитайте Эрих Мария Ремарк и его "Три товарища". Всего один отрывок даст ответы на все вопросы...
"- Я этого и не делаю. Но что за проклятый ужас! Миллионы людей здоровы! Почему же она больна?
Жаффе помолчал немного.
- На это никто вам не даст ответа, - сказал он затем.
- Да, - воскликнул я, охваченный внезапно горьким, бессильным бешенством, - на это никто не даст ответа! Конечно, нет! Никто не может ответить за муку и смерть! Проклятье! И хоть бы что-нибудь можно было сделать!
Мы шли по длинным коридорам. Широкие окна светились розоватым вечерним сиянием. Это был мягкий, приглушенный, совершенно неправдоподобно парящий свет. В раскрытые окна лился аромат цветущих лип.
<...>
Мы пошли дальше. Я видел молодую женщину с синими губами и дикими от ужаса глазами, совершенно истерзанную тяжелыми родами; ребенка-калеку с тонкими скрюченными ножками и рахитичной головой; мужчину без желудка; дряхлую старушку с совиным лицом, плакавшую оттого, что родные не заботились о ней, - они считали, что она слишком медленно умирает; слепую, которая верила, что вновь прозреет; сифилитического ребенка с кровавой сыпью и его отца, сидевшего у постели; женщину, которой утром ампутировали вторую грудь; еще одну женщину с телом, искривленным от суставною ревматизма; третью, у которой вырезали яичники; рабочего с раздавленными почками.
Так мы шли из комнаты в комнату, и всюду было одно и то же - стонущие, скованные судорогой тела, неподвижные, почти угасшие тени, какой-то клубок мучений, нескончаемая цепь страданий, страха, покорности, боли, отчаяния, надежды, нужды; и всякий раз, когда за нами затворялась дверь, в коридоре нас снова встречал розоватый свет этого неземного вечера; сразу после ужаса больничных палат это нежное серовато-золотистое облако. И я не мог понять, чудовищная ли это насмешка или непостижимое сверхчеловеческое утешение. Жаффе остановился у входа в операционный зал. Через матовое стекло двери лился резкий свет. Две сестры катили низкую тележку. На ней лежала женщина. Я уловил ее взгляд. Она даже не посмотрела на меня. Но эти глаза заставили меня вздрогнуть, - столько было в них мужества, собранности и спокойствия.
Лицо Жаффе показалось мне вдруг очень усталым.
- Не знаю, правильно ли я поступил, - сказал он, - но было бы бессмысленно успокаивать вас словами. Вы бы мне просто не поверили. Теперь вы увидели, что многие из этих людей страдают сильнее, чем Пат Хольман. У иных не осталось ничего, кроме надежды. Но большинство выживает. Люди становятся опять совершенно здоровыми. Вот что я хотел вам показать.
Я кивнул.
- Вы поступили правильно, - сказал я.
- Девять лет назад умерла моя жена. Ей было двадцать пять лет. Никогда не болела. От гриппа. - Он немного помолчал. - Вы понимаете, зачем я вам это говорю?
Я снова кивнул.
- Ничего нельзя знать наперед. Смертельно больной человек может пережить здорового. Жизнь - очень странная штука. - На его лице резко обозначились морщины. Вошла сестра и шепнула что-то ему на ухо. Он выпрямился и кивком головы указал на операционный зал. - Мне нужно туда. Не показывайте Пат своего беспокойства. Это важнее всего. Сможете?".
Не показывайте своего беспокойства. Это главное, что вы можете сделать для своих родных. И запомните - никто никогда ничего не знает наперёд! Никто!!! И никогда! Поэтому берите себя в руки. И идите. Дальше. Даже когда не остаётся ничего, кроме надежды...
Начинается поиск ответов на вопрос. Бабки, кармические лекари, астрологи, экстрасенсы. Не надо! Потому что ответа нет. Никто не сможет ответить на вопрос "почему?". Потому. Потому что у каждого - своя судьба. И не надо искать список грехов в семи поколениях до и двух - после. Не тратьте на эту бесплодную деятельность свои силы. Они вам понадобятся для другого. Для принятия. И умения жить так, будто ничего не происходит. Это и есть Любовь. Истинная.
