***
А я так ждал, так ждал, что чуть не умер...
Сквозь дно бутылки безымянной видел лето.
И, перепачканный тревогой,
я намеки бледных мумий
принимал за добродушные советы.
Они твердили: "Дорогой, окончен вечер.
Никто не спустится к тебе с небесного покрова.
Ничто не вечно, извини, и ты - не вечен -
так нафига ж топтать планету,
ты ведь вымолвить ни слова
для людей не можешь, для Него - тем паче."
Вздыхал, кивал и брал последние аккорды.
Я ждал мелодию - должна придти. Иначе...
Да что там! Бред!
Я умолял, забыв про гордость.
Я бился лбом о заколдованные стены -
здесь все молчит! Здесь все теперь - пустыня.
Мой дом забыт на черной лестнице
рассеянной Вселенной,
реальность - в рюмке, плавится и стынет.
Я ненавидел этот чайник, эти шторы.
Я изучал свои заблеванные джинсы -
как будто в липких отвратительных узорах
был спрятан тайный знак,
был скрытый смысл.
А я так ждал, так ждал, что чуть не умер...
я провожал себя в последний путь и плакал.
Тоска граничила с посредственным безумьем.
Моя мелодия больна -
она рождается из мрака.
Сквозь дно бутылки безымянной видел лето.
И, перепачканный тревогой,
я намеки бледных мумий
принимал за добродушные советы.
Они твердили: "Дорогой, окончен вечер.
Никто не спустится к тебе с небесного покрова.
Ничто не вечно, извини, и ты - не вечен -
так нафига ж топтать планету,
ты ведь вымолвить ни слова
для людей не можешь, для Него - тем паче."
Вздыхал, кивал и брал последние аккорды.
Я ждал мелодию - должна придти. Иначе...
Да что там! Бред!
Я умолял, забыв про гордость.
Я бился лбом о заколдованные стены -
здесь все молчит! Здесь все теперь - пустыня.
Мой дом забыт на черной лестнице
рассеянной Вселенной,
реальность - в рюмке, плавится и стынет.
Я ненавидел этот чайник, эти шторы.
Я изучал свои заблеванные джинсы -
как будто в липких отвратительных узорах
был спрятан тайный знак,
был скрытый смысл.
А я так ждал, так ждал, что чуть не умер...
я провожал себя в последний путь и плакал.
Тоска граничила с посредственным безумьем.
Моя мелодия больна -
она рождается из мрака.