Памяти почти незнакомого и почти никому не нужного человека
Он умер через час после нашего прощания. Едва знакомый мне человек ушел, оставив то же чувство, что своим уходом оставила мне мама - света, ясности, свежести, прилива сил, воодушевления и гармонии.
Прощание далось нелегко, хотя знакомы мы были всего пару часов - несколько раз общались в среднем по четверти часа. Впрочем, на словах попрощалась только я. Он уже почти восемь лет как почти молчал, прикованный к больничной кровати после перенесенного в 47 лет инсульта. Разговаривать было не с кем - у Бориса никого из друзей и родных не было. Да особо и не о чем.
«Поменять подгузник? Поправить катетер? Дать попить?» - спросит медсестра.
Он ответит коротким «да» или «нет» или просто взмахом головы. Иногда тихо попросит попить.
Вот и весь разговор.
Все его общение с миром в эти годы сводилось к спасительному телевизору, по-родственному склоненному над его больничной кроватью в одиночной палате городского хосписа, куда меня направили на практику от курса «Духовное сопровождение людей в кризисных ситуациях».
Милый полноватый мужчина 54-х лет с немного детским лицом. Такими бывают послушные сыновья, вырастающие в покладистых верных мужей и старательных надежных работников.
Но ему было уготовано другое.
Поначалу я совсем его не понимала. Он с трудом произносил слова. «Может он ничего не понимает?» - недоумевала я. Но вскоре выяснила, что прекрасно он все понимает и даже помнит.
В те считанные разы, что я успела его навестить, мы смотрели вместе телевизор, немного общались и я что-то ему читала про природу. Как-то мы обсуждали фильм «Анна Герман».
- Интересная судьба, правда? Сколько испытаний! А помните тот момент, когда её сын прощается с ней и уходит, а потом видит её образ в окне, и мы понимаем, что она умерла? Как Вы думаете, люди имеют возможность общаться вот так - душами?
Он задумывается. Потом отвечает: «Да».
- А вы думаете, у жизни есть смысл?
Он опять задумается на несколько секунд, потом уверенно говорит «Да, есть». И в добавок интенсивно кивает головой. «Есть!».
- Какой?
Опять задумывается. «Не знаю?»
- А у вашей, у всего того, что вы пережили - есть?
- Думаю есть… Да, есть!
- Какой?
-Не знаю.
- Думаете, мы сможем это когда-нибудь узнать?
Он медлит с ответом. «Наверно, узнаем».
В другое посещение читаю ему стихи про природу. Внимательно слушает. Просит повторить понравившееся ему стихотворение.
Опять смотрим телевизор. Программа «Жить здорово». Про здоровье. Забавно. Соглашаемся, что забавно они там все объясняют, как именно жить здорОво и здОрово.
Это был последний раз, когда нам удалось поговорить.
Через неделю - как раз накануне Суккота - я не смогла прийти, заболела. Пришла через неделю - 7 октября, накануне Симхат Тора. Сначала поднялась к куратору-соцработнице. «Что нового за последние две недели?», - спрашиваю. «Борис на пути на небо», - отвечает она.
Я прошу уточнить.
«Он умирает. Уже без сознания на морфии несколько дней, - объясняет она. - Тебе не удастся с ним поговорить, но подойди, посмотри, вдруг что».
Конечно, я подойду.
Подхожу. Он без сознания. Дышит тяжело, но спокойно.
Я собираюсь с мыслями. Трудно. Будто знаю, что сказать, а не знаю. Вспоминаю прежний разговор.
«Вы помните, Борис, мы говорили, что когда-нибудь мы узнаем смысл. Я знаю, что сейчас Вы приблизились к этому знанию, и я желаю вам счастливого и удачного перехода».
(В голове проносится: «Удачного?!» Боже, что я несу! Разве это подходящее слово для такого момента? Как глупо звучит: «удачный переход»! Как дежурно… Словно это не я говорю, а книжка какая-то. Что делать? Будто что-то застыло внутри, вот и лезут шаблоны дурацкие… Нет, надо отойти, подумать… нет, почувствовать, что именно сказать, потому что я точно знаю каким-то внутренним знанием, что мне нужно что-то важное для нас обоих ему сказать, но я пока не понимаю что».)
Отхожу в сторону. Мимо проходит медсестра. «Там уже не с кем говорить», - сочувственно говорит она мне.
Эта фраза вдруг меня встряхивает. Всегда есть с кем говорить!
Вновь подхожу к Борису. Говорю: «Знаете, вот нас готовили к таким моментам, а я растерялась совсем. Внутри вроде знаю, что мы с вами не закончили разговор, что надо договорить, но не знаю с чего и как начать… Просто это первый раз у меня такое. То есть, вы у меня такой первый. Я совсем недавно начала практику и даже не думала, что так скоро настанет этот момент. Я растерялась. Вы подождите, я сейчас… сейчас… я знаю что у меня есть, что сказать, что это важно нам обоим, но оно где-то застряло. Я сейчас… я вернусь».
Надо отойти пока проведать других подопечных. Перебрасываюсь несколькими словами с одним, с другим. Голова не на месте. Внутри полный разброд. Что же мне надо ему сказать? Я точно знаю, что есть нечто, для чего он меня дожидался все эти дни под морфем, пока я болела. То, для чего нас под самый конец его жизни свела судьба - после того, как он столько лет пролежал там одиноким «полурастением».
Возвращаюсь. Он дышит немного тяжелее.
Сейчас разревусь. Но вместо слез идет словесный поток:
«Знаете, мне бы очень хотелось верить, что я что-то для Вас сделала, что для Вас наше общение было также важно и нужно, как оно было для меня. А для меня оно было очень важно, правда… Дело в том, что я только-только начинаю практику, но вы единственный из всех других моих подопечных, с кем я сразу почувствовала, что именно значит духовное сопровождение. Я очень благодарна Вам за это. И мне очень жаль с Вами расставаться… Честно говоря, я думала, что у нас с вами ещё уйма времени… А оказалось так внезапно… И почему именно сейчас, когда мы только начали… Я понимаю, вам нужно идти, и желаю вам легкого перехода и интересных открытий. Я точно знаю, Вас ждут множество открытий, целый новый мир, где все прояснится и станет на свои места. Где станут известны разгадки всех загадок. Я даже немного завидую Вам, потому что Вы приближаетесь к тому, что мы тут ищем, ищем и едва ли находим… Вы только не бойтесь ничего и ни о чем не беспокойтесь».
Выдыхаю. Стою. Все? Вроде да.
«До свидания», - говорю. Отхожу, оборачиваюсь. Повторяю «до свидания». Ухожу.
Прохожу по коридору метров десять. СТОП. НЕ ВСЕ. Чего-то не хватает. Чего?
ТЫ ЖЕ НЕ ПОПРОЩАЛАСЬ, ТРУСИХА!
Вот учим мы «умейте отпускать», и вдруг - малознакомый человек - а я не смогла произнести «прощайте». Выродила какое-то жалкое «до свидания», которому сама и не поверила, но так и оставила.
Нет, надо набраться сил. Но как я скажу, ведь это значит, что я признаю, что все, что отпускаю. А может, он не хочет ещё, чтобы его отпускали? Но почему тогда так тяжело, почему ноги не идут домой, а заморозились на месте?
Возвращаюсь. Его дыхание участилось. Я заметила это. Вдруг откуда-то берутся силы.
«Прощайте, Борис. И спасибо Вам».
Как будто груз спадает с души. Я сама не понимаю ещё, за что говорю «спасибо», но чувствую, что оно не поверхностно, не дежурно. Что когда-нибудь я обязательно пойму - за что мне вдруг интуитивно захотелось сказать ему «спасибо».
Я отхожу и ощущаю легкость. Собираюсь идти, но ноги вновь поворачивают к палате. Теперь я уже точно знаю, что нужно сделать.
Он тяжело и часто дышит. А я наконец могу улыбнуться и спокойно, легко и умиротворенно повторить: «Спасибо, Борис. И прощайте. Прощайте. Счастливого Вам пути».
Я покидаю больницу в странно - хотя, совсем не странно! - хорошем настроении. Я не знаю, что будет, но я точно знаю, что скоро Борис поделится со мной некой важной тайной, и я пойму, зачем мы встретились и за что я глубоко ему благодарна.
Через час мне позвонила социальная работница и сказала: «Вскоре после твоего ухода Борис умер. Я почему-то подумала, что должна сразу тебе позвонить и сказать об этом»…
Наверно, это будет «книжно» звучать, но в тот момент на меня снизошел мир и покой. Я почувствовала прилив сил и уверенность в необходимости того, что мы делаем…
Такой вот «парадокс»: люди всегда уходят одни, сколько бы других их ни окружало, но они никогда не уходят одни, даже если вокруг никого, тем самым побеждая нелепый страх одиночества, порожденный противоестественной внутренней пустотой.
Преждевременной смерти не бывает, в каком бы возрасте она ни забрала. Каждый приходит со своей задачей, и, выполняя её, уходит. Мы привыкли думать, что нужность и осмысленность жизни человека измеряется выполнением им в максимально длительные сроки некого набора функций - построить, родить, посадить. Но миссия у каждого своя. Иногда - чтобы «всего лишь» что-то понять, почувствовать, решить, пережить - и подарить переживание другому. Просто кому-то на это надо всего 5 дней, кому-то 13 лет, кому-то 88, а кому-то, как Борису, 54 года.
И сегодня, спустя 3 недели после его смерти, я продолжаю раскрывать значимость произошедшего и нахожу все новые и новые искорки, благодарить за сияние которых я могу только Бориса.
Через смерть, как естественную часть божественного замысла жизни, человек может нести другим проклятье или благословение, и человек может выбирать, чем его умирание станет для других. Вы, Борис, как и моя мама, выбрали благословение. Как сказала великая Элизабет Кюблер-Росс, смерть, как и жизнь, может быть светлым и спокойным переживанием, если только мы сами не превратим их в кошмар.
Я даже уже могу четко сформулировать, за что мне было важно авансом сказать Вам спасибо, будучи уверенной, что Вы меня не разочаруете.
Спасибо за то, что приобщили меня к замыканию Вашего круга и подарили ощущение связанного с этим волшебства. За то, что дождались, не ожидая, и за то, что позволили ещё раз ощутить гармонию мироздания. За то, что приоткрыли частицу прекрасного узора в калейдоскопе деталей-случайностей нашей жизни, и за то, что озарили отблеском тайного смысла Вашей как будто «бессмысленной» жизни.
Да будет благословенна память о Вас, как будто одинокий, как будто никому не нужный, как будто незнакомый Борис.
Прощание далось нелегко, хотя знакомы мы были всего пару часов - несколько раз общались в среднем по четверти часа. Впрочем, на словах попрощалась только я. Он уже почти восемь лет как почти молчал, прикованный к больничной кровати после перенесенного в 47 лет инсульта. Разговаривать было не с кем - у Бориса никого из друзей и родных не было. Да особо и не о чем.
«Поменять подгузник? Поправить катетер? Дать попить?» - спросит медсестра.
Он ответит коротким «да» или «нет» или просто взмахом головы. Иногда тихо попросит попить.
Вот и весь разговор.
Все его общение с миром в эти годы сводилось к спасительному телевизору, по-родственному склоненному над его больничной кроватью в одиночной палате городского хосписа, куда меня направили на практику от курса «Духовное сопровождение людей в кризисных ситуациях».
Милый полноватый мужчина 54-х лет с немного детским лицом. Такими бывают послушные сыновья, вырастающие в покладистых верных мужей и старательных надежных работников.
Но ему было уготовано другое.
Поначалу я совсем его не понимала. Он с трудом произносил слова. «Может он ничего не понимает?» - недоумевала я. Но вскоре выяснила, что прекрасно он все понимает и даже помнит.
В те считанные разы, что я успела его навестить, мы смотрели вместе телевизор, немного общались и я что-то ему читала про природу. Как-то мы обсуждали фильм «Анна Герман».
- Интересная судьба, правда? Сколько испытаний! А помните тот момент, когда её сын прощается с ней и уходит, а потом видит её образ в окне, и мы понимаем, что она умерла? Как Вы думаете, люди имеют возможность общаться вот так - душами?
Он задумывается. Потом отвечает: «Да».
- А вы думаете, у жизни есть смысл?
Он опять задумается на несколько секунд, потом уверенно говорит «Да, есть». И в добавок интенсивно кивает головой. «Есть!».
- Какой?
Опять задумывается. «Не знаю?»
- А у вашей, у всего того, что вы пережили - есть?
- Думаю есть… Да, есть!
- Какой?
-Не знаю.
- Думаете, мы сможем это когда-нибудь узнать?
Он медлит с ответом. «Наверно, узнаем».
В другое посещение читаю ему стихи про природу. Внимательно слушает. Просит повторить понравившееся ему стихотворение.
Опять смотрим телевизор. Программа «Жить здорово». Про здоровье. Забавно. Соглашаемся, что забавно они там все объясняют, как именно жить здорОво и здОрово.
Это был последний раз, когда нам удалось поговорить.
Через неделю - как раз накануне Суккота - я не смогла прийти, заболела. Пришла через неделю - 7 октября, накануне Симхат Тора. Сначала поднялась к куратору-соцработнице. «Что нового за последние две недели?», - спрашиваю. «Борис на пути на небо», - отвечает она.
Я прошу уточнить.
«Он умирает. Уже без сознания на морфии несколько дней, - объясняет она. - Тебе не удастся с ним поговорить, но подойди, посмотри, вдруг что».
Конечно, я подойду.
Подхожу. Он без сознания. Дышит тяжело, но спокойно.
Я собираюсь с мыслями. Трудно. Будто знаю, что сказать, а не знаю. Вспоминаю прежний разговор.
«Вы помните, Борис, мы говорили, что когда-нибудь мы узнаем смысл. Я знаю, что сейчас Вы приблизились к этому знанию, и я желаю вам счастливого и удачного перехода».
(В голове проносится: «Удачного?!» Боже, что я несу! Разве это подходящее слово для такого момента? Как глупо звучит: «удачный переход»! Как дежурно… Словно это не я говорю, а книжка какая-то. Что делать? Будто что-то застыло внутри, вот и лезут шаблоны дурацкие… Нет, надо отойти, подумать… нет, почувствовать, что именно сказать, потому что я точно знаю каким-то внутренним знанием, что мне нужно что-то важное для нас обоих ему сказать, но я пока не понимаю что».)
Отхожу в сторону. Мимо проходит медсестра. «Там уже не с кем говорить», - сочувственно говорит она мне.
Эта фраза вдруг меня встряхивает. Всегда есть с кем говорить!
Вновь подхожу к Борису. Говорю: «Знаете, вот нас готовили к таким моментам, а я растерялась совсем. Внутри вроде знаю, что мы с вами не закончили разговор, что надо договорить, но не знаю с чего и как начать… Просто это первый раз у меня такое. То есть, вы у меня такой первый. Я совсем недавно начала практику и даже не думала, что так скоро настанет этот момент. Я растерялась. Вы подождите, я сейчас… сейчас… я знаю что у меня есть, что сказать, что это важно нам обоим, но оно где-то застряло. Я сейчас… я вернусь».
Надо отойти пока проведать других подопечных. Перебрасываюсь несколькими словами с одним, с другим. Голова не на месте. Внутри полный разброд. Что же мне надо ему сказать? Я точно знаю, что есть нечто, для чего он меня дожидался все эти дни под морфем, пока я болела. То, для чего нас под самый конец его жизни свела судьба - после того, как он столько лет пролежал там одиноким «полурастением».
Возвращаюсь. Он дышит немного тяжелее.
Сейчас разревусь. Но вместо слез идет словесный поток:
«Знаете, мне бы очень хотелось верить, что я что-то для Вас сделала, что для Вас наше общение было также важно и нужно, как оно было для меня. А для меня оно было очень важно, правда… Дело в том, что я только-только начинаю практику, но вы единственный из всех других моих подопечных, с кем я сразу почувствовала, что именно значит духовное сопровождение. Я очень благодарна Вам за это. И мне очень жаль с Вами расставаться… Честно говоря, я думала, что у нас с вами ещё уйма времени… А оказалось так внезапно… И почему именно сейчас, когда мы только начали… Я понимаю, вам нужно идти, и желаю вам легкого перехода и интересных открытий. Я точно знаю, Вас ждут множество открытий, целый новый мир, где все прояснится и станет на свои места. Где станут известны разгадки всех загадок. Я даже немного завидую Вам, потому что Вы приближаетесь к тому, что мы тут ищем, ищем и едва ли находим… Вы только не бойтесь ничего и ни о чем не беспокойтесь».