Не читайте советов "гуру". Не ходите по "бабкам"! Почитайте Эрих Мария Ремарк и его "Три товарища". Всего один отрывок даст ответы на все вопросы...
"- Я этого и не делаю. Но что за проклятый ужас! Миллионы людей здоровы! Почему же она больна?
Жаффе помолчал немного.
- На это никто вам не даст ответа, - сказал он затем.
- Да, - воскликнул я, охваченный внезапно горьким, бессильным бешенством, - на это никто не даст ответа! Конечно, нет! Никто не может ответить за муку и смерть! Проклятье! И хоть бы что-нибудь можно было сделать!
Мы шли по длинным коридорам. Широкие окна светились розоватым вечерним сиянием. Это был мягкий, приглушенный, совершенно неправдоподобно парящий свет. В раскрытые окна лился аромат цветущих лип.
<...>
Мы пошли дальше. Я видел молодую женщину с синими губами и дикими от ужаса глазами, совершенно истерзанную тяжелыми родами; ребенка-калеку с тонкими скрюченными ножками и рахитичной головой; мужчину без желудка; дряхлую старушку с совиным лицом, плакавшую оттого, что родные не заботились о ней, - они считали, что она слишком медленно умирает; слепую, которая верила, что вновь прозреет; сифилитического ребенка с кровавой сыпью и его отца, сидевшего у постели; женщину, которой утром ампутировали вторую грудь; еще одну женщину с телом, искривленным от суставною ревматизма; третью, у которой вырезали яичники; рабочего с раздавленными почками.
Так мы шли из комнаты в комнату, и всюду было одно и то же - стонущие, скованные судорогой тела, неподвижные, почти угасшие тени, какой-то клубок мучений, нескончаемая цепь страданий, страха, покорности, боли, отчаяния, надежды, нужды; и всякий раз, когда за нами затворялась дверь, в коридоре нас снова встречал розоватый свет этого неземного вечера; сразу после ужаса больничных палат это нежное серовато-золотистое облако. И я не мог понять, чудовищная ли это насмешка или непостижимое сверхчеловеческое утешение. Жаффе остановился у входа в операционный зал. Через матовое стекло двери лился резкий свет. Две сестры катили низкую тележку. На ней лежала женщина. Я уловил ее взгляд. Она даже не посмотрела на меня. Но эти глаза заставили меня вздрогнуть, - столько было в них мужества, собранности и спокойствия.
Лицо Жаффе показалось мне вдруг очень усталым.
- Не знаю, правильно ли я поступил, - сказал он, - но было бы бессмысленно успокаивать вас словами. Вы бы мне просто не поверили. Теперь вы увидели, что многие из этих людей страдают сильнее, чем Пат Хольман. У иных не осталось ничего, кроме надежды. Но большинство выживает. Люди становятся опять совершенно здоровыми. Вот что я хотел вам показать.
Я кивнул.
- Вы поступили правильно, - сказал я.
- Девять лет назад умерла моя жена. Ей было двадцать пять лет. Никогда не болела. От гриппа. - Он немного помолчал. - Вы понимаете, зачем я вам это говорю?
Я снова кивнул.
- Ничего нельзя знать наперед. Смертельно больной человек может пережить здорового. Жизнь - очень странная штука. - На его лице резко обозначились морщины. Вошла сестра и шепнула что-то ему на ухо. Он выпрямился и кивком головы указал на операционный зал. - Мне нужно туда. Не показывайте Пат своего беспокойства. Это важнее всего. Сможете?".
Не показывайте своего беспокойства. Это главное, что вы можете сделать для своих родных. И запомните - никто никогда ничего не знает наперёд! Никто!!! И никогда! Поэтому берите себя в руки. И идите. Дальше. Даже когда не остаётся ничего, кроме надежды...