Выдыхаю. Стою. Все? Вроде да.
«До свидания», - говорю. Отхожу, оборачиваюсь. Повторяю «до свидания». Ухожу.
Прохожу по коридору метров десять. СТОП. НЕ ВСЕ. Чего-то не хватает. Чего?
ТЫ ЖЕ НЕ ПОПРОЩАЛАСЬ, ТРУСИХА!
Вот учим мы «умейте отпускать», и вдруг - малознакомый человек - а я не смогла произнести «прощайте». Выродила какое-то жалкое «до свидания», которому сама и не поверила, но так и оставила.
Нет, надо набраться сил. Но как я скажу, ведь это значит, что я признаю, что все, что отпускаю. А может, он не хочет ещё, чтобы его отпускали? Но почему тогда так тяжело, почему ноги не идут домой, а заморозились на месте?
Возвращаюсь. Его дыхание участилось. Я заметила это. Вдруг откуда-то берутся силы.
«Прощайте, Борис. И спасибо Вам».
Как будто груз спадает с души. Я сама не понимаю ещё, за что говорю «спасибо», но чувствую, что оно не поверхностно, не дежурно. Что когда-нибудь я обязательно пойму - за что мне вдруг интуитивно захотелось сказать ему «спасибо».
Я отхожу и ощущаю легкость. Собираюсь идти, но ноги вновь поворачивают к палате. Теперь я уже точно знаю, что нужно сделать.
Он тяжело и часто дышит. А я наконец могу улыбнуться и спокойно, легко и умиротворенно повторить: «Спасибо, Борис. И прощайте. Прощайте. Счастливого Вам пути».
Я покидаю больницу в странно - хотя, совсем не странно! - хорошем настроении. Я не знаю, что будет, но я точно знаю, что скоро Борис поделится со мной некой важной тайной, и я пойму, зачем мы встретились и за что я глубоко ему благодарна.
Через час мне позвонила социальная работница и сказала: «Вскоре после твоего ухода Борис умер. Я почему-то подумала, что должна сразу тебе позвонить и сказать об этом»…
Наверно, это будет «книжно» звучать, но в тот момент на меня снизошел мир и покой. Я почувствовала прилив сил и уверенность в необходимости того, что мы делаем…
Такой вот «парадокс»: люди всегда уходят одни, сколько бы других их ни окружало, но они никогда не уходят одни, даже если вокруг никого, тем самым побеждая нелепый страх одиночества, порожденный противоестественной внутренней пустотой.
Преждевременной смерти не бывает, в каком бы возрасте она ни забрала. Каждый приходит со своей задачей, и, выполняя её, уходит. Мы привыкли думать, что нужность и осмысленность жизни человека измеряется выполнением им в максимально длительные сроки некого набора функций - построить, родить, посадить. Но миссия у каждого своя. Иногда - чтобы «всего лишь» что-то понять, почувствовать, решить, пережить - и подарить переживание другому. Просто кому-то на это надо всего 5 дней, кому-то 13 лет, кому-то 88, а кому-то, как Борису, 54 года.
И сегодня, спустя 3 недели после его смерти, я продолжаю раскрывать значимость произошедшего и нахожу все новые и новые искорки, благодарить за сияние которых я могу только Бориса.
Через смерть, как естественную часть божественного замысла жизни, человек может нести другим проклятье или благословение, и человек может выбирать, чем его умирание станет для других. Вы, Борис, как и моя мама, выбрали благословение. Как сказала великая Элизабет Кюблер-Росс, смерть, как и жизнь, может быть светлым и спокойным переживанием, если только мы сами не превратим их в кошмар.
Я даже уже могу четко сформулировать, за что мне было важно авансом сказать Вам спасибо, будучи уверенной, что Вы меня не разочаруете.
Спасибо за то, что приобщили меня к замыканию Вашего круга и подарили ощущение связанного с этим волшебства. За то, что дождались, не ожидая, и за то, что позволили ещё раз ощутить гармонию мироздания. За то, что приоткрыли частицу прекрасного узора в калейдоскопе деталей-случайностей нашей жизни, и за то, что озарили отблеском тайного смысла Вашей как будто «бессмысленной» жизни.
Да будет благословенна память о Вас, как будто одинокий, как будто никому не нужный, как будто незнакомый Борис